Катары

— В Юсса нет ничего. Все занято!

Стало совершенно понятно: милейшая г-жа Лебрен, которая неделю назад сразу отвела ему лучшую комнату в отеле, к нему окончательно переменилась. Ле Биан подумал: должно быть, эта перемена связана с утренним разговором о переставленных в комнате вещах. Затем он рассудил, что ничего хозяйке не докажет, а лучше пойти на почту и звонить в окрестные отели по телефонному справочнику. В дурном настроении он вышел из гостиницы и пошел к бару. Мирей, торопливо протиравшая столы на террасе, его заметила. Бросив работу, она подбежала к нему.

— Что, — весело спросила официантка, — турнула вас тетенька Лебрен?

— Гм… — замялся Ле Биан: он не ожидал такого прямого приступа к делу. — Да нет, она просто сказала, что у нее мест нет…

— Ага, как же, — усмехнулась Мирей. — Все они такие в этой дыре. Я ведь слышу, как они говорят. Вы, дескать, много вопросов задаете. Стало быть, хотят вас отсюда выставить, чтоб не было мороки. Вот трусы-то какие! Небось сами на себя в зеркало и то смотреть боятся.

Она говорила, а Ле Биан смотрел на нее и думал: сердиться ей к лицу. У нее и глаза разгорелись, и блестели хорошенькие зубки, которые она обычно почти не показывала.

— Нате вот, — сказала она и подала ему какую-то бумажку. — Телефон классного мужика, зовут Жорж Шеналь. У него пансион отсюда недалеко, в Сен-Поль-де-Жарра. Садитесь на кукушку в 17.25, а там такси возьмете, и сегодня к вечеру уже там будете. И от Юсса не очень далеко.

— А почему вы так обо мне заботитесь? — удивился Ле Биан. — Мы же почти не знакомы.

— Я не об вас, — заметила она. — Я против них. Поняли? Ну ладно, я пошла работать, а то белокурая ведьма опять разорется. Ей-то в войну небось плохо не было.

— Почему вы так думаете?

— Да вы что! — воскликнула Мирей. — Вопросов вы и правда много задаете, а ответов-то и не знаете. Да всей деревне известно, что она перед войной служила у здешнего фрица в «Каштанах». Да, говорят, еще и спала с хозяином за прибавку к жалованью.

— Мирей! — раздался голос из-за двери бара.

— Слышите? Ева Браун без меня жить не может. Ну, бегите давайте, а то поезд прозеваете.

Ле Биан вернулся в гостиницу собрать чемодан и расплатиться. Он думал об Отто Ране, который, наконец, перестал быть просто довоенной фотографией и начал становиться живым человеком. Теперь историк глядел на него уже по-другому. Вот нашлась женщина, которая на него когда-то работала. Только как ее разговорить…

ГЛАВА 15

Может быть, хозяйка гостиницы «У источника» и удивилась, до чего легко Ле Биан расстается с ее заведением, но виду не подала. Историк расплатился и уехал, не забыв поблагодарить г-жу Лебрен самой искренней улыбкой. Хозяйка дала ему сдачу, а он был в таком веселом настроении, что даже оставил ей немного на чай «за теплый прием». Затем Ле Биан посмотрел на часы и убедился, что до поезда остается еще добрых полчаса. Ему не давал покоя один вопрос, как могло случиться, что весть о мертвом человеке, найденном за горячими ваннами, до сих пор не облетела деревню? Понятно, что в Юсса не торчал за каждым деревом переодетый жандарм, но чтобы труп в самом людном месте курорта никто вообще не заметил — необыкновенное дело! Ле Биан не удержался и пошел туда сам.

«Как Меня гнали, так и вас будут гнать»…

Прежде всего Пьер убедился, что рядом нет гуляющих. Потом все так же с саквояжем прошел за здание ванн и вдруг увидел две фигуры среди высоких трав: английская пара из «Источника»! Они сдержанно, но доброжелательно кивнули ему Ле Биан ответил им на поклон и подумал, что тут может быть одно из двух: либо у них сильно не в порядке со зрением, либо они, как и принято думать о жителях Британских островов, не желают лезть не в свое дело. Когда они прошли мимо, Ле Биан поставил саквояж на землю и бегом кинулся к тому месту, где бедняга испустил дух. Трава там была еще примята, но тела — и следа не осталось! Он ощупал землю, но не нашел ни малейшей приметы, говорившей, что там лежал труп. Ле Биан уже избежал несчастного случая, очень похожего на подстроенный; у него на руках уже скончался человек, пронзенный стрелой, но только теперь ему стало не по себе — пожалуй, даже страшновато. Те, кто выпустил смертельную стрелу, оставались где-то поблизости, но мало того: они моментально уничтожили следы преступления. Сперва он счел преступников сумасшедшими, но приходилось признать: безумцы эти были очень проворны. Ле Биан призадумался. Он был единственным свидетелем убийства, от которого не осталось ни малейших следов. Иными словами — убийства, которого, с точки зрения всех остальных, вовсе не было. Все то же, что и со звонком Филиппы. Что же до письма и записки, они ни в коей мере не служили доказательством какого-то заговора. Ле Биан понял, до чего одинок. Ему показалось, что он идет по туннелю, и чем дальше идет, тем темнее становится вокруг. Справится ли он с вызовом, который ему бросают? Все держалось неприятное чувство смеси страха с бессилием. Сразу же осталось только одно желание: уехать из деревни. Ле Биан крепко сжал ручку саквояжа и бросился бежать на станцию. Было двадцать минут шестого. Через пять минут он, наконец, оказался в вагоне, который увозил его из этой западни.

ГЛАВА 16

Берлин, 1938

Дорогой Жак.

Человека, который оказал огромное влияние на мою жизнь, звали Морис Магр. Мне уже случалось упоминать в этих письмах имя замечательного писателя, который сумел добыть и разжечь пламя, пылавшее в сокровенных глубинах моей души. Как раз когда я жил в Париже, Магр собрал вокруг себя исследователей, интересовавшихся историей катаров. На меня словно снизошло откровение, когда тема моих работ оказалась связанной с разысканиями столь выдающегося ученого. Я уже вполне сознавал, что конечной целью моей жизни станет поиск Грааля.

С первых же дней в Юсса-ле-Бен я понял, что я здесь не желанный гость. Все мои знакомые говорили мне, что в этих местах народ особый, но я не представлял себе, до чего трудно добиться, чтобы они тебя приняли. Часто я спрашивал себя, почему простые люди, живя в столь богатых исторической памятью краях, не воспаряют душой. Или они так крепко закрывают глаза, что слепнут? Хотя я хорошо владею французским и, могу заверить, всячески старался стать своим, я для них так и остался «немцем». Да и то еще самое невинное прозвище из тех, какие мне там давали.

Разойдясь во взглядах с графиней Пюжоль-Мюрат и уехав от нее, я поселился в семейном пансиончике «Лавры, липы и розы» у дамы по имени Луиза. Я уже бывал в Фуа, Памье, Лавелане, Мирпуа, так что уже неплохо знал эти края. Был у меня и случай провести десять дней в Монсегюре, но об этом я подробнее расскажу позже.

Как я уже говорил, местное население встретило меня настороженно. А между тем могли бы жители деревни и понять, что со мной стоит обходиться любезнее. Курортные заведения в то время работали еще исправно, но критика слышалась все чаще. Некоторые завсегдатаи утверждали, будто Юсса-ле-Бен обречен оставаться бледной тенью того, чем был он раньше. С горячими водами то же, что с артистами варьете и щегольскими шляпами: проходит мода, и самые громкие славы рано или поздно рушатся.

К счастью, мое мрачное впечатление об арьежской деревушке переменилось, когда путь мой пересекся с Антоненом Гадалем — уважаемым в тех местах человеком. Его яростный темперамент производил сильное впечатление. Прежде он был учителем, а потом стал заведовать водяным курортом и занялся туристическим обслуживанием в пещере Ломбрив. Некоторые в Юсса-ле-Бен думали, что он на этом хорошо нажился, но это неправда. Гадаль любил свои пещеры и чуть было окончательно не разорился, когда за свой счет провел в Ломбрив электричество. Как он ни старался, туристов, чтобы возместить расходы, было слишком мало. Гадаль, как никто, знал историю своей коммуны и ее окрестностей. Он не щадил себя, разведывая тайны своей земли. Мы с ним сошлись с первой же встречи. Гадалю было уже за пятьдесят, но его физическая сила поразила меня. Природа дала ему очень сильные ноги, так что он мог переходить реки вброд, карабкаться по горным осыпям и скорым шагом проходить огромные расстояния. Невозможно переоценить важность хорошей физической формы даже для человека умственного труда.