Время волков

Она протянула мне холщовый сверток и добавила:

— Здесь лепешки. Не держи свое дитя голодным. Забрав сверток, я поклонился и взял Волчонка за руку, как добропорядочный отец. Мы зашагали прочь по пыльной дороге, протоптанной скотом. По обеим ее сторонам тянулись заросшие травой пастбища.

Когда мы отошли достаточно далеко и поселок скрылся из виду, Волчонок выдернул свою ручонку и с визгом принялся носиться вокруг меня.

— Ну, надо же, глупая женщина приняла меня за сына бога!

— Ты опять за свое, — воскликнул я. — Мы вроде договорились, что я больше не бог.

— Конечно, конечно, — продолжал мальчишка. — Но все-таки приятно, что я на тебя похож.

От восторга он обратился в волка и обратно. Когда он в очередной раз пробегал мимо меня, я поймал его за шиворот и, приподняв над землей, прорычал:

— Не смей этого делать на дороге! Ты что, щенок, хочешь, чтобы кто-нибудь увидел это и поднял всю округу для охоты на оборотней?

Мальчишка задрыгал ногами и захныкал:

— Я нечаянно, Залмоксис, я не сдержался. Залмоксис, не сердись, Залмоксис. Я больше так не буду.

Я швырнул его на землю и передразнил:

—Я нечаянно, Залмоксис, не сердись, Залмоксис… Учись сдерживать свои эмоции!

Волчонок поплелся рядом, изображая саму сдержанность и покорность. Так что мы опять стали похожи на отца с сыном. К вечеру мы дошли до следующего села, состоящего всего из трех дворов. Мы свернули с проселочной дороги в лес, где собирались расположиться на ночлег. Волчонок с жадностью проглотил все запасы еды, выданные нам сердобольной женщиной, и мне пришлось задуматься о нашем дальнейшем пропитании. Несмотря на то что пробудить жалость в людях, держа за руку такого очаровательного ребенка, как мой Волчонок, оказалось не так уж трудно, этот способ добывания пищи претил моей волчьей сути. Мне казалось куда естественнее войти в дом с мечом и, перерезав его жителей, забрать все, что нужно. Этому меня научил Бренн, так жили мои прежние друзья из поэннинского войска. Но, видимо, сказалась непродолжительность моей службы в поэннинской армии, и я ограничился лишь мелким воровством, без грабежей и убийств. Среди ночи я забрался в один из сараев, где хозяева хранили запасы еды и кое!

—какое барахло.

Я сразу же набил мешок всяческой едой, а потом принялся рассматривать остальное. Я выбрал оселок для заточки Меча, теперь, после принятия решения спасать стаю Волчонка, мне нужно было заботиться о своем оружии. Но главной моей находкой стал кожаный бурдюк с вином.

К концу следующего дня начал накрапывать дождь, и мы нашли замечательную сухую пещерку. В нее вел лаз, хорошо прикрытый ветками. Пещерка была такая малюсенькая, что мы едва поместились в ней вдвоем. Подъев все запасы пищи, мы обратились в волков и уснули, прижавшись друг к другу спинами.

Проспали мы почти сутки, вылезли из пещеры, отдохнувшие опять голодные. После вчерашнего ужина у нас остался только бурдюк с вином. Я приложился к бурдюку и выпил его полностью, останавливаясь лишь для того, чтобы перевести дух. После этого я сел, прислонившись спиной к шершавой коре ароматной ольхи, и стал наблюдать за резвившимся Волчонком.

Несколько раз он подбегал ко мне, хватая зубами за край одежды, тянул ее, призывая меня поиграть с ним. Я отмахивался и даже пнул его разок, когда он не на шутку увлекся и порвал мой плащ. Я был слишком подавлен той ответственностью, которую взвалил на себя, решив помогать неизвестному мне племени. Смогу ли я стать полезным погибающим волкам, справлюсь ли с их обучением, сумею ли приучить к металлу?

Вспомнив об оружии, я достал Меч Орну из импровизированных ножен, образованных лоскутами кожи, и обнаружил на его лезвии зазубрины. Во время моей жизни в Каершере товарищи научили меня ухаживать за металлическим оружием, это должен был уметь каждый воин. При воспоминании о том, как кельты бережно обращались за своими мечами, мне стало стыдно. Я не извлекал Меч из ножен с тех пор, как, обезумевший, таскался по римским землям. Правда, я не чувствовал себя хозяином Меча, у меня всегда было ощущение, что я лишь временный его хранитель. Об этом Мече наши барды слагали песни. Это был Меч героев, королей и богов. Куда мне быть его владельцем. Я взял Меч своего вождя, чтобы выполнить клятву мести, или, возможно, сам Меч выбрал меня для мести за своего хозяина. В любом случае месть завершена, и я намеревался вернуть Меч Гвидиону или королю Белину. Я уже давно обладал этим оружием, но впервые решил просто разглядеть его. Это был очень большой Меч, больше тех, которыми сражались кельтские воины. Массивная черненая рукоять заканчивалась навершием в форме человеческой головы, изогнутая гарда была выкована в виде двух спиралей. На каждой грани были нанесены древние, незнакомые мне знаки.

Пытаясь лучше рассмотреть навершие рукояти, я поднес его ближе к глазам. Черную голову со злым лицом и почти звериным оскалом украшала традиционная корона кельтских королей. Особую свирепость лицу придавало то, что один глаз был прищурен, от чего все лицо перекосилось.

— Не пойму, одноглазый он или просто прищурился, — сказал я вслух сам себе.

Черная голова на рукояти сощурила второй глаз. Я присмотрелся внимательнее, пытаясь понять, действительно ли это произошло или я просто плохо разглядел голову при первом осмотре. Честно говоря, я немного испугался и не решился ощупать руками навершие, чтобы проверить, не обманывают ли меня мои глаза.

— Интересно, чья это голова? — произнес я тихо.

— Ты и в самом деле хочешь это знать? — ответила мне черная голова.

От испуга я выронил Меч и отпрянул. Меч лежал в траве, поблескивая на солнце. Я оглянулся вокруг и даже принюхался, в надежде увидеть кого-нибудь, чей голос я мог услышать. Но никого не было. Где-то неподалеку резвился Волчонок. До меня доносилось его повизгивание и шелест кустов. Не обнаружив никого, кому мог бы принадлежать этот голос, я осторожно нагнулся к Мечу, его рукоять утонула в траве и была не видна.

— Проклятье! — сказал я сам себе. — До чего же ты дошел, если начал бояться собственного меча! Так недолго докатиться и до сумасшествия.

Я заставил себя поднять Меч и посмотреть на его рукоять.

— Действительно, — произнесла голова, причем я отчетливо видел, что она шевелила губами, отвечая мне, — действительно, крайне глупо бояться Меча, который столько раз защищал твою жизнь. Что же касается сумасшествия, — тут голова открыла один глаз и оценивающе посмотрела на меня, — то лишь безумец может бросаться один против целой армии хорошо вооруженных воинов. Но зато ты тогда не боялся меня.

Голова скорчила гримасу, которая, судя по всему, должна была изображать улыбку.

— Это невероятно, — прошептал я, — разве может меч говорить?

— Конечно, нет, ты просто докатился до сумасшествия, — съязвила голова.

— Кто же ты? — спросил я, проигнорировав иронию.

— Кто же ты? — ответила мне голова. — Кто же ты, несмышленыш, не знающий, кого он держит в руках? Или, может быть, ты слеп, и не видишь, что я — Меч!

— Мечи не разговаривают, — промямлил я растерянно. Голова опять сощурила оба глаза, помолчала, потом сказала:

— Я бы мог поспорить, но если ты настаиваешь, если тебе легче жить с такой мыслью, то я могу и помолчать.

— Нет, нет, — заверил я Меч, испугавшись, что он обидится, — пожалуйста, говори. Нет ничего странного в моем удивлении, ты со мной уже несколько месяцев и еще ни разу не произнес ни слова.

— Позор тебе! Я с тобой уже несколько месяцев, а ты впервые вынул меня из ножен, не считая той бойни, которую ты учинил в первые дни обладания мной. И к тому же ты ни разу не задал мне ни одного вопроса, — ответила голова.

— О! — воскликнул я. — У меня невероятное количество вопросов.

Голова хмыкнула.

— Во-первых, как тебя называть? — спросил я.

— Меч Орну, — ответила голова, — как же еще?

— Похоже, я не слишком-то тебе нравлюсь, Меч Орну, — проговорил я.

— Кому же понравится, когда его месяцами держат голодным. Я Меч, мне нужна кровь. Хоть капля крови. Неужели здесь нет никого поблизости?