Страница 65 из 130
При поддержке девятнадцатилетнего сына, вскоре сделавшего имя Уильяма Питта грозным для всей Европы, и с помощью зятя он проковылял к своему месту, как и всегда, в полном официальном одеянии. Из-под огромного парика сверкали пронзительные глаза. Лицо лорда было истощено. Герцог Ричмонд закончил свою речь, и Чатем встал. Поначалу речь его была неразборчива, но когда слова зазвучали отчетливо, все были поражены. Он говорил о «позорном отказе нации от своих прав и от самых прекрасных ее завоеваний», о том, что Британия пала ниц перед домом Бурбонов. Затем он потерял нить своего выступления, повторял фразы, запинался, а смущенные пэры, то ли из жалости, то ли из уважения, сидели молча, и тишина казалась почти осязаемой. Ричмонд вежливо ответил. Чатем снова поднялся, беззвучно открыл рот, схватился за грудь и свалился на пол. Его перенесли в ближайшее здание, где он немного оправился, а потом перевезли в его загородный дом в Хэйсе, где в следующие три недели он медленно угасал. Под конец он попросил сына прочитать ему из «Илиады» отрывок о гибели Гектора.
Страна забыла обо всех недостатках и слабостях великого человека и переживала чувство невероятной потери. Парламент единогласно проголосовал за государственные похороны в Вестминстерском аббатстве. «Он умер, — написал неизвестный автор „Писем Юниуса“, — и разум, честь, характер и понимание нации умерли вместе с ним». Доктор Аддинггон сказал, что смерть Чатема была милосердием Господним, «дабы тот не стал свидетелем полного разрушения страны, которую ему не было суждено спасти».
Удивительно, как часто перспектива утраты Америки побуждала британцев предсказывать крушение и как они все ошибались, ибо Британия пережила потерю довольно спокойно — страна продолжала доминировать в мире и в следующем столетии достигла апогея имперской мощи. «Если будет признана независимость Америки, мы уже не будем сильным и уважаемым народом», — сказал Шелберн. В этот день «солнце Великобритании закатится». Ричмонд предвидел, что франко-американский альянс «должен стать нашей погибелью». Уолпол угрюмо предрек: «Как бы эта война ни закончилась, результат для нашей страны будет фатальным», и, предвидя последствия поражения, прибавил: «Мы сократимся до размера маленького жалкого острова, и мощная империя превратится в незначительную страну, такую как Дания или Сардиния!» С исчезновением торговли и флота Британия потеряет Ост-Индию, и «Франция станет диктовать нам свою волю жестче, чем мы диктовали ее Ирландии».
Причиной столь мрачных ожиданий были два стойких представления века: во-первых, для процветания Британии жизненно необходима торговля с колониями, и, во-вторых, французские Бурбоны и Испания представляют для нее угрозу. До Французской революции оставалось всего одиннадцать лет, и подобные события представлялись чем-то совершенно немыслимым, а англичанам казалось, что их страна находится на стадии упадка. В письме к Рокингему, жалуясь на апатию общества, Берк писал, что без существенных изменений в национальном характере и лидерстве народ сползет «с высочайшего уровня величия и благополучия на низшую ступень безумия и бедности». Он заявлял: «Я уверен, что, если не принять немедленных и решительных мер для предотвращения этого, такой может стать судьба нашей страны». Поскольку никакое сознательное усилие не в силах остановить упадок нации, если он действительно имеет место, то Берк в данном случае говорил глупости, и, как доказывают его нескончаемые словесные извержения, глупостей он говорил предостаточно.
Смерть Чатема в мае позволила Рокингему утвердить свое лидерство, объединить фракции и одержать победу над приверженцами правительства: они начали сомневаться в необходимости войны и задумываться над военными расходами. Королю посоветовали сделать необходимые изменения, и Рокингему представился шанс потребовать поста и настоять на изменении политики: прекратить военные действия и признать неизбежное — независимость колоний. Фокс пытался убедить колеблющегося маркиза принять этот курс; он готов был предложить королю заменить часть министров, причем так, чтобы не расстроить монарха и сохранить его поддержку. Для общественного деятеля отказаться от поста, предложенного ему честь по чести, сообразно достоинству, сказал Фокс, означает поступиться своим долгом. Берк тоже пытался говорить об ответственности, но для Рокингема и Ричмонда, хотя оба они все прекрасно понимали и знали нужное лекарство, общественный долг обычно отступал на второй план, когда будущее не сулило ничего хорошего или политическая необходимость предвещала неприятности. «Оппозиция была слишком инертной», — писал Уолпол. Благоприятная возможность была упущена, и министры короля, по словам Фокса, хотя и «презираемые повсюду и всеми, так и останутся министрами».
Примирительную комиссию возглавил Фредерик Говард, пятый граф Карлайл, молодой человек, модный и богатый, владелец великолепного замка Говард, известный, главным образом, лишь тем, что был мужем дочери лорда Гауэра. Помогать ему должны были два более опытных и практичных человека — бывший губернатор Джонстоун, находившийся на стороне оппозиции, и Уильям Иден, признанный политик и заместитель министра, управлявший во время войны секретной службой, а в прошлом бывший секретарем министерства торговли. Иден был старым школьным товарищем Карлайла и другом Уэддерберна, Джермейна и Норта. Совместные заседания этой группы и правительства лишь укрепляют в мысли, что событиями управляло распространявшееся безумие.
Добравшись до Филадельфии, члены комиссии потребовали проведения совещания с представителями Континентального конгресса. В ответ им сказали, что обсуждать они могут только вывод британских войск и признание американской независимости. Губернатор Джонстон попытался затем подкупить двух видных деятелей конгресса — Джозефа Рида и Роберта Морриса, чтобы они убедили конгресс согласиться на британские условия переговоров. Такое оскорбление, став известным, вызвало еще большую неприязнь американцев к британскому правительству, вспыхнул скандал, побудивший Джонстоуна выйти из комиссии. Тем временем, не проинформировав о том членов примирительной комиссии, Джермейн отправил секретный приказ преемнику Хоу — сэру Генри Клинтону, и тот послал 8000 солдат в Вест-Индию в качестве подкрепления в противостоянии Франции. Тем самым он сократил численность войск в Филадельфии с четырнадцати до шести тысяч, оставив город без обороны.
Карлайл направился в Нью-Йорк, он был разозлен тем, что его заранее не предупредили о намерении Джермейна. Принудить американцев к соглашению могло только одно — угроза военного вмешательства, а теперь, лишившись возможности прибегнуть к этому средству, Карлайл превратился в беззубого тигра. В частном письме он написал, что даже его маленькая дочь Каролина сказала бы правительству, что при таких условиях примирительная комиссия — фарс. «Наши предложения мира, — писал он позже, — слишком походили на просьбу о прощении побежденного и измученного государства». Это был не последний случай удивительной глупости — отзыв войск одновременно с попыткой заставить противника прийти к соглашению. По исторической иронии судьбы, в результате этой глупости родились Соединенные Штаты, а спустя два столетия они сами повторили подобную глупость и с тем же результатом.
Насколько это было возможно, Карлайл и его коллеги постарались сделать хорошую мину при плохой игре и сказали, что причины для войны устранены — чайный налог и другие карательные акты отменены; парламент Великобритании объявил об освобождении от любых налогов, открыт вопрос о представительстве колоний в парламенте, а Континентальный конгресс признан законным органом. Поскольку признания независимости не прозвучало, конгресс отказался от переговоров. Члены комиссии предприняли последнее усилие и обратились к колониям через голову конгресса. Они попытались вести переговоры по отдельности с каждой колонией, поскольку верили, что большинство американцев хотят вернуться к былым договоренностям. Третьего октября 1778 года они издали прокламацию, в которой повторили, что отменяют все прежние законы и просят за них прощения. Тем не менее они не преминули пригрозить и карательными мерами, указав: «Когда страна вверяет себя и свои ресурсы нашим врагам, Британия может любым имеющимся в ее власти средством уничтожить или сделать бесполезным союз, созданный для ее гибели».