Страница 45 из 67
Повинуясь взгляду хозяина, управляющий взял письмо и начал читать вслух:
– Господину моему, Аврелиану, пишу – здравствуй долго, одолеваемый лихорадкой, зубною болью и
вздутием живота! Пусть тебе, старому ко…
– Пропусти это, – поморщился трибун, – моя Ксантиппа более не имеете власти бранить меня. Что
она хочет?
– Посылаю к тебе твоего сына, Аврелия Урса, дабы…
Трибун побледнел от злости – даже дохлая сука может кусаться. У него не было сыновей. Ни от
жены, ни от наложниц, ни от рабынь. Туллия знала, как он мечтал о сыне, и нарочно ставила пессарии,
чтобы не рожать. А потом понесла – от раба или бог весть ещё от кого…
– У меня нет сыновей! – рявкнул трибун и стукнул кулаком по столу. От лязга посуды Напайос
продрал глаза и вскочил испуганно озираясь:
– Где пожар, а?
– Мать сказала, что ты ответишь именно так, Аврелиан Амброзий. Когда ты выгнал её из дома,
беременную, без денег и помощи, с дочерью на руках, она молила тебя о пощаде. И завещала на смертном
одре прийти и плюнуть на порог твоего дома, отец. Прощай!
Юноша легко повернулся и вышел вон. Удивлённый Напайос выскочил на середину залы и шумно
втянул воздух вывернутыми ноздрями. Потом повернулся к другу:
– Твоя кровь! Не будь я сыном Силена – твоя.
Поднять тело с ложа и бросить его во двор оказалось секундным делом. Юноша был уже у ворот –
забирал у привратника посох и меч.
– Подойди-ка сюда, Медведь! – позвал Аврелиан, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, – ты хотел
увидеть отца? Может быть, ты захочешь его убить? Отомстить за честь матери, а, сынок?
Юноша повернулся к нему, пылая гневом:
– Я не подниму меч на безоружного старика.
«Каков зверёныш!» восхищённо подумал трибун:
– А если старик ещё может держать клинок? Попробуй, мальчик, когда ещё тебе представится такая
возможность!
– Тебе надоела жизнь?
– Да и давно. Не спеши, сейчас принесут оружие.
В саду потемнело – туча, надвигающаяся с востока наконец-то сожрала солнце. Меряя шагами
аккуратно присыпанную песком дорожку, трибун искоса наблюдал за юношей. Тот стоял неподвижно,
словно в карауле у императорского дворца. Судя по запёкшимся губам и теням вокруг глаз, он устал и
страдал от жажды, но показать это не считал нужным.
…Старый гладиус лёг в ладонь, как влитой. Тяжёлый, гладкий, кованый из галльского железа, с
рукояткой, обитой оленьей кожей, он был продолжением ладони и ни разу ещё не подводил хозяина. Ну,
посмотрим, на что годится этот мальчишка? Аврелиан коротко отсалютовал и встал с опущенным мечом,
наблюдая за противником. Классическая стойка, упругие ноги, острие направлено в лицо… хорошо. Но
дистанция близкая – не учёл, что у врага руки длиннее. Ждёт, что я сделаю… Ах, паршивец!
Для разминки Аврелиан пугнул мальчишку прямым в грудь, тот отшагнул, пригнулся и коротко
рубанул отца по бедру. Несерьёзно, едва снял кожу – кто б мог подумать, что щенок заточил лезвие? Ну,
держись! Короткими рубящими Аврелиан пошёл бить по клинку противника – его гладиус был не заточен и
ощутимо тяжелей, да и силы в руках скопилось больше. Мальчишка брал ловкостью и проворством, у
старика оставалась мощь и опыт тридцати лет на границе. Раз, два, три! От железа летели искры. Ррррраз!
Мальчишка упал на землю и в перекате попробовал ещё раз рубануть по ногам. В отместку Аврелиан
уколол его в спину – не подставляйся! Ррраз! Вскочив на ноги, парень перекинул меч в левую руку – как это
делал сам Аврелиан, и Амброзий Британик, его отец, и Аврелий Квинт, дед и основатель британской ветви
рода. От неожиданности трибун замешкался и чуть не лишился носа. Амбидекс – левой сын владел так же
ловко, как правой, пришлось отступить на шаг, притворно прихрамывая. Лицо Аврелиана осветилось
улыбкой гордости – какой же он молодец, мой мальчик. Надо будет принести Митре жертву в
благодарность за щедрый подарок
Первые капли дождя коснулись разгорячённой кожи, мешаясь с потом. Аврелиан брил голову, а
длиннокудрому Аврелию Младшему пришлось нелегко – мокрые волосы закрывали глаза. Ничего,
научится! А поединок пора кончать – сын начал злиться, если они похожи, то вскоре гнев застит ему глаза.
Трибун сделал вид, что начинает слабеть, задышал чаще, опустил голову и нарочито медленно переложил
гладиус в левую руку, подставив противнику незащищённый бок. А потом мощным нижним ударом выбил
меч у Аврелия. Глаза сына сделались бешеными, но лицо оставалось спокойным – похоже, он готов был
принять гибель. Трибун воткнул гладиус в землю.
– Прости. После твоей сестры, у меня не рождалось детей, и я думал, что род прервётся. Я не знал о
твоём рождении, но горжусь, что у меня такой сын.
Лицо Аврелия сделалось совсем детским:
– А как же мама?
– Она ошиблась. И я ошибся. Хорошо, что эту ошибку можно исправить. Я рад, что ты дома… –
трибун качнул на языке имя – Аврелий. Аврелий Амброзий Младший, мой сын. Мир?
– Мир. А ты здорово дерёшься, отец, – рассмеялся юноша, – в настоящем бою ты бы меня убил.
– Или ты бы отсёк мне ногу, малыш, – улыбнулся трибун и обнял сына, – пойдём домой! Ты устал,
голоден, отдохни и поешь, а завтра мы устроим пир и принесём жертву Митре в честь продолжения рода.
Хочешь сам сразиться с быком?
Аврелий помрачнел:
– Я готов выйти на бой со зверем, если это нужно, но не буду приносить жертвы. Я христианин.
– Вот как? – про себя Аврелиан недобрым словом помянул Туллию, – а то, что мой лучший друг,
возлежащий со мной за одной трапезой, – дикий сатир с рогами – тебя не смутит?
– Нет. Ирландец, который крестил меня, говорил, что любая душа может спастись.
Сын смотрел прямо, Аврелиан узнавал свой упрямый взгляд, чуть сведённые узкие брови.
– Ладно. Молись кому хочешь, хоть Христу, хоть Аммону, хоть Венере Капитолийской. Только рабов
мне не порти. Договорились?
Сын замялся на мгновение, потом кивнул. Аврелиан не мог на него наглядеться – едва
пробивающиеся усы, мокрые локоны, загорелые щёки, блестящие от дождя мощные плечи, которые
буквально через год-два нальются мускулами – у мальчика фигура Дискобола. От клятой Туллии – только
улыбка, почти что девичья, и крупные белые зубы. Мой. Сын. Мой сын!!!
Довольный Напайос приплясывал у портика:
– Ты ещё сомневался – твой, только ещё упрямей!
На ходу Аврелиан ткнул сатира кулаком в брюхо и увернулся от острых копыт – лягался козёл
пребольно.
– Эй, Германик, Саллюстий, Верцингеторикс, ад бы тебя побрал! Собирайте всех наших на
пиршество завтра ночью. Пусть пригонят быка с полей, да смотрите без единого белого пятнышка! Пусть
подвесят котлы да поставят вариться пиво! Пусть рабыни зажгут курения и подготовят покои – ко мне
приехал сын! Смотрите все – вот ваш молодой господин Аврелий Младший!
Хитрый лис управляющий первым подошёл поклониться будущему хозяину:
– Прикажете ванну?
– Да, ванну, ужин, одежду, ложе, массажиста – Аврелиан прищурился на сына, – женщину? Нет,
женщин не надо, видишь, мальчик устал. И нам с Напайосом в мои покои ещё фалернского!
До утра они пили, ели солёные орешки, сушёный сыр, персики и снова пили. Пятнадцать лет
впустую. Пятнадцать лет Аврелиан едва прилагал усилия, чтобы поддерживать виллу в относительной
безопасности и благополучии. Два посёлка бриттов отказались платить налоги, один сожгли дотла саксы,
порубив заодно шестерых старых легионеров. Вилле нужен ремонт, бассейн иссяк, вина в подвалах едва ли
на год… «Если так надираться – и на месяц не хватит», – ввернул Напайос. Пятнадцать лет – на чтение
Петрония и Апулея, прогулки по побережью под шорох волн, фехтование с пленниками и спаньё с
бриттскими девками. А сын в это время рос, учился ходить, ездить верхом, держать оружие, понимать