Страница 24 из 130
Хотя никто, и меньше всех Франция, не получил выгоды от этой быстрой и бессмысленной авантюры, стороны, не извлекшие урока из ее безрезультатности, снова и снова возвращались на ту же арену — сражаться над телом Италии. С этого момента лиги, войны, сражения, запутанная дипломатия, скоротечные союзы следовали один за другим, пока в 1527 году не наступила чудовищная кульминация — разграбление Рима испанскими и имперскими войсками. Каждый поворот и маневр итальянских войн, длившихся тридцать три года, исследован и изучен, так что ныне эти войны уже не вызывают былого интереса. Значение этих подробностей для анналов истории равно, в сущности, нулю, не считая разве что интереса к психологии человека, идущего на конфликт. Были некоторые исторические последствия, какие-то — поважнее, другие — мелкие, но запоминающиеся: к примеру, возмущенные действиями Пьеро флорентийцы восстали против него, выгнали всех Медичи и провозгласили республику. В будущем испано-габсбургский брак породит императора Карла V, и он окажет большое влияние на следующее столетие; а миланскому сорвиголове Лодовико иль Моро расплатой за безрассудство станет французская тюрьма, где он и скончается. В знаменитом сражении при Павии будет взят в плен король Франции Франциск I, который обретет бессмертие в книге цитат своей фразой: «Все потеряно, кроме чести».
Итальянские войны значительны своим влиянием на дальнейшую политизацию и обесценивание папства. Папы вели себя, как любой светский государь, — торговались, заключали сделки, собирали армии, сражались, то есть занимались тем, что являлось прерогативой светских князей, и потому у пап оставалось все меньше времени на служение Богу. В постоянном стремлении что-либо выгадать от того или иного альянса, они более обычного пренебрегали внутренними проблемами церкви и религиозного сообщества и не обращали внимания на признаки приближавшегося кризиса в той сфере, которая их касалась самым непосредственным образом.
Во Флоренции, начиная с 1490 года, страстные проповеди доминиканского монаха Джироламо Савонаролы, приора Сан-Марко, отражали религиозный разлад, который Александр VI умудрялся игнорировать целых семь лет до тех пор, пока город не услышал голос монаха, разнесшийся эхом по всей Италии. Савонарола был не столько предвестником Лютера, сколько религиозным фанатиком и обличителем грехов из числа тех людей, что появляются в любое тревожное время и увлекают за собой толпы. Он был типичным представителем времени. В своем стремлении покончить с разложением и пороками в церкви Савонарола считал, что реформа необходима — через очищенное духовенство она откроет путь к Царству Небесному. Его предсказание, что за реформой последует счастливое время для всего христианства, было принято с энтузиазмом. Он не призывал ни к реформе вероучения, ни к отделению от Рима, а гневно обрушивался на грехи народа и духовенства, следовавших безнравственному примеру церковных иерархов. Его брань и апокалипсические высказывания, по словам Пико дела Мирандолы, «вызывали такой ужас, тревогу, всхлипывания и слезы, что горожанин ходил по городу скорее мертвый, чем живой». Его пророчество, что Лоренцо Великолепный и Иннокентий VIII умрут в 1492 году, свершилось, и к Савонароле все стали относиться со священным страхом. По его наказу в городе жгли костры, куда люди с истерическими рыданиями бросали все самое ценное — прекрасные картины, одежду и ювелирные украшения. Савонарола организовал отряды из детей, и те рыскали по городу в поисках всего, что следовало сжечь. Он призывал последователей изменить свою жизнь, отменить светские праздники и игры, отказаться от ростовщичества и вендетт и восстановить строгое соблюдение религиозных обрядов.
В осуждении церкви гнев Савонаролы достигал высшего накала. «Папы и прелаты осуждают гордыню и амбиции, в то время как сами погрязли в этих грехах. Они проповедуют целомудрие, а сами держат любовниц… Они прикованы любовью к земным вещам и больше не заботятся о душе». Они сделали церковь «домом дурной славы… проституткой, сидящей на троне Соломона и призывающей прохожих. Тот, кто может платить, входит и делает то, что пожелает, но того, кто хочет добра, вышвыривают. О продажная церковь, ты показала свои злоупотребления всему миру, и твое ядовитое дыхание поднимается к небесам».
То, что в речах его была какая-то правда, Рим не взволновало: он давно привык к суровым фанатикам, однако Савонарола стал политически опасен. Он приветствовал Карла VIII: «как я давно предсказывал», король послан нам Богом, он излечит Италию и реформирует церковь. Выступление в поддержку французов оказалось губительным для провидца, поскольку делало его угрозой новым правителям Флоренции, да и папа обратил на него неблагосклонное внимание. Флорентийские власти требовали разобраться с фанатиком, но Александр VI не хотел народных волнений и принял меры, только когда Савонарола во весь голос потребовал созвать собор, дабы на нем сместить папу за симонию.
Поначалу Александр VI попытался утихомирить Савонаролу без шума, попросту запретив ему проповедовать, но речи, в которых звучал голос Бога, так просто не заглушить. Савонарола нарушил папский запрет на том основании, что Александр VI — преступник и не может называться «святейшим отцом», он уже более не христианин. Он неверный, еретик, а потому и не папа. Александр VI отлучил фанатика от церкви, но Савонарола и тут не послушался, а отслужил мессу. Александр приказал флорентийским властям самим заткнуть проповеднику рот, пригрозив в случае ослушания отлучить от церкви весь город. Чтобы установить истинность учения Савонаролы, был назначен суд Божий — испытание огнем. Однако испытание не состоялось — и настроение толпы обратилось против проповедника. Флорентийские власти заточили Савонаролу в тюрьму и пытками добивались у него признания в том, что все его пророчества — обман и ересь. Не добившись ничего, светские власти приговорили его к смерти. Под улюлюканье толпы в 1498 году Савонарола был повешен, а тело его сожжено. Гром стих, но враждебность к церковной иерархии осталась.
Тему подхватили странствующие проповедники, отшельники и монахи. Некоторые из них были фанатиками, некоторые сумасшедшими, но все испытывали отвращение к церкви, и это соответствовало настроениям народа. Всякий, кто брал на себя миссию проповедовать реформу, был уверен, что слушатели найдутся. Это был не новый феномен, а вид развлечения для простого народа, один из немногих, какие у него имелись. Проповедники из мирян и странствующие монахи издавна ходили из города в город, привлекая целые толпы. Люди часами внимательно слушали их на площадях, ибо в церкви столько народа не помещалось. Говорят, в 1448 году пятнадцать тысяч человек пришли послушать знаменитого францисканца Роберто да Лечче. В Перудже он обратился к народу с четырехчасовой проповедью. Проповеди обличали пороки того времени, призывали людей не грешить, стараться, по возможности, вести праведную жизнь. К проповедникам прислушивались, их речи обычно заканчивались массовым «обращением» и подарками оратору. Любимым пророчеством этого века был приход «ангельского папы», который начнет реформу, а за ней — как обещал Савонарола — настанет лучший мир. Группа примерно из двадцати флорентийских рабочих выбрала собственного «папу», который сказал своим приверженцам, что пока нет реформы, на исповедь ходить бесполезно, потому что в церкви нет достойных священников. Его слова распространились как знак наступления больших перемен.
Скандальность семейных дел Борджиа достигла нового размаха. Решив, что в его интересах будет брачный союз с королевской семьей Неаполя, Александр VI аннулировал брак своей дочери Лукреции с Джованни Сфорца, чтобы выдать ее за неаполитанского наследника Альфонсо. Возмущенный муж яростно отвергал утверждение о том, что консуммация не состоялась, он публично сопротивлялся разводу, однако под тяжким политическим и финансовым давлением, которое оказывал на него папа, вынужден был покориться и даже вернул жене ее приданое. Лукрецию выдали замуж за нового мужа-красавца, которого она, судя по всему, искренно любила, но оскорбление, нанесенное Сфорца, и нарушение святости брака еще сильнее подорвали репутацию Александра VI. Джованни Сфорца к тому же заявил, что Александр VI испытывает непотребную страсть к собственной дочери. Подтвердить это было трудно из-за очень скоро заключенного второго брака Лукреции, но эта история помогла распространению еще более зловещих слухов, окружавших Александра VI, правдоподобия им к тому же добавляли пороки сына папы, Чезаре.