Страница 47 из 81
§4
Имею удовольствие сообщить Вам, что мной подано ходатайство о повышении Вас в чине.
Хайль Гитлер!
Вот они идут — остроглазый солдат с автоматом, Нитцель, плюгавый лагерный врач и фельдфебель, еще один автоматчик и замыкающий — староста Баглай. Они проходят так близко, что у Юрия спирает в груди. Ему кажется: стоит кому-либо из этих шестерых глянуть ему и лицо, и все будет раскрыто, его схватят и с криками: «Это он! Это он!» — начнут бить палками по голове, пинать ногами.
Но никто ничего не заметил, хоть все они зорко, настороженно поглядывают по сторонам.
Проходят.
И снова, снова они... Юрий открывает глаза. Проходы коменданта со свитой могут повторяться в его воображении бесконечно, один за другим. Они в общем-то однообразны, эти повторяющиеся картины, разве что меняется дистанция между немцами — на шаг-два ближе или дальше друг от друга. Это похоже на отбор кинорежиссером дублей: одна и та же сценка снята несколько раз, и режиссер по нескольку раз просматривает на экране варианты-дубли, чтобы выбрать наиболее удачный. Но выбрать не так-то легко, каждый дубль имеет свои достоинства и недостатки, режиссер прокручивает дубли до тех пор, пока его восприятие не притупляется, и он уже не в состоянии определить, что хорошо, что плохо. Кончается тем, что сцена снимается еще несколько раз и после этого оказывается, что самым лучшим дублем, бесспорно, является тот, что снят первым, его-то и включают в фильм, а остальные, потребовавшие от съемочной группы так много труда, летят в корзину. Корзины в монтажной наполнены блестящими, скрученными в спирали полосками пленки — забракованными дублями. «Посторонним вход воспрещается». «Не курить!» Воспоминания... Непрошеные, ненужные, они врываются в сознание Юрия, чтобы тотчас же исчезнуть как далекий сполох молнии, как след падающей звезды.
Юрия уже не преследовал кленовый листок, его участие в «афере» было делом решенным, и он гонял, прокручивал свои однообразные «дубли», выискивая таящиеся в них неожиданности. Удивительно, даже в воображении он не решался поднять руку, чтобы стукнуть по голове своего «двойника»; близость проходившего мимо унтерштурмфюрера точно парализовала его. Однажды он увидел в одном из «дублей» на головах солдат-автоматчиков не пилотки, а стальные шлемы... Его даже бросило в пот — таких не свалишь, тюкнув камушком по темени. Но это была ложная тревога: охранявшие лагерь эсэсовцам шлемы не надевали — зачем они перед безоружными, обессиленными людьми? Страшнее оказалась другая неучтенная деталь. По какому-то легкомыслию, или скорее ослеплению, он не брал в расчет овчарку Бетси, словно забывал о ее существовании, а справиться с той сильной острозубой тварью будет трудней, чем с любым двуногим.
Сколько же потребуется им верных, решительных, сохранивших физическую силу людей, чтобы нападение было успешным? Группа коменданта может состоять не из шести, а из семи-восьми человек. Если даже без запасных, «баш на баш», как говорит Петр, все равно потребуется восемь нападающих. И еще двое нужны, чтобы сразу прикончить Бетси, самых смелых и ловких — зубы овчарки сами по себе способны внушить панический страх. Десять человек надежных, отборных, бесстрашных. Как их найти, когда прошедшие горькую, смертельную науку пленные боятся раскрыть друг перед другом душу? Авантюра, афера, их всех выловят раньше, чем будет произведена проверка барака на чистоту и порядок. Он очень надеялся на человека из второго барака, но прошло два дня с тех пор, как Петр ходил туда передавать «привет от Южного», а все без изменений. Несомненно, Полудневый дал «адрес» верного человека, возможно даже, что это член какой-то подпольной группы, ведь Роман говорил о помощи, а один человек помочь не в силах. Группа... Стоит ли раскрывать свои планы? Он, Юрий, всегда боялся такого варианта, когда в дело пришлось бы посвящать многих людей. Но на ЭТОТ раз иного выхода нет.
До вечерней проверки оставалось — в лагере, где строго придерживались распорядка, Юрий научился чувствовать время — не менее чем полчаса, и эти полчаса следовало бодрствовать, противясь искушению заснуть. Юрий лежал на нарах, тело отдыхало, хотя натруженные руки и ноги ломило в суставах. И вдруг он почувствовал прикосновение, кто-то крепко сжал пальцами его руну у локтя, погладил ее. Петр... Просит выйти из барака. Есть какая-то новость. Юрий на всякий случай полежал на нарах еще минут пять и лишь тогда спрыгнул на землю и пошел к двери.
Небо было темным, лишь на западе виднелось неясное розоватое пятно, «где от заката памятка одна», — вспомнилась строчка сонета — это угасала одинокая тучка, еще недавно светившаяся, как только что вынутый из горна уголек. Петр ждал Юрия на дорожке к уборной. Слабенький прожектор, установленный на вышке, шарил по земле, освещая столбы, густо переплетенные колючей проволокой, ровную белую полосу возле них.
— Не пойдем, не пойдем мы туда, не бойся, — сердито-насмешливо пробормотал Петр, имея в виду часового на вышке. — Ученые...
Прожектор погас, но тут же снова зажегся, поймал Годуна и Ключевского и подержал их несколько секунд в своем голубоватом луче.
— Вот гад, — испуганно зашипел Петр. — Как услышал...
— Спокойно, — сказал Юрий, — не останавливайся и не прибавляй шага. Что у тебя?
— Не ошибся я. Тот это человек. Эти дни он, видать, обнюхивал меня, собирал сведения. А сегодня, можно сказать только что, привет от Южного мне возвратили. А кто бы ты думал? Ивашин. Это тот, что вместе с Петухом по приказу Романа должен был утопить тебя в сортире. Понял, какой человек? Его-то, да еще одного я держал в мыслях, когда говорил, что у меня есть на примете двое...
— Что Ивашин сказал?
— Подошел и говорит: «Извиняется второй барак, просил еще раз привет от Южного передать и отзыв получить. Нужен если — я в твоем распоряжении».
Что-то в этой новости особенно обрадовало и успокоило Юрия. Он быстро разложил все по полочкам: Петр попал по адресу, какой дал ему Роман Полудневый, — хорошо; человек из второго барака сразу не откликнулся на пароль и, надо полагать, навел через своих людей справки о Годуне — очень хорошо, так как это свидетельствует о соблюдении необходимой осторожности и умело налаженной конспирации; на Ивашина, который выполнял роль связного, тоже можно положиться — ведь и Годун держал Ивашина «в мыслях», когда говорил, что у него есть двое верных пленных в четвертом бараке. На Ивашине круг замкнулся — он — Юрий Ключевский, — Годун — человек из второго барака — Ивашин и снова — Годун. Юрия обрадовало, что круг охватил только четырех верных людей. Однако эта радость отдавала трусостью. Ивашин и так никуда не убежал бы от них, но если бы связным оказался какой-либо новый человек, то это был бы пятый. К черту! Нужно расширять круг. Нельзя прятаться от своих, время не ждет. Второй барак сможет помочь им в тот момент, когда они будут подходить к воротам — поднимут шум и отвлекут внимание часовых на себя. Пусть на какую-то долю секунды — и то хорошо.
— Петр, завтра ты встретишься с этим Язем. Слушай, и запоминай... Вот что ты должен сказать ему. Впрочем... Да, да, будет лучше, если к нему пойду я. Ты думал над тем, сколько человек нам потребуется?
— Думал. — Вид у Годуна сразу стал угрюмым. — На одного больше получается, овчарка ведь с ними...
— Один не справится.
— Самого ловкого наставим, он ее поводком удушит.
Загудел подвешенный на проволоке кусок рельса — пять ударов, сигнал выходить на вечернюю поверку.
Зажглись прожекторы на всех вышках и осветили аппельплац, к которому уже бежали со всех сторон пленные.
Ключевский и Годун также устремились туда и смешались с толпой.
На следующий день пленных ждал сюрприз. Им приказали взять котелки с собой и заставили тащить к карьеру десятка два полевых кухонь. На машине привезли продукты, дрова и вскоре по карьеру начал распространятся запах горячей баланды.