Другая сторона

От такого воспоминания у Коли стало нехорошо в животе, и он спросил:

— А где же лучше? У меня же тоже план!

Степан Митрофанович посмотрел на Колю и, будто знал, ответил:

— А ты головой-то подумай. В тех местах, где немцы второй год хозяйничают, уже все налажено. Там и администрация, и план поставок. Все добро, которое не утащено, переписано. Все на учете. Серьезная нация — немцы. Хозяйственная. Да. Тебе надо подаваться в те места, где немцы прошли, не задержавшись, и где еще нет гражданской администрации, а только военные комендатуры. С твоими документами — хоть на передний край. Тебя всюду пустят. Вот и найди себе такое местечко, которое только что от красных освободили. Да. Только не мешкай. А то поставят местную администрацию, тогда все. Да. У них тогда свой план будет, и тебе никто не обрадуется. Да. Сами же немцы и воспретят добро увозить.

— А где же я найду такие места? — Коля был мастак задавать глупые вопросы.

— Во даст! — удивился хозяин. — Или ты газет не читаешь и радио не слушаешь? Из всех репродукторов немцы орут, что взяли Сталинград. Вот в те края тебе и надо. В самом Сталинграде тебе делать нечего, а вот километров за двести до него тебе будет самое то.

Через день Коля покинул Иринины Ключи.

Уже когда село скрылось за холмом, Коля наконец вспомнил, для чего он приехал в Россию.

«А как же «тигры»? — спросил он сам себя. — Ничего, под Сталинградом я точно найду что-нибудь интересное».

XVI

Военно-транспортный самолет подрулил к ковровой дорожке. Пилот убрал газ, два пропеллера с шумом рассекали воздух на малых оборотах. Четыре сержанта в летных фуражках с голубыми околышами подкатили заранее подготовленный трап к открывшемуся люку. Через секунду из люка на трап шагнул тот человек, ради встречи которого был приготовлен трап, постелена ковровая дорожка и выставлен почетный караул — премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Спенсер Черчилль.

Необъятных размеров брюхо, мясистые щеки, неизменная сигара в уголке рта и привычка прищуривать один глаз делали его похожим на карикатуру буржуина, какими их совсем недавно рисовал «Агитпроп». Неловко цепляясь за перила и опираясь на щегольскую трость, Черчилль сполз с трапа на ковровую дорожку. У него было недовольное выражение лица. Будто все встречающие давно должны ему по сотне фунтов стерлингов, и он уже устал ждать возврата долга.

— На кра-ул! — послышалось с правого фланга.

Две шеренги солдат одновременно, выверенным и хорошо отработанным движением вскинули карабины от ноги вертикально вверх. С левого фланга оркестр вдарил марш. Начальник караула, держа в правой руке саблю клинком к земле, рубанул строевым приветствовать высокого гостя.

Черчилль не обратил на начальника караула и его саблю никакого внимания. Он пошел вдоль шеренг караула, придирчиво вглядываясь в лицо каждого бойца, как бы ища в их глазах ответ на самый главный вопрос: «Ну что, сынки? Сдержите немца? Не пустите его на Кавказ? Стоит ли Британии вкладывать в вас деньги? Или вся военная техника, которая идет к вам с северными конвоями, попав на фронт, скоро станет грудой искореженного и бесполезного металлолома?»

Караульные сжимали карабины и, задрав подбородки, уважительно поедали въедливого старика глазами.

Головин был в числе тех, кто встречал Черчилля.

Он никак не мог понять, для чего он, Головин, нужен тут, на аэродроме. Если бы Черчилль летел в Москву напрямую из Лондона, то это было бы хоть как-то объяснимо. Головин отвечал за Северо-Западное направление. Как говорится, мало ли что может случиться по дороге. Но неугомонный Черчилль летел в Москву через Каир и Тегеран, где он наверняка тоже улаживал свои дела и укреплял позиции Соединенного Королевства. Черчилль поразительно шустро передвигался по миру Совсем не как отяжелевший политик, а как молодой фельдъегерь.

Сталин такой прыти себе не позволял.

Головин сопоставил Черчилля и Сталина. Насколько эти два, безусловно, великих человека не похожи между собой! Взять хотя бы охрану. Если бы Сталин решил выехать куда-нибудь из Кремля помимо Кунцевской дачи, например в Ялту, то уже за два месяца местные органы НКВД совместно с прикомандированными сотрудниками из Москвы отсеяли бы весь неблагонадежный элемент в радиусе двухсот километров. На дальних подступах к сталинской даче развернулись бы два батальона войск НКВД и еще рота заняла бы позиции на ближних. За каждым кустиком на дачном участке сидел бы сотрудник в штатском, ведя непрерывное наблюдение и будучи готовым решительно отразить покушение на любимого вождя. Везде был бы введен пропускной режим. Территорию поделили бы на зоны, и каждый пропуск давал бы право прохода в какую-то одну зону.»

А Черчилль к своей охране относился едва ли не легкомысленно. Совсем не за два месяца до его прилета, а только вчера после обеда прибыли шесть человек из личной охраны премьер-министра во главе с майором Грейвсом. Несмотря на свою мрачную фамилию Graves, майор оказался не занудливым служакой, а веселым и улыбчивым человеком. Едва оглядев помещения, предназначенные для отдыха британского премьера, вверенного ему под охрану, он мельком зашел на кухню, познакомился с поварами, после этого осмотрел подъездные дороги и всем остался доволен. Замечаний и пожеланий он никаких не высказал. Советская сторона все сделала в высшей степени предупредительно, просто по-царски. Майор почувствовал себя совершенно свободным до прилета патрона, поинтересовался, где отведено место для охраны, и вместе со своей командой завалился с вечера спать, наверстывая каирско-тегеранский недосып.

Головин проводил его с откровенной завистью.

Сейчас этот Грейвс стоял вместе с Головиным возле машин кортежа и рассказывал ему лондонские анекдоты, не жалея при этом самого премьер-министра. Головин вполуха слушал майорские байки, то и дело угрюмо поглядывая на лицо своего английского коллеги, гладко выбритое и освеженное французским одеколоном.

Сам Головин не спал уже вторые сутки.

Сталин, страдая ночной бессонницей, отправлялся на отдых только под утро, и вся работа государственного аппарата была подогнана под этот его график. Рабочий день в наркоматах и Генштабе начинался в восемь утра и заканчивался далеко за полночь, часто под утро, так как никому не было известно, какую справку, какой документ и из какой именно инстанции потребует Хозяин в ту или иную минуту. Поэтому все оставались на своих местах, ожидая распоряжений сверху. Цепочка бодрствующей ночами власти начиналась в кремлевском кабинете Вождя и, пробежав по наркоматам и главкам, через обкомы, обрывалась где-то в безымянных глухих райкомах и райисполкомах на самом краю империи. Миллионы людей не смыкали ночами глаз, готовые немедленно действовать в соответствии с волей Хозяина.

Головин закончил свои дела в управлении около четырех часов утра, когда дежурный получил звонок из Кремля, что Хозяин отбыл на дачу и всем можно расслабиться. Он успел подремать на диване около часа, потому что в шесть ноль-ноль Власик устраивал последнюю планерку для всех ответственных лиц, обеспечивавших встречу Сталина и Черчилля. Делать ему на той планерке было нечего. Черчилль подлетал с южного направления, где был свой ответственный. Вопросов к Головину возникнуть не могло, но от посещения планерки его никто не освобождал и не мог освободить. Решение о персональном составе оргкомитета принималось на Политбюро, а его членов мало волновали трудности каждого отдельно взятого генерала.

Наконец, Черчилль закончил буравить взглядом красноармейцев и двинулся к машине. Головин, продолжая думать, что он тут совершенно лишний, не тронулся с места даже тогда, когда Грейвс пригласил его в свой автомобиль.

Он дождался, пока к кортежу не подойдет Власик, и спросил своего временного начальника:

— Николай Сидорович, разрешите убыть по делам службы?

Власик обернулся.

— Куда убыть?! Какой службы?! — он показал глазами на машину Черчилля. — Вон она — твоя служба. В Кремль!