Страница 2 из 27
Век я уже почти прожил. Я не думаю, чтобы Бог шуточки шутил. Мужик он серьёзный, вдумчивый, сказал — отрезал. Если так, то мне здесь залёживаться нельзя. Нужно что-то делать, раз мне жизнь продлена, и не нужно прислушиваться к организму, так или не так сердечко забилось. Оно и так будет биться, как ему при создании предписано — быстрее, когда тебе страшно и медленное, когда ты весь в истоме от удовольствия.
Я под одеялом тихонько сжал руку в кулак. И почувствовал, что это кулак, которым можно врезать неприятелю, а не слабые старческие пальцы, способные на несильный тычок.
Почему же Бог не продлевает жизни всем, а выбирает только отдельных из них? Возможно, он смотрит на тех людей, от которых будет меньше вреда человечеству, так ведь я и был не божий одуванчик, растущий на полянке. Я был парнем о-го-го каким.
Я попробовал напрячь прямую мышцу живота, её ещё называют прессом и идёт она от рёбер до того места, где находится орган для продолжения рода человеческого. Я почувствовал, что пресс мой существует, что мышцы так же упруги, как и какое-то время назад. Конечно, они не настолько молоды, но позволят человеку быть независимым в обслуживании самого себя.
Дельтовидная мышца и большая грудная мышца тоже имеют достаточную упругость. Четырёхглавая мышца бедра и икроножная мышца как будто напитываются живительной силой. Мне так и хотелось рывком вскочить с кровати, развести в стороны руки и почувствовать всю мужскую силу.
— Не торопись, — говорил я себе, — всему своё время, у тебя ещё вся жизнь впереди, а то получится как с тем дурачком, которому доверили стеклянный…, не помню чего уже, но знающие люди знают.
В паутине этих мыслей я и уснул.
Глава 3
— Больной, просыпайтесь!
Чьи-то ласковые руки легонько похлопывали меня по щеке. Я взял эту руку в свою и легонько прикоснулся к ней губами, а потом открыл глаза.
Рядом со мной на табурете сидела моя постоянная медсестра, женщина лет тридцати пяти, я не скажу, что она красивая, но приятная на вид.
— Просыпайтесь, больной, — тихо произнесла она, — нужно покушать и привести себя в порядок. Завтра предполагается комиссия по вашей истории болезни.
Я посмотрел вокруг и увидел синеву ночи в окнах.
— Сколько сейчас времени? — спросил я.
— Около двух часов ночи, — устало сказала сестра.
Понятно, «собачья вахта», прошёл обход дежурного врача, все спят, а кому-то нужно бодрствовать.
Я ел больничную еду так, как будто не ел всю жизнь. Аппетит был волчий. Правда что-то побаливало в горле и в носу, но не так сильно. Как будто мне ёршиком прочистили пищевод и носоглотку.
— Не торопитесь, больной, — сказала медсестра, вытерев мне салфеткой уголок рта и поднося очередную ложку с пищей.
— Какой я больной, я здоровый, — хотелось сказать мне, — у меня даже мысли стали другие. Мне, например, нравится ваша грудь, которая открывается, когда вы наклоняетесь, и мне хочется обнять вас за спину и запустить руку под юбку.
Мысли вполне нормального здорового человека. И уж я знаю, для чего человеку нужны руки особенно в тех местах, которые закрыты женской одеждой.
Возможно, что медсестра уловила мой взгляд на её грудь. Она слегка покраснела и прикрыла вырез халата.
— Что ты прикрываешь, девочка, — думал я, — все равно под халатом у тебя почти ничего не надето. Распахни халат и ты вся моя, — но мысли старого человека спрашивали меня, — а что ты будешь делать с ней?
— Сделаю что надо, — говорил я новый, — я тебе докажу, что ты отстал от жизни и что вся жизнь заключается именно в этом. Если человек не хочет женщину, то он уже не хочет ничего.
После еды медсестра подложила под мою голову большую салфетку и поднесла к моёму лицу зеркало. На меня смотрела бородатая физиономия с всклоченными волосами. Неужели это я? Я никогда не носил бороду и всегда ухаживал за своими, ставшими в последнее время редкими, волосами.
— Кто это? — вырвалось у меня.
— А вы приглядитесь внимательно, — улыбнулась женщина.
— Сколько же я здесь нахожусь? — спросил я.
— Больше месяца, — ответила медсестра, — лежите спокойно и я избавлю вас от этого страшного человека, который сидит в зеркале.
Я закрыл глаза и отдался во власть её рук. Мягкострекочущая маленькая машинка с лампочкой сбривала растительность с моих щёк, щекотала верхнюю губу, залазила в нос, прикасалась к ушам, к затылку. Заботливая рука приподняла мою голову и дула на меня приятным мятным запахом с лёгким ароматом жареных котлет.
— Котлеты сами жарили? — спросил я.
— Ага, — машинально ответила медсестра и смутилась, — а что, пахнет котлетой?
— Не волнуйтесь, — успокоил я её, — пахнет женщиной, настоящей женщиной. Ну, что, посмотрим, кто там в зеркале?
Я посмотрел в зеркало и удивился. На меня смотрел гладковыбритый усатый мужчина в возрасте от сорока до пятидесяти, максимум до пятидесяти пять лет, шатен с густыми волосами, слегка тронутыми сединой. Конечно, он прогнал того страшного человека с бородой.
— Нравится? — спросил я.
Медсестра утвердительно кивнула головой.
Я притянул её к себе и обнял. Я чувствовал силу в своих руках и крепко держал женское тело, доверчиво прижимавшееся ко мне. Вдруг это тело встрепенулось, словно птица, попавшая в силки, и начало вырываться из моих объятий.
— Чего ты ждёшь? — сказал Дон Жуан. — Припечатай её к матрацу и сделай своё дело. Ей это понравится, хотя она и будет проклинать тебя.
Разве это можно? — вопрошал меня Казанова. — Отпусти её и дай всему идти своим чередом — она от тебя никуда не денется.
Разумное одержало во мне верх. Я ослабил объятия, и медсестра выскользнула из них, оправляя свой слегка помятый халатик.
— Почему? — тихо спросил я.
— Как почему? — так же тихо ответила мне медсестра. — Вы что, забыли, сколько вам лет? Вас только вчера вечером вывели из состояния клинической смерти, а до этого вы целый месяц находились в коме. Я не знаю, что с вами случилось, вы очень сильно переменились, помолодели что ли, но если вы умрёте в моих объятиях, то мне никогда не вылезти из той тюрьмы, в которую меня упрячут за убийство такой важной персоны как вы.
— Но…, - начал я.
— А вот «но» подождёт до решения врачебной комиссии, — сказала медсестра, собрала цирюльные принадлежности и ушла.
Глава 4
Утром меня снова будили. Я перестал просыпаться ни свет, ни заря. Утром я спал сном человека, который тратит много сил ночью и добирает их за счёт утреннего сна.
— У вас полчаса на приведения себя в порядок, — сказала мне новая медсестра, — давайте я помогу обтереть ваше лицо и руки мокрым полотенцем.
Удивлённо посмотрев на неё, я встал и легко прошёл к умывальнику, где из всех туалетных принадлежностей было только казённое мыло в казённой мыльнице. Умывшись и прополоскав рот, я сделал несколько физических упражнений, уловив удивлённый взгляд медсестры.
— Будьте любезны дать мне что-нибудь на завтрак, — попросил я её.
Медсестра пулей вылетела из палаты и минуты через три вернулась с молодым врачом.
— Больной, немедленно в постель, — скомандовал врач.
Я лёг с некоторым чувством недовольства, как и все больные, у которых прошёл кризис, и которые считают, что врачи просто придираются, чтобы показать свою значимость, а все лечение прошло только благодаря выносливости пациента.
Когда есть опасность для жизни, все с надеждой смотрят на врача, а когда опасность проходит, то больной становится большим докой в вопросах медицины. Так и я с интересом поглядывал на молодого доктора.
Доктор измерил давление, пульс, при помощи стетофонендоскопа внимательно и в разных местах груди прослушал моё сердце, потыкал пальцами в грудь, ноги, посмотрел икроножные мышцы, потрогал бицепсы и о чем-то задумался.
— Доктор, — спросила медсестра, — больной попросил покушать, что ему можно?
Доктор посмотрел на медсестру.