Страница 11 из 32
Он подхватил девушку, и она спиной почувствовала тепло его мускулистого, сильного тела. Его руки удерживали ее так некоторое время, крепко сжимая, и ноги ее стали подкашиваться. Никогда еще в своей жизни Эмма не переживала такого всплеска сексуального желания, и по учащенному дыханию мужчины она поняла, что это соприкосновение их тел не оставило и его равнодушным. Если бы она повернулась сейчас к нему, — Эмма была в этом уверена, — он бы поцеловал ее, а она вряд ли смогла бы сопротивляться такому искушению.
Эмма сбросила его руки, и граф резко отступил. Не оборачиваясь, она быстро поднялась по лестнице, и биение сердца громом раздавалось у нее в ушах.
Глава 5
Чезаре вышел из офиса Марко Кортины, находившегося в самом центре Фондако деи Тедески, главного почтамта Венеции. Он шагал, прокладывая себе дорогу сквозь шумную, не исчезавшую даже в часы сиесты толпу туристов, полностью слившись с нею и оставаясь незамеченным, что его вполне устраивало. Граф не имел ни малейшего желания привлекать внимание к своей персоне в этой части Венеции.
Он перешел по мосту Риальто в другую часть города и направился по боковым улочкам и аллеям к площади Сан-Марко, где обещал встретиться с Челестой в одном из открытых кафе в одиннадцать часов. Чезаре бросил взгляд на часы — было уже почти одиннадцать.
Челеста выразила желание посетить несколько магазинов, что освободило его от обязанности сопровождать ее в городе. Это оказалось очень кстати: графу срочно нужно было повидаться с Марко и передать ему необходимую информацию, а подходящий предлог посетить Фондако никак не подворачивался.
Чезаре вновь подумал о том, как глупо было с его стороны позволить гостям бабушки остаться в палаццо, когда так много поставлено сейчас на карту. Но воспитание не позволяло ему вести себя грубо, и, кроме того, оказалось, что их присутствие в палаццо не так уж неприятно. Не говоря уж о значительных денежных активах Челесты.
Он сомневался в том, что кто-либо может поверить в его равнодушное отношение к планам графини женить его на богатой и очаровательной вдовушке, а попытка продемонстрировать свой интерес к падчерице не имела успеха.
Вспоминая тот полдень, который он провел с Эммой два дня назад, Чезаре вновь и вновь проклинал себя. Он поступил глупо, даже по-идиотски, и добился лишь того, что разрушил ту хрупкую дружбу, которая зарождалась между ним и этим ребенком.
Ребенком? Он задумался. Не было ничего детского в этом мягком, теплом и податливом теле, которое он прижал к себе, подхватив девушку на ступеньках. Он тогда явственно ощутил трепетную дрожь юной плоти и, вспоминая свою реакцию, честно признался себе, что при других обстоятельствах вполне мог бы ради развлечения заняться Эммой всерьез.
Это была настоящая, уже оформившаяся молодая женщина, но ей не хватало утонченности. Трогательное сопротивление чувствам, которые он мог в ней пробудить, удивительным образом растрогало его, и граф решил еще раз повторить свой эксперимент с Эммой.
Челеста была совсем другая, очень красивая и очень богатая, да и разница в возрасте между ней и графом была не так уж велика — они принадлежали к одному поколению. Чезаре догадывался, что она вполне готова ускорить процесс их знакомства, переведя его в нечто более серьезное. Но он не чувствовал к ней никакого влечения. В своей жизни он знавал многих женщин и всегда считал, что для физического влечения красота — необходимый элемент. Но теперь Чезаре вдруг обнаружил, что был не прав. Этот ребенок, Эмма, не отличалась красотой, но ее высокое, стройное и нежное тело было желанным, хотя она сама об этом даже не подозревала, а ее волосы были мягкими, как шелк, и слабо пахли лимонным шампунем. Вспоминая ее маленькие мягкие руки, Чезаре почувствовал отвращение к самому себе, вдруг поймав себя на мысли, что представляет, какое волнующее удовольствие получил бы он, ощущая эти маленькие нежные ладони на своем теле, и какое чувственное наслаждение испытала бы она в его руках.
«Чезаре, Чезаре! — твердил он себе сердито. — Каким образом такой мужчина, как ты, позволил себе так легкомысленно увлечься девятнадцатилетним ребенком. Тебе уже почти сорок лет!»
И не имело значения, что он только думал об этом. Согласно той религии, которую он исповедовал и к которой относился так серьезно, как ни к чему другому в своей жизни, помыслы так же вызывали осуждение, как и поступки.
Вскоре Чезаре вышел к площади Сан-Марко и, прежде чем встретиться с Челестой, закурил сигарету, давая себе возможность справиться со своими мятежными мыслями. Единственной его страховкой в данной ситуации могла бы стать Челеста. Увлечение ею должно было выбить из его головы все мысли об Эмме Максвелл, но и этот путь был чреват опасностями — иного рода.
Челеста уже ждала его в кафе, потягивая кампари и держа в идеально наманикюренных пальцах длинную американскую сигарету. Она была одета в бледно-голубое льняное платье с рукавами три четверти и низким круглым вырезом. Ее пышные вьющиеся волосы аккуратно обрамляли лицо, и легкий шифоновый шарф обвивал шею. Челеста была молодой, красивой, элегантной и полностью владела собой.
Чезаре остановился около ее столика. Она взглянула на него и довольно улыбнулась.
— Ну, Видал, — промурлыкала она, — вы опоздали на пять минут. — В ее тоне промелькнули нотки упрека.
— Очень сожалею. Мне пришлось задержаться. — Чезаре сел рядом с ней и щелкнул пальцами, подзывая официанта. — Надеюсь, вы простите меня?
Челеста позволила ему взять свою руку и слегка повела прелестными плечами.
— Только ради вас. Где же вы были?
— Занимался своими делами, — небрежно ответил Чезаре. — Итак, что вы пьете?
Немного погодя Челеста вдруг выразила желание посетить собор.
— Вы уверены, что хотите этого? — безо всякого энтузиазма спросил граф.
— Конечно, мой дорогой. Я уже довольно долго нахожусь в Венеции, но так и не видела ни одной достопримечательности. Могу я наконец посетить собор?
Они последовали за толпой туристов и вошли в мир венецианско-византийской архитектуры, сверкающий золотой мозаикой стен и мерцающий мраморной мозаикой полов. Здесь были собраны бесчисленные произведения искусства, и осмотреть все сразу за одно посещение не представлялось возможным.
— Строительство этого храма началось в девятом веке, — сообщил Чезаре и посмотрел на Челесту, но не увидел на ее лице того несдержанного восхищения, которое светилось совсем недавно в глазах Эммы. Вместо этого он заметил лишь скучающее одобрение, как будто красота, их окружающая, совсем не волновала Челесту.
— Старинные постройки меня не вдохновляют, — честно призналась Челеста и вздохнула с облегчением, когда граф предложил закончить осмотр, сказав, что они уже достаточно всего посмотрели. — Да и живопись почему-то не приводит меня в восторг. — Челеста все же упорно продолжала идти дальше. — Я хочу сказать, что у меня тоже есть несколько картин, доставшихся мне от Клиффорда, но я смотрю на них больше как на объект вложения капитала. — Она хихикнула как девчонка. — А вы, Видал, много знаете о художниках?
— Немного, — ответил он сухо, и Челеста удивленно на него посмотрела.
— Я чем-то вас обидела, Видал? Я не хотела, поверьте, дорогой. Я считаю себя человеком нового времени. Дайте мне тонну зеркального стекла и бетона, добавьте шведской древесины — и я счастлива!
— No importa[5], — покачал головой Чезаре, в первый раз ответив ей на своем родном языке.
Челеста с раздражением почувствовала, что каким-то образом его разочаровала. Она взяла графа под руку и проворковала:
— Видал, куда мы пойдем теперь? Вы что-то говорили насчет ленча, кажется.
— Ленч? — Граф пожал плечами. — На ленч мы отправимся в палаццо, si[6]?
Челеста прекрасно поняла, что сейчас лучше с ним не спорить.
— Хорошо, — кивнула она, — но мы поплывем в гондоле, да?
5
Не имеет значения (ит.).
6
Да (ит.).