Страница 17 из 65
В клуб собрали весь полк, Громобоев пригласил бывшего подчиненного, Героя Советского Союза сержанта запаса из своего батальонного разведывательного взвода Юрку Жукова. Проверяющие политуправленцы были как раз на месте и старенький полковник, кривя губы, бормоча что-то дежурное, лично вручил Эдуарду орден и даже обнял.
— С тебя причитается, капитан, — пробормотал ненавязчиво проверяющий, пожал руку и похлопал по плечу.
— Служу Советскому Союзу! — ответил Громобоев, сказал несколько слов благодарности Правительству и сел на своё место. Героический сержант запаса Жуков тоже немного поведал о том, как воевал батальон, ему долго хлопали, особенно бурно старались солдаты, а потом полчаса фотографировались с Героем. Затем торжественная часть плавно перешла в неофициальную: командование и заслуженные боевые офицеры полка отправились в полковую столовую на банкет. Эдуард решил проверяющих к застолью не звать, чтоб не давать повода наутро снять с должности за пьянство.
В офицерском кафе командир полка налил полную кружку водки, положил в неё новенький орден.
— Пей, капитан! До дна!
Громобоев вздохнул, выдохнул, хорошенько отхлебнул и отставил кружку.
— Я же сказал — до дна! — не согласился полковник Плотников и велел допить. Пришлось подчиниться. Затем пошли тосты сослуживцев, и далее было всё как в тумане. Завершилось мероприятие полным провалом памяти.
Таким образом, орден подоспел вовремя, снятие с должности начальники приостановили, вернее сказать, отложили до лучших времен…
Глава 5. Сумасшедший Новый Год
До чего же тяжёлый день второе января! Хуже любого понедельника! Да как же ему не быть тяжёлым, ведь двое суток подряд население страны беспробудно пьёт, чревоугодничает и безумно веселится: взрослые, словно дети малые, загадывают желания, совершают глупые поступки, шалят и чудят. Но затем бурное веселье сменяется унынием с подсчётом убытков и размышлениями, как дотянуть до январской получки. Каждая семья идёт на заметные траты: ведь накануне 31 декабря народ делает подарки родственникам и друзьям, сметает с прилавков магазинов всё съестное, а затем поглощает за праздничным столом годовую норму дефицита. Съедаются примерно полмиллиона тонн салата «оливье», миллион тонн колбасы и мяса, полмиллиона тонн мандаринов и столько же яблок, выпивается двести миллионов бутылок шампанского (сначала одну бутылку под бой курантов, а вторую ближе к обеду первого января — ожить, опохмелиться), примерно столько же вина и коньяка, а водки употребляется — тройная норма. Если слить горячительные напитки, выпитые за сутки в один водоём — наверняка получится приличное озеро!
Эти нехитрые вычисления Эдик производил на листе бумаги, сидя за столом в батальонной канцелярии, подсчитывал на спор с начальником штаба, доказывая тому, почему весь остальной год — триста шестьдесят четыре дня в Советском Союзе (за исключением номенклатурных спец. распределителей), пустые прилавки и повальный дефицит. Громобоев умножал в столбик количество населения и примерный расход продуктов исходя из рациона своего новогоднего стола, принимая его за среднестатистический показатель. Эти бессмысленные вычисления, делались, чтобы отвлечь от похмельных страданий майора Шершавникова, а также для поддержания разговора и ради пустого время провождения. Какой дурак будет работать второго января? Просто убивали время, курили, болтали.
Начальник штаба был ещё тот выпивоха, меры в питье абсолютно не знал и мог самостоятельно, за один присест употребить пусть не ведро водки, но отхлебнуть как минимум примерно четверть. И теперь майор, у которого «горели трубы» и массивный нос распух, словно слоновий хобот, а опохмелиться, и сбить головную боль и повышенное давление было нельзя (служба!), стоял второй час подряд у приоткрытой форточки, и охлаждал ноющий лоб о наледь на стекле, мечтая о банке прохладного и пенного пива.
Ох, тяжко было Ваське, в принципе не ему одному, полстраны мучились общей болью. Ну, а если второе января выпало как в этом году ещё и на понедельник, и передышка будет не скоро, аж в субботу, то Шершавников пребывал в настроении вдвойне пакостном, и ощущения испытывал крайне тягостные.
— И почему второе января не выходной день! Кто удумал заставить огромную страну имитировать работу? — бубнил, держась двумя руками за виски, Василий. — За что нам такое наказание? Нет бы, опохмелить население, подойти к людям с душой и по-хорошему. Эх, сейчас бы два-три стакана водочки скушать, с селёдочкой, да с солёным огурчиком, да под хрустящий груздочек! И запить рассолом!
— Не пробуждай желания! — нахмурился Громобоев.
— Какого хрена лысого, я должен сидеть в канцелярии и рассматривать ваши гнусные физиомордии…, - продолжил стонать Василий.
— А ты не смотри, отвернись. Или закрой глаза и не гляди, — буркнул зампотех Изуверов. — Мне твоя рожа сегодня тоже не нравится, но я, же мирюсь с тем, что вынужден тебя опухшего и синюшного лицезреть.
— Закрыть глаза я не могу. Едва закрываю — у меня всё в голове кружится и вертится, и я невольно начинаю терять равновесие. Это какая-то инквизиторская пытка. И какая же мерзкая сволочь и изуверская тварь придумала второго января выходить на службу.
— Не склоняй, пожалуйста, мою фамилию! — строго сказал зампотех и продолжил. — Это всё партия и правительство придумали, будь они не ладны, — пояснил Изуверов, встав рядом с приятелем-собутыльником и тоже приложившись лбом к холодному оконному стеклу. Глаза у зампотеха заплыли, и для обзора остались лишь тонкие щелочки. — Во всём виноваты гадкие замполиты! — Ехидный зампотех скосил глаза на Громобоева, но Эдик не захотел лишний раз открывать рот и парировать выпад, поэтому решил промолчать, тем более, что сам пытался отвлечься от мигрени, занимаясь дурацкими подсчетами.
— Ты тоже в этой партии, — буркнул Эдик после долгой паузы и погрозил кулаком.
— Я не по велению души, а волею обстоятельств! Для должности…
— Тогда сиди в клетке и не чирикай!
Начальник штаба в очередной раз схватил графин с водой, жадно отхлебнул половину и громко заорал:
— Дневальный!
Солдат примчался на зов и заглянул в канцелярию.
— Принеси ещё живой водицы!
Боец метнулся в умывальник и принёс полный графин. Васька снова хорошенько отхлебнул и приложил графин ко лбу.
— О, горе мне, горе! Зачем же я пил вчера с Изуверовым?!
— Мне тоже тяжело, но я ведь не выступаю, — продолжил беззлобно переругиваться зампотех, поняв, что замполита раздразнить не удастся. Изуверов обнял Шершавникова за плечи.
— Терпи! Я молчу как настоящий военный! Стойко переношу тяготы и лишения военной службы и тебе советую не бубнить. На мозги отрицательно действуешь. Сейчас посидим часик и рванём опохмеляться.
Громобоев слушал их речи, ехидно ухмыляясь и даже злорадствуя. Вчера он не усердствовал, ограничился, выпил в обед лишь несколько бокалов шампанского, а вечером бутылку сухого вина, потому был более менее свеж. Конечно, чувствовал себя не как огурчик, но терпимо.
— Смотри, какая противная и самодовольная морда у замполита, — произнес сердитым голосом Шершавников.
— Злорадствует, сволочь! — согласился с приятелем зампотех. — Дать бы ему в харю!
— Купил машину и ведет трезвый образ жизни. Васёк, да ведь он издевается над нами!
Эдуард скорчил им в ответ мерзкую рожу и ушёл из канцелярии. Капитан прошёлся по спальным помещениям, по каптеркам, вышел на мороз, подышал и обратно. Так в трезвости офицеры и промучились до обеда, в обед остограммились, осталось протянуть до ужина и бежать по домам, доедать салаты.
Громобоев от нечего делать и чтобы как-то занять себя, перебирал в шкафу бумажки, избавляясь от ненужного бумажного мусора.
— Эдик! Сгоняй в посёлок за пивом, — умоляюще пробубнил зампотех. — Я тебе ключи от своей «Волги» дам! Конец рабочего дня, скоро все магазины закроются — опоздаем!