Ветер надежды

  -- Пан хорунжий. А точно ли они оба в доме? Может, мне сходить их проверить?

  -- Нечего там проверять! Они оба мне уже во как, уже надоели своими ссорами. Сам-то глаза разуй! Видишь, 'спокойный' того психа в заграничном мундире запер, а сам вон снова покурить вышел. Не спят они черти, ну хоть насильно их к кровати привязывай. Первый-то вроде уснул, да этот 'орденоносец' его пять раз будил и даже драться лез...

  -- Так может, я в дом зайду и поговорю с ними?

  -- Отставить болтовню капрал Збышевский! Сказано было, сидеть у рации, и за домом приглядывать, вот и сиди. Никуда они не денутся! Но вот если тот псих все-таки из дома выберется, и снова в дом к соседке-вдове полезет, или опять вокруг дома на велосипеде кататься начнет, вот тогда буди меня. Только тогда, ну или если совсем что непотребное увидишь. Понял?!

  -- Так, пан хорунжий.

  -- Ну, вот и ладно. А я... аэ-ээ... вздремну по...алуй.

  Скромно белеющая своими одноэтажными домами Гостинская улица в это время благополучно спала в паре кварталов от католического кладбища, освещаемая единственным подслеповатым фонарем. Через пять минут, уже совсем проснувшийся капрал наблюдал полное подтверждение недавних слов своего старшего товарища. Как только последний раз пыхнувшая огоньком сигареты, подтянутая фигура в полевом мундире подпоручника, выкинула окурок и зашла в дом, из-за двери раздались звуки очередной перепалки. После трех минут ругани на польском и английском, на крыльцо, пошатываясь, выбрался в не застегнутом на груди иноземном мундире второй охраняемый. Выслушав какую-то невнятную фразу из-за двери, он громко выдал 'фак ё айз!', изобразил в полутьме что-то оскорбительное правой рукой, и отправился к ближайшему дереву. Оросив его мощной струей, он постоял, слегка пошатываясь, и задрав к небу лицо. Потом потряс непричесанной головой, и двинулся в сторону машины Дефензивы. Короткий обмен приветствиями увенчался выпрошенной у капрала дешевой сигаретой. На вопрос, 'почему это пан поручник не попросит себе хороших сигарет у другого пана офицера', охраняемый тут же яростно выдал явно ругательную фразу на английском, сплюнул под ноги и поплелся обратно к дому.

  Павла осторожно оглянулась. Судя по всему, капрал остался вполне удовлетворенным увиденным им, и в дом заходить явно не собирался. А не вызывающий особой тревоги у караульщиков и принимаемый ими за чистую монету 'театр одного артиста' за почти три часа представления благополучно превратился в натуральный цирк. Несколько раз, когда Павле уже казалось, что хорунжий вот-вот пойдет проверять наличие поднадзорных, ее спасали заранее подстроенные шумовые эффекты в доме и дистанционное включение света. Навыки опытного электрика в этот раз помогли ей даже вывести временный выключатель прямо на улицу. И хотя Павла уже успела изрядно вымотаться от постоянных переодеваний, и пантомимы на грани провала, но успокаиваться на достигнутом, не спешила. По ее расчетам, до возвращения Терновского оставалось около получаса, но настраивала она себя еще часа на полтора лицедейства. Первая варшавская ночь проходила для добровольцев крайне тревожно и рискованно.

  И все же главным своим успехом Павла считала, что смогла уже на первом часу их 'домашнего ареста' убедить напарника, что другого такого случая уже просто не будет. Анджей помимо передачи очередного пакета разведданных должен был запросить незамедлительное предоставление еще нескольких агентов имеющих летный опыт для срочного включения их в экспериментальную мото-реактивную эскадрилью варшавской ПВО. Переодетый в найденные в доме, и вымазанные сажей из камина, гражданские тряпки, с наспех сработанной из того что было под рукой амуницией и инструментом трубочиста, сейчас Терновский где-то катил по городу. Стараясь не попасться ночным патрулям, он крутил педали того самого велосипеда, на котором его напарник вечером изображал 'пьяное вождение', предусмотрительно завершившееся падением в мертвом секторе наблюдения сотрудников Дефензивы. А, значит, уже этой ночью советская резидентура в Варшаве получит от них первое сообщение и места последующих закладок. Кроме того, следующий день для беспокойных добровольцев помимо встречи с командованием Сил Поветжных почти наверняка должен был увенчаться экскурсией по достроечному цеху, где их ждали неукомплектованные и пока непригодные к полетам 'Волки' Р-38...

  ***

  Павла терпеливо вглядывалась в темноту на Западе, и наконец, вздохнула с облегчением. Мелькнувшие низко над балтийскими волнами огни, словно перекличка светлячков прокатились с севера на юг по короткой дуге, и подтвердили главное. 'Беарн' сделал свое дело. Терновский вышел чуть вперед на своем 'Волке' и, привлекая внимание, покачал крыльями. Он тоже заметил пока еще далекие, но довольно быстро приближающиеся к Восточной Пруссии, самолеты. Щелкнув три раза тангетой, командир смешанного дивизиона безмолвно отдал приказ второй и третьей паре 'целеуказателей' наводить, собранные со всей Польши группы бомбардировщиков и штурмовиков, на другие аэродромы. Помимо 'гостей' шестерка 'Зубров' и две эскадрильи 'карасей' должны была подойти со стороны Литвы уже минут через пятнадцать. Намного южнее в направлении Старграда, по вражеским площадкам должны были действовать отдельные истребительно-штурмовые звенья уже несколько дней как полностью окруженной Торуньской группировки. Торунь все еще оборонялась, но вскоре и последние ее защитники должны были оставить крепостной район, и уйти в висленские леса и болота. А вот польская 'Летница Войскова' сегодня наступала. Первый раз после Кольберга...

  Терновский встретил над морем и принял лидерство над своей группой 46-х 'Луаров'. А под крыльями пока еще мирно спали аэродромы Кенигсберга и других районов Восточной Пруссии. Но этому сну оставались уже последние минуты. За прошедшую неделю Польша потеряла в основном в воздушных боях десятка два боевых самолетов, но авиация республики не была разгромлена. Трещали фронты, попадая в частичное, а где-то в полное окружение своими полками и бригадами. Рвались к Варшаве вражеские дивизии, и уже давно исчезло из столицы правительство, оставив оборонять город собранной с мира по нитке из отступающих частей и народных ополченцев армии 'Варшава'. Сейчас обороной командовал Генерал Чума, которому уже на днях предстояло передать бразды правления обороной генералу Руммелю, чья сильно побитая с земли и с воздуха армия 'Лодзь', огрызаясь, уползала к крепости 'Модлин' под командованием генерала Томме. Но сегодня, седьмого сентября 'Силы Поветжне' должны были хотя бы частично расквитаться с врагом. И грех было не использовать для той же цели почти полсотни летящих в Польшу самолетов 'Сражающейся Европы'...

  Когда снизу заерзали по небу прожектора, и суматошно замигали вспышки нервных зенитных залпов, на многих самолетных стоянках уже бушевало пламя. Павла высматривала взлетающие ночные истребители противника. Ей сейчас было не до бомбежки, хотя две их с Терновским "семипудовки" довольно точно легли на склады с авиабомбами. Фейерверк стоял знатный. Но, все же, основным делом 'целеуказателей' было наведение других самолетов на наиболее приоритетные цели. Разведчики без устали отдавали команды по радио, Павла на смеси польского и чешского, а Терновский на французском. А когда увлекающиеся добровольцы забывали слушать эфир, их внимание несколько раз привлекали метко сброшенные 'зажигалки' и очереди 'Гочкисов'. Со своими участками атаки Павла с напарником пока справлялись довольно успешно. Противник внизу оказался деморализован внезапным налетом, и кроме довольно слабого зенитного огня и взлета нескольких Ме-110, быстро сбитых превосходящими силами, ничем достойным не отметился. Но успеха этого налета могло и не быть, если бы подвели французы. А вот такая вероятность имелась. Дания всеми силами отбрыкивалась от своих обязательств свободно пропускать французские военные корабли, а штаб французской 'Воздушной армии' некоторое время колебался. Но, по-видимому, разум восторжествовал. Во второй волне по вражеским объектам умудрилась отработать даже шестерка транспортных Фарман-220, использованных французами в качестве лидеров своей армады. Почти неделя прошла после налета на Кольберг, но командование 'Люфтваффе' уже видело оппонентов поверженными, и начало забывать преподанные уроки. В течение первых часов новой катастрофы генералитет просто не могло поверить. Невозможно было поверить, что на расположенные у самого Кёнигсберга Jesau, Neuhausen, и на многие другие тыловые аэродромы, под завязку забитые авиатехникой, уже рушатся польские бомбы, а вслед за ними несется и ливень крупнокалиберных пуль. А когда начальство все же прозрело, коварный воздушный противник уже увел от возмездия участвующие в этом 'звездном налете' эскадрильи и звенья...