Страница 25 из 81
Витцель и Цапля переглянулись, судьба пленного, значащегося под номером тринадцатым, была решена. Может быть, этому туповатому мастеру показалось, может быть, пленный смотрел в нутро машины просто так, с обычным, профессиональным интересом, но зачем им рисковать, если имеется сигнал. Занести тринадцатый номер в черный список, чтобы его нога и близко возле рембазы не ступала.
Юрию не суждено было узнать что-либо об этом разговоре. И все же самое важное, главное он определил правильно: немцы о его плане ничего не знали, они просто страхуют себя от всех возможных неприятностей. Выгнали из команды ремонтников всех, кто мог бы управлять танком, и успокоились. А там, на автобазе, уже вместо Годуна вступил в строй запасной игрок... Жалко, нет третьего, но третий не обязателен. Шуруй, хлопцы!
Когда колонны пленных подходили к каменоломням, впереди один за другим прогремели взрывы, и отвесные стены гигантского котлована затянуло серым облаком дыма и пыли. Подрывники подготовили работу для пленных на целый день: нужно было разобрать образовавшийся после взрыва завал, рассортировать глыбы, вывезти их из каменоломни наверх, к железнодорожным путям.
Ключевскому бросилось в глаза, что немец, главный распорядитель работ, начал отдавать предпочтение глыбам определенной формы — подобию каменных столбов длиной в два — два с половиной метра. Такие куски гранита заставляли вытаскивать и вывозить в первую очередь.
Еще и раньше Юрий не раз задумывался над тем, для чего могут использовать немцы добываемый в каменоломнях гранит. Что-то шло, очевидно, на строительство нижних этажей дорогих особняков. Были глыбы, просившиеся на сооружение фамильных кладбищенских склепов, могильных плит. Однажды пришлось изготовить большую партию гранитных крестов для военного кладбища, где захоронены видные гитлеровские офицеры; щебенку, конечно, использовали на капитальных военных сооружениях. Толстые и продолговатые гранитные бруски, какие пришлось ему грузить с другими пленными на маленькие платформы узкоколейки, вызывали в его памяти картину укрепрайона с рядами противотанковых каменных надолбов. Но тот укрепрайон, перед которым, возможно, будут торчать на треть или даже наполовину закопанные в землю эти бруски, в представлении Юрия был где-то очень далеко.
Тяжелый гранит обрывал руки. Некоторые пленные насмехались над бывшими ремонтниками. Злорадствовали: «Бери, держи, подставляй плечо, чесночник. Это тебе не на заготбазе прохлаждаться». От них еще попахивало чесночком. «Руки надо беречь, только бы руки не покалечить», — твердил про себя Юрий. В воображении он так часто переносился на ремонтную базу, следил за тем, что делает в этот момент Полудневый, мысленно беседовал с лейтенантом, убеждал, успокаивал, окрылял его, что часто забывал, где находится сам, и лишь острые края гранита, впивавшиеся в ладони, напоминали ему об этом.
Наконец они вернулись в лагерь. Полудневого не было видно, но Шевелев ждал Юрия у барака. По спокойному лицу Ивана Степановича Ключевский понял — у них с Полудневым дела идут нормально. Он кивнул головой и прошел в барак, лег на свое место на нарах. Все идет как надо. Он уже знал, что пленные, отправленные на железнодорожную станцию, разгружали прибывшие вагоны с запчастями для танков. Значит, еще дня три-четыре и несколько танков на базе будут отремонтированы. Тогда все решит удобный момент. Хлопцы не промахнутся. Жалко, нет третьего. А может быть, это как раз и хорошо — тайна перестает быть тайной, когда она становится достоянием многих.
В этот вечер Юрий ни с кем не встречался, не разговаривал. Зачем? Лишний риск. Тем более, все идет нормально.
Вечером следующего дня ремонтники вернулись в лагерь позднее обычного. Сумрачный Шевелев сам подошел к Юрию.
— Беда, Юрка! Сегодня закопали на базе у стен гранитные надолбы. В два ряда. Роман говорит — мертвое дело, не пробить. А на воротах ежики сварные поставили. Роман запсиховал, пайку мою отказался взять. Вчера взял для подкрепления, сегодня ни в какую. Чего, говорит, понапрасну пузо буду отъедать.
Ключевский смотрел под ноги Ивану Степановичу. Он чувствовал себя так, точно ему только что нанесли сильнейший удар в солнечное сплетение. Ну, на этот раз, кажется, все, конец. Уже ничего не придумаешь... Мысленным взором он пробежал по замыкавшей в себе территорию базы кирпичной стене со свежей кладкой в местах недавних проломов, с надписями, которые нанес он черной краской на кирпичах, с густым переплетением колючей проволоки, белой полосой на земле и двумя рядами высоких, чуть ли не в рост человека, гранитных надолбов. Он увидел ежи из ржавых кусков рельса с сизой окалиной на местах сварки, прикрывших собой подходы к воротам, — их будут оттаскивать в стороны только по команде технического гауптмана, только тогда, когда нужно будет открыть проезд. И еще увидел двухэтажный кирпичный дом с пулеметным гнездом на крыше, дом, который как бы являлся составной частью стены, окружавшей базу. Дом был старый, запущенный...
— Пайку сохранили?
— Отщипнул немного... — смутился Шевелев.
— Сохраните, прошу вас. Скажите Роману, пусть подойдет.
Через несколько минут у умывальника появился Полудневый. Ужасной была его походка, тянул ноги, покачивался при каждом шаге. Но ведь шел все-таки.
— Плохо обернулось, Роман?
— Хуже нет, — голос Полудневого звучал глухо.
— И ничего не придумаешь?
— Гиблое дело.
— Опять теряешь веру?
— Я трезво смотрю.
— Там домик есть...
— Домик... — фыркнул Полудневый. — Домина, кирпичная кладка. Думал уже. Не пробьешь.
— Надолбы у него поставили?
— Нет. Два ежика подкатили.
— Проход есть?
— Что с того?
Замолчали. Подошел Годун.
— Знаю, дела... Один выход, Роман, захватить уродину. Она с двух-трех ударов дом пробьет.
Юрий встрепенулся. Это была новая идея — захватить «тигр». Однако на Полудневого предложение Годуна не произвело нужного впечатления. Похоже, он только разозлился, сказал Петру с досадой:
— Иди ты... Думаешь, что говоришь?
— Я бы решился. Только так.
— Гуляй отсюда, советчик.
Обиженный Годун сполоснул руки и ушел. Лицо Полудневого было скорбным.
— Смотрел я эту машину, думал... Шансов почти никаких.
— Чем черт не шутит, когда бог спит.
— Готов рискнуть, — тяжело вздохнул лейтенант. — Только мне для начала толщину стен и перегородок знать надо. Бессмысленного риска не признаю.
Ключевский подумал и сказал твердо:
— Завтра или послезавтра будешь знать.
— Уверен? — усомнился Полудневый. — Точные данные будут?
— Точные.
— И еще, Чарли, я должен знать, не намудрили ль чего фрицевские конструкторы с управлением. Сразу ведь не поймешь, задергаешься и потеряешь время. А все решают секунды.
— Не знаю...
— Хотя бы одним глазом в наставление глянуть.
— Ах, лейтенант, лейтенант... Как будто оно у меня в кармане.
— Достань. А чего? Раз кашу заварил.
— Иди. Пайку у Шевелева возьмешь, съешь. Приказываю.
— Издеваешься?
— Тебе нужно.
— Думаешь, легко мне чужое жрать? Садист ты.
— Не дури. Ты наша надежда, лейтенант. Наше оружие. Иди.
Для отвода глаз Юрий завернул штанину на правой ноге, как бы желая сделать примочку распухшему колену, и еще раз убедился, что опухоли, какая пугала его, уже нет, плотный рубец стянул ранку. Все-таки работа на рембазе была курортом. И помог кусочек бинта, пропитанный борным вазелином, который дала ему кладовщица... Теперь все будет зависеть от этой девушки. Поверит ли она? Согласится ли? А ведь не хотел он подвергать ее риску, втягивать в это дело. И вот приходится. Перед глазами Юрия возник пятнисто окрашенный танк. Даже неисправный, он выглядел грозно... «Тигр»... Начинается охота на «тигра»... С копьем на «тигра»... И уже не поймешь, безумие это или реальность, которую следует назвать отчаянной храбростью.
С прибытием запасных частей работы у Любы прибавилось, и она уходила домой поздно вечером. С пленными Люба вела себя строго, редко удостаивала их двумя-тремя словами, немецких мастеров ни о чем не расспрашивала, на их заигрывания не отвечала и даже не прислушивалась к их болтовне, когда они встречались в коридоре или заходили в кладовую. Казалось, ее совершенно не интересует то, что творится за стенами кладовой. В действительности же девушка почти все время размышляла над теми переменами, которые произошли на базе за последние четыре дня.