Яков Брюс

Если верить Н. Н. Молчанову и согласиться с его мнением, то Брюс на Аландском конгрессе предстает в качестве «свадебного генерала», не способного ничего решать и предпринимать.

Хотелось бы возразить этому мнению, хотя исследования Н. Н. Молчанова действительно очень обоснованны и заслуживают огромного уважения. Однако в этом вопросе они не учитывали масштаб личности Я. В. Брюса, ее особенностей и личных связей. Начнем с факта назначения Брюса.

Действительно, Яков Вилимович не был таким опытным и, что важнее, хитрым дипломатом, какими были Куракин, Шафиров, Толстой, Матвеев, но он перед каждым из перечисленных лиц имел главное преимущество — он был одним из ближайших сподвижников Петра, и шведские дипломаты понимали, что Брюс мог иметь самые широкие полномочия, данные русским царем.

Кроме этого, прославившийся в сражениях Северной войны как командующий войсками артиллерии, имеющий опыт дипломатической работы по вопросу востребования контрибуции с Гданьска в 1710 году, Яков Брюс был очень авторитетным для всех государственных деятелей Западной Европы.

Вот Петр за чаем и давай Брюса расхваливать:

— Это, говорит, ты умной штуки добился — глаза отводить. Это, говорит, хорошо для войны будет.

И стал объяснять, как действовать этим отводом:

— Это, примерно, идет на нас неприятель, а тут такой отвод глаз надо сделать, будто бегут на него каркадилы, свиньи, медведи и всякое зверье, а по небу летают крылатые кони. И от этого неприятель в большой испуг придет, кинется бежать, а тут наша антиллерия и начнет угощать его из пушек. И выйдет так, что неприятелю конец придет, а у нас ни одного солдата не убьют.

Вот Брюс слушал, слушал и говорит:

— Тут мошенство, а честности нет.

А Петр спрашивает:

— Как так? Какое тут мошенство?

А Брюс разъясняет:

— А вот какое, говорит, на войне сила на силу идет, и ежели, говорит, у тебя войско хорошее и сам ты командир хороший, то и победишь, а так воевать, с отводом глаз — одна подлость. Я, говорит, мог бы невесть что напустить на купцов, а сам забрался бы в ящик и унес бы деньги. Так это, говорит, будет жульничество.

А Петра за сердце взяли Брюсовы слова:

— Ну, ежели тут жульничество, зачем же ты, так-растак, выдумал этот отвод глаз?

А Брюс говорит:

— Я не выдумал, а так наука доказывает. Я, говорит, на свой манер повернул науку, вот у меня и вышло, а другой, говорит, как не вертит ее, ничего у нее не выходит, потому что он скотина и поврежденного ума человек.

Только Петр не сдается:

— После таких твоих слов, говорит, ты есть самый последний человек. Ты, говорит, своему царю не хочешь уважить, и за это, говорит, надо надавать тебе оплеух.

Только Брюс нисколечко не боится:

— Эх, говорит, Петр Великий, Петр Великий, грозишь ты мне, а того не видишь, что у самого змея под ногами.

Глянул Петр — и взаправду у него змея под ногами. Как вскочит… Схватил стул, давай бить змею. А хозяин и половые смотрят, а подступиться боятся: знают, что он царь, и Брюса тоже знают.

И разломал Петр стул об пол. Смотрит — нет никакой змеи, и Брюса нет. Тут он и понял, что Брюс сделал ему отвод глаз. Отдал за чай и за водку — четвертной билет выкинул и сдачи не взял.

— Это, — говорит половому, — тебе на водку. — И поскорее вон из трактира.

Как в Англии в 1698-м, так и в Германии в 1714 году, на Аландском конгрессе Брюс имел «свободные полномочия», данные ему Петром, потому что прекрасно понимал потребности России, знал ее интересы, чего так не хватало Остерману. Поэтому именно его, а никого другого, Петр I посылает на этот конгресс.

Не забудем также и то, что одновременно с этим назначением Брюс становится президентом Берг- и Мануфактур-коллегии — нового учреждения, работу которого необходимо было организовать в этот период, — значит действительно на Аландских островах его присутствие было необходимо.

Как известно, переговоры продолжались и после смерти Карла XII и казни Герца.

Брюс и Остерман, узнав о смерти шведского короля, высказались за немедленное возобновление военных действий значительными силами с целью заставить шведское правительство заключить мир. В этот период, замечает Н. Н. Молчанов, «Остерман постепенно для вида смягчает свою вражду с Брюсом, тем более что Аландский конгресс явно не сулил дипломатической победы. Неудачу же выгоднее было разделить со старшим коллегой, и теперь они действуют вдвоем».

И сильно осерчал он тогда на Брюса. А тронуть его боится. И уехал ни с чем, а после жаловался:

— Он, говорит, из прохвостов. Правда, говорит, он самый ученый человек, а все же ехидна.

Ну, Брюсу передали царские слова:

— Ты, говорят, что же это наделал? Вон царь обижается на тебя.

А Брюс говорит:

— А что я наделал? Ничего, говорит, такого особенного от меня не было. Действительно, говорит, я по науке работаю. Только у меня этого нет, чтобы наукой на подлость идти. Вот, говорит, я умею фальшивые деньги делать, а не делаю, потому что это есть подлость. Чего добивался от меня? Он хотел, чтобы я помогал ему весь свет обманом завоевать, только я на это не пошел. Вот, говорит, через что его обида…

Ну, уж, разумеется, Брюсовы слова передали Петру. А тот ругается:

— Ничего, говорит, пусть храбрится, так-растак! Но только, говорит, придет время и его черти заберут, и никакая наука ему не поможет.

Ну, это что? Понятно, каждый умрет, как придет его время, тут чертей и науку нечего перемешивать… А только Брюсова смерть такая была: пропал он, можно сказать, дуром. Вот он и умный человек был, и ученый, а все же была в нем дуринка: своему лакею доверился, а тот и уложил его в гроб. И как это он не взял в свой ум, что прислуге нельзя вполне доверяться?.. Ведь это что за народец такой? Нынче ты для него хорош и он для тебя хорош. А назавтра погладь его против шерсти, он и ощетинится. Выберет время и тяпнет тебя исподтишка. А Брюс не взял этого в расчет. Конечно, человек думал, как жил у него этот лакей много лет и ничего такого заметно за ним не было, — вот он и понадеялся на него, и доверил ему свой секрет.

Окончание войны

После гибели Карла XII Петр решил занять выжидательную позицию, что, возможно, было ошибкой, поскольку возведенная 23 января 1719 года на престол сестра Карла XII Ульрика Элеонора резко изменила требования шведов. Прибывший на Аланды в мае представитель королевы И. Лилиенштедт обнародовал требование присоединить к России только Ингрию с Петербургом. А Лифляндию, Эстляндию, Ригу, Ревель, Выборг и Финляндию вернуть Швеции. «Все это выглядело, — пишет Н. Н. Молчанов, — так, будто Швеция, потеряв своего воинственного короля, выиграла крупное сражение вроде Полтавы!»

Дело объяснялось тем, что быстро происходила переориентация шведской политики на основе английского плана так называемого «северного умиротворения». Швеция соглашалась уступить свои северогерманские владения, но хотела вернуть земли, завоеванные Петром в Восточной Прибалтике. Такое изменение позиции при поверхностном взгляде казалось оправданным, ибо Швеция рассчитывала на поддержку Англии, в руках которой находилось руководство Четверным союзом, а также новым союзом трех стран, созданным Венским договором. Объединение всех сил Европы должно было вынудить московского царя уступить и принять «разумные» условия мира.

Для чего же тогда требовалось продолжение, а тем более намеренное затягивание конгресса? Во-первых, пытались оказать давление на Россию, чтобы склонить ее к уступкам. Во-вторых, сговор Швеции с Англией и другими западными участниками Северного союза еще только проектировался и предстоял длительный и сложный дипломатический торг. В-третьих, с помощью конгресса надеялись удержать Петра от возобновления военных действий против Швеции, которые Россия фактически не вела больше двух лет.