Страница 27 из 33
…Они вернулись днем. Младший Шпаковский, встреченный нами на улице, ликовал. Он тащил домой рюкзаки.
Яшка не решился идти домой, дожидался Николая, который заступился бы за него перед тетей Верой, и сидел у Шути.
Он не ожидал от меня такого порыва радости и опешил. А я, как ненормальный, бил его по спине и повторял:
— Где? Рассказывай! Где?
Николай с удивлением наблюдал за мной. Веревкин и Шутя сидели на корточках перед развязанным рюкзаком, из него торчали куски желто-серого пористого камня. Я вытащил образец. Поднял голову, встретился глазами с Яшкой. Он ухмыльнулся. Я не обиделся бы, отбери ребята этот кусок желто-серого камня и прогони меня прочь. Видать, я втайне ждал, что мне снова поверится в мои прикрытые бурьяном и перекати-полем обнажения.
Рука Николая высунулась из-за моего плеча, взяла у меня образец. Повертела и сунула обратно в рюкзак. Подбежавший младший брат сообщил:
— Жура на совещании в кабинете главного геолога!
Прямо с рюкзаками мы ворвались в управление, кинулись в темном коридоре на свет приоткрытой двери и, гомоном подбадривая себя, заполнили кабинет Деткина. Сидевшие вдоль стен геологи уставились на нас, затем перевели глаза на Шутю. Он подошел к столу Деткина и со стуком положил перед ним образец.
— Э-э… Что это значит?.. Вы же мне стекло поломали!.. Безобразие…
— Фосфориты нашли!
— Ну и что?
— Павел Петрович, объясните ему, — повернулся Шутя к сидевшему в углу Журавлеву.
Деткин пожал плечами.
— Чего тут объяснять? Это обыкновенный песчаник! — и вернул образец Шуте.
Стало тихо. Геологи заулыбались. Шутя размахнулся, и — елки-палки, как не промахнулся! — образец вылетел в полураскрытое окно.
Мы долго сидели в углу управленческого двора и угрюмо комочками сухой глины бросали в бродивших вокруг кур.
Вернувшись домой, я прошел к Николаю.
— Ну, мой друг, получил урок?
— Ты знал, что это песчаник?
— Я чуточку лучше любого из вас знаю камешки! — усмехнулся Николай.
— Думаешь, поступил честно, когда молчал?
Николай потянулся — он мыл ноги перед сном — и легонько рассмеялся.
БРИГАНТИНА «СТАРЫЙ МОРЖ»
На фанерных подставках-стапелях стояла Яшкина бригантина. Яшка становился мастером, когда дело доходило до стамески и напильников. Год назад его парусная модель завоевала приз.
Над бригантиной Яшка корпел день и ночь без малого недели три.
Я стоял рядом и слушал, как Яшка и Журавлев толковали о такелаже, рангоутах и фор брам-стеньгах.
— Бушприт надо укрепить потуже и фок-мачту тоже, — твердил Яшка.
— Фок-мачта стоит крепко. Поставишь косые паруса, и бушприт сядет намертво. Бом-кливер только натяни как следует. Красотища, а, Димка?
Я кивнул. Яшку распирало от гордости. Он был на седьмом небе от похвалы Журавлева.
— Назову бригантину «Старый морж».
— На флагштоке — пиратский Роджерс? — у Журавлева глазки спрятались в морщинках. — Грот-трисель-эрнст-бак-штаги вяжи потолще. Поверь, так красивее будет.
Яшка яростно возражал — по-моему, только из тщеславного желания блеснуть знаниями парусных судов. Оба — и Журавлев и Яшка — прямо-таки млели от удовольствия, выговаривая друг перед другом названия длиной с километр: крейс-бом-брам-топенанты… Я робко дивился такой памяти.
— Стой! — сказал Журавлев. — У тебя же не бригантина! Это барк! Две передние мачты с прямым вооружением. Бизань-то у тебя сухая! У шхуны у той бизань несет косое вооружение.
Яшка возразил, но Журавлев с запальчивостью пятиклассника стал размахивать руками, клясться, Яшка скис.
— Дружище, чего горюешь? Завтра выпилю марс для бизань-мачты, иначе куда посадишь впередсмотрящего? Такелаж натянем, и делу конец.
Яшку позвали. Он вздрогнул, отозвался и шепнул нам:
— Пусть бригантина здесь стоит.
Он вернулся с тазиком, сел рядом на ступеньку, опустил ноги в тазик и продолжал обсуждать с Журавлевым модель парусного судна собственной конструкции с каким-то хитро придуманным — по их словам — бегучим такелажем. Журавлев, задевая меня локтями, чертил в своем блокноте линии, совал блокнот под нос Яшке и гудел:
— Рангоуты, главное, продумать. Ты меня слушай, дружище! Никто тебе такого не скажет, слушай!
Из темноты возникла тетя Вера, молча взяла Яшку за руку, другой рукой подхватила бригантину, буркнула неразборчивое, и мы остались вдвоем.
— Тетя, видать, не из романтиков? — сказал Журавлев.
— Куда ей!
— Ночевать я, Дим, к тебе пришел. Квартира моя пустая. Жена на лето уехала к своим. Чай пить не станем. Я едва на ногах стою.
Заснули мы не скоро. Журавлев расхаживал по комнате в одних трусах, большой, костлявый, и басил — рассказывал мне о своем друге, который уехал на Кольский холодный полуостров и вывел там до зарезу необходимую траву для коров. Я сидел на кровати, клевал носом, слушал про подвиг агронома и выбирал время поподробнее расспросить Журавлева о случае в Афганистане, рассказанном мне когда-то отцом.
Журавлев и двое немцев-геологов возвращались на вертолете из поисковой партии. С вертолетом что-то произошло, и они приземлились в горах. Один из немцев при приземлении был ранен, другой предложил Журавлеву бросить раненого, иначе погибнут все трое. Немец — здоровый — ушел один. Журавлев с раненым добрались до людей. Негодяя нашли мертвым.
— …Ты меня слышишь? Где взял? — Журавлев сунул мне под нос свою ручищу, на которой лежал обломок фосфоритной плиты. Этим обломком я забивал гвоздь в ботинке в дни злосчастного маршрута на Барса-Кельмес.
— На Барса-Кельмес.
— Место помнишь?
— Сплошные балки да увалы…
— Погоди… Южнее среднего течения Песчанки?
— Юго-восточнее.
— Верно, верно!
— Чему тут радоваться? — усмехнулся. — Мы заблудились. К тому же холмы на Барса-Кельмес — сплошная неразбериха. Петляли, как зайцы. Да и стоит ли тащиться туда из-за обломка плиты? Отец говорил: он десятками насчитывает в нашем районе места с выходом пластовых фосфоритов.
— А я — сотнями. Расслышал? Сотнями!
— Не пойду на Барса-Кельмес, — сказал я. — Шутка сказать: найти там балочку. Массив по территории равен Нидерландам, если не Бельгии.
— Прекрати ныть! Скисли небось сегодня? Приволокли рюкзак песчаника, герои…
— Я с ними не ходил! Им я тоже не советовал таскаться на тот Карагач.
— Однако тебя, Коршунов, не узнать!
В середине ночи нас разбудил стук в дверь и шум во дворе. Визгливый голос тети Веры взбеленил собак даже на соседних улицах. Поспать Деткины любили, их пушкой не разбудишь! Что же произошло?
В дверь забарабанили изо всей мочи. На ночь у нас в доме не запираются. Я крикнул:
— Входите!
В дверь продолжали колотить. Журавлев зажег свет и следом за мной прошлепал в сени.
На крыльце с бригантиной в руках стоял Яшка. За ним поодаль Деткины.
— Не дури, Яков! — кротко сказала тетя Вера. — Отправляйся спать.
— Я к вам не вернусь! — плачущим голосом выкрикнул Яшка. — Я здесь останусь! Навсегда!
Яшка прошел в комнату, неся бригантину, как больного ребенка. Сломанная фок-мачта болталась на канатиках, корпус модели искривила широкая трещина. Он сел на диван и бессмысленно пытался приладить мачту на место. Руки его не слушались. Журавлев взял у него бригантину и положил на стол.
В окно постучали. Раздался голос тети Веры:
— Яков, не мешай людям спать, полуночник!
— Я стал в сарае такелаж на бизань плести… Подкралась… Кричит: «Ненормальный!..» Как бросит ее на землю!
Яшка вздрагивал. На нем были одни трусы. Я подал ему рубашку.
Журавлев, закусив губу, вышел на крыльцо. После недолгих переговоров ворчанье тети Веры сменилось грубыми выкриками.
Вошел Журавлев, хлопнул дверью, закрыл ее на щеколду, сказал:
— Ставь чайник, Димка. А ты чего скис, Яша? Враги разбежались, поле боя за нами.