Страница 3 из 33
Я присел на саманный кирпич, выпавший из ближнего глиняного забора, и, напустив на себя безразличный вид, чертил сучком по земле. Я был старостой 6-го «Б». Самые авторитетные ребята на 3-й Геологической именно из бывшего 6-го «Б». Меня, наконец, позвали.
— Мы — пацаны с 3-й Геологической! Разве на нас нельзя надеяться? — подмигнул мне Яшка.
Я понял: остановились на мне.
СБОРЫ
Мама заставила меня мыть ноги. Я сидел на ступеньке крыльца. В полосе света, падавшего из нашего окна, показался Сашка Воронков. Скрипа калитки я не слышал — очевидно, Сашка перелез через забор.
— Меня тоже заставляют, — вздохнул Сашка. — Только что вымыл.
Я посмотрел на Сашкины ноги. Он был босой.
— Думают, что сплю, — пояснил Сашка.
Меня окликнула мама. Сашка еще раз вздохнул, пошарил за пазухой и сунул мне в руки свисток из моржового клыка. Свисток подарил ему брат, пограничник дальневосточной заставы. Я знал, как ценил Сашка подарок брата. Засыпая, я подумал, что свисток в экспедиции мне, пожалуй, и не понадобится. Где-то в середине ночи меня растолкал Петька Замошкин, который влез в окно. Петька шепотом приказал: «Тихо!» — и протянул мне планшет. Планшет был офицерский, танковых войск…
Я вертелся с боку на бок.
«Картошек штук 20 хватит, — считал я. — Если в час будем делать четыре километра… Значит, в день — шестьдесят запросто. Значит, туда — назад займет пять дней. Двести граммов хлеба на раз… Хлеба взять шесть килограммов… Не забыть за щавелем сбегать на базар… Когда жуешь щавель, пить не так сильно хочется».
Я сидел на подоконнике, обхватив колени руками, и зябко ежился. Небо побелело, потянулись серенькие утренние облачка. Во дворе напротив замычала корова бабки Зеленчихи.
Под окном появился Колька Волошин. Колька зябко вздрагивал. На нем были трусы да на шее бинокль. Этого Кольку мы прямо в глаза звали жмотом. Колька положил на подоконник отцовский бинокль, хотел что-то сказать, но только махнул рукой и скрылся в огороде.
В полдень мы должны были кончить сборы, а в два часа выступать. Когда Яшка принес свой рюкзак и я стал его укладывать, Яшка обозвал меня девчонкой и выбросил из рюкзака нитки с иголкой, бинт, йод, щавель и газету, которую я припас для разжигания костра.
— Карту сделал? — спросил я у него. — Масштаб нанес точно?
Яшка снисходительно пожал плечами: отстань, дескать, не твое дело.
Я сказал, что пробу нефти не понесешь в банке из-под маринованных помидоров. Сашка тут же припомнил, что на днях, когда он ходил к матери толстого Вовули за нитками мулине, во дворе у них случайно увидел совсем новенькую канистру. И размером небольшую. Там, за акацией. Где колонка…
О ВОВУЛЕ ПЕРСИКЕ
Вовуля был не «наш» — не мальчишка с 3-й Геологической улицы. Он не ходил с нами в экспедиции и не сидел вечерами на краю котлована во дворе управления геологоразведки. Вовуля сидел дома или ходил с бабушкой на базар.
Наша дружба с Вовулей оборвалась год назад. Сколько я его помню, за ним вечно бегали мать и бабушка и кричали: «Вовик, пэрсик, ты еще не пил томатный сок!» От томатных и других фруктовых и нефруктовых соков Вовуля и растолстел.
Вовуля слушал-слушал наши рассказы о голавлях и щурятах, что водятся в Бутаке, и однажды сбежал с нами на речку.
Он полдня путался у нас под ногами и приставал с дурацкими вопросами, пока не наступил на мой крючок. Я дернул удилище, Вовуля взвизгнул, и на том бы дело кончилось, не заметь я вслух, что жала-то у крючка нет.
Такое могло прийти в голову только Вовуле. Он стал вопить:
— К доктору немедленно! Вызовите карету «Скорой помощи»! Хочу домой!
— Брось вопить, сынуля!
— «Скорую помощь» сюда нельзя! Она нам всю рыбу распугает!
— Бабушка рассказывала, как у одной ее знакомой английская булавка ходила по крови и дошла почти до сердца. Ой, ой! Я чувствую, как крючок движется по ноге! Вот здесь! Потрогайте!
Вовуля подставлял каждому свою мягкую белую ногу, мы ее щупали, как щупает хозяйка курицу, и испуганно переглядывались, потому что в самом деле из истории с крючком, двигающимся к сердцу, ничего хорошего получиться не могло.
— Дальше колена не пойдет, — сказал Шутя. — Только держи ногу согнутой.
Мы отрезали от перемета кусок шпагата, зацепили петлей Вовулину ногу и притянули ее к поясу штанов так, что ступня уперлась в ягодицу.
— Даже красиво, — сказал Яшка Страмболя. — Похож на жителя Марса. Ну-ка, прыгни, Вовуля.
— Ой! О-ой! Я же чувствую, как крючок движется по моему телу! — закричал Вовуля.
Мы перепугались не на шутку.
Вовулю тащили на себе поочередно. Он был тяжелый, как комод. Каждый тащил его пятьдесят метров. От одного телеграфного столба до другого. Столбы уходили за горизонт. Мы тащили его до поселка часа три. А Вовуля кричал, что он чувствует, как крючок подходит к сердцу.
Когда вошли в поселок, Вовулю волокли уже попарно, ноги у нас подкашивались, и перед глазами брызгали бенгальские огни.
До больницы оставалось три квартала. Вовуля стонал. Колено крючок проскочил: это Вовуля почувствовал. У него кололо в боку, в затылке и в пояснице. Мы сняли шнур и отогнули Вовулину ногу. Но самостоятельно он не двигался. Он только стонал. Вокруг стоял народ. На нас обещали заявить в милицию. Какая-то старуха кричала:
— Что с ребенком делаете? Изверги!
До больницы оставалось три квартала. А нас самих надо было нести на руках. Поэтому мы заволокли Вовулю в роддом. Там над нами долго смеялись. Жало крючка, конечно, осталось лежать на берегу Бутака.
Спасибо Шуте, он не выбросил обрывок шпагата. Мы связали Вовуле ноги и положили его в чашу фонтана. Фонтан, как все фонтаны, не работал. Над Вовулей стояла гипсовая мать с гипсовым ребенком.
КАК ДОБЫТЬ КАНИСТРУ
Из соседнего двора неслось: «Во-о-вик!» Немного погодя: «Вов-у-у-ля!» — тянуло уже два голоса. К бабушке подключилась Вовулина мама. Это ежечасное «Вовви-ик!» рождало наши насмешки и издевательства, которые мы выкрикивали в щели забора. Подразумевалось, что под забором сидит толстый Вовуля и выслушивает их.
Я сделал гримасу поужаснее и толкнул калитку Коротковых. Бабка Вовули, жалостливая старуха, любила врачевать и вечно пичкала соседских ребят порошками и таблетками. Болезни я себе придумать еще не успел.
Вправо, в затененном углу двора, росли кусты акации. Там, по словам Сашки Воронкова, валялась канистра.
Я поднялся по чисто выскобленному крыльцу.
Мне повезло. Бабки не было, в кухне сидел Вовуля. Он отгонял полотенцем мух и ел творог из большой эмалированной чашки. Ел с таким видом, словно выполнял нудную работу.
— Все работаешь? — сказал я. — Где бабка?
Вовуля отодвинул чашку, застеснявшись меня, и торопливо дожевывал. Щеки у него были как помидоры.
— Вовка, нам нужна канистра. Или сорвется одна… ну, в общем экспедиция. Видишь, как много зависит от тебя? — польстил я толстому.
Наконец он дожевал:
— Видишь ли, Дима, в канистре будут хранить керосин для примуса.
— Эх, ты! Ведь мы идем открывать… В общем мы откроем что-то такое…
Вовуля аккуратно прикрыл газетой чашку и сполз с табурета. Его даже не заинтересовала цель нашей экспедиции. От обиды я едва не проговорился. Меня так и подмывало сказать, что мы идем открывать.
Чтобы задобрить меня, Вовуля предложил показать мне набор слесарных инструментов, который подарил ему отец.
— Не надо никаких наборов! Дашь канистру? Хочешь… ну, хочешь, мы возьмем тебя в поисковый отряд? Ты будешь у нас начальником снабжения!
— Как мой папа? И ехать с вами не надо?
— Ну конечно!
Но Вовуля, подумав, отрицательно замотал головой.
За воротами бродили, поджидая меня, Яшка и Шпаковский. Я позвал их.