Страница 6 из 22
Было ли это у генералов формой перестраховки? Или это было просто соблюдением кодекса офицера и порядочного человека, позволявшее им продолжать опасную практику допускать в своем присутствии бунтарские разговоры, покрывать бесконечные, иной раз просто безобразно неосторожные поступки своих подчиненных? Старшие командиры терпимо относились к подобной активности. Они слишком долго высказывали свои мнения друг другу и Гитлеру и видели, что какие-то извращенные повороты событий все время опровергают здравость их суждений. Подобно сверхконсервативным банкирам во время бума инфляции, они никак не могли заставить себя произнести надлежащие предупреждения, которые так часто приводят к разочарованиям в инвестиционной политике.
Приближалось время, когда ортодоксальность и здравый расчет должны были бы взять верх, как это было, когда суете заговорщиков предстояло превратиться в более опасное явление; но, ослепленные блеском успеха фюрера, генералы уже не смогли заглядывать так далеко вперед. Все они повторили бы слова Браухича, сказанные им после войны Отто Джону: «Я мог бы легко арестовать Гитлера. У меня было достаточно офицеров, чтобы осуществить арест. Но дело было не в этом. Почему я должен был предпринять такие меры? Это было бы действием против германского народа. Я хорошо знал от своего сына и других, что весь германский народ – за Гитлера. У них было достаточно причин для этого…»[19]
Итак, таковы были эти немощи, поразившие германскую армию. Но в тот период победной эйфории, когда начали сплетаться первые нити плана «Барбаросса», они еще не проявлялись. Генералы купались в славе и получали щедрые награды от фюрера. Ордена, пенсии, наградные, разрешения на частное строительство, поместья в Восточной Пруссии градом сыпались на них. Хассель с отвращением писал: «Большинство заняты карьерой в самом низменном смысле. Маршальские жезлы и подарки гораздо важнее для них, чем поставленные сейчас на карту великие исторические решения и моральные ценности».
Зимой 1940 года, вероятно, армия пошла бы за Гитлером, куда бы он ее ни повел, несмотря на глубоко сидевший в ней страх перед непосредственной конфронтацией с Россией. Только один старший представитель Верховного командования, адмирал Редер, как было зафиксировано в то время, был против этой кампании, а «все офицеры ОКВ и ОКХ, с кем я разговаривал, – пишет Гудериан[20], – проявляли непоколебимый оптимизм и были совершенно глухи к критике или возражениям».
Подобная позиция была по большей части результатом воздействия личности Гитлера, стратегический аргумент которого казался неоспоримым:
«…Британия возлагает надежды на Россию и Соединенные Штаты. Если Россия выпадет из картины, Америка будет тоже потеряна для Британии, потому что устранение России сильно повысит мощь Японии на Дальнем Востоке. Решение: уничтожение России должно стать частью этой борьбы – чем скорее будет раздавлена Россия, тем лучше».
И действительно, осенью 1940 года это направление стратегии было подкреплено целым рядом политических шагов на Балканах. Разногласия между двумя державами стали накапливаться так быстро, что к ноябрю советскому министру иностранных дел Молотову пришлось посетить Берлин. Происшедшая встреча, которая явилась последним обменом мнениями между этими двумя автократиями, прошла очень не гладко. Поводом для этой встречи якобы стал «дележ Британской империи как огромного обанкротившегося имения», но на самом деле эта тема почти не затрагивалась (о ней говорил только Риббентроп).
Когда Молотову намекнули, что все скрытые разногласия будут сглажены, если Россия присоединится к Тройственному союзу, он ответил: «…Для Советского Союза не достаточно соглашений на бумаге; он должен настаивать на эффективной гарантии своей безопасности». Затем русский министр начал требовать ответа на ряд деликатных вопросов. Что делают германские войска в России? А в Финляндии? Что, если Советский Союз даст гарантию Болгарии на тех же условиях, что и Германия дала Румынии? Его непреклонность была усилена «личным» письмом от Сталина, в котором русский диктатор «настаивал» на немедленном выводе германских войск из Финляндии, на длительной аренде военной базы для советских сухопутных и морских сил на Босфоре и некоторых уступках на северном Сахалине со стороны Японии. Сталин также предупредил о готовящемся договоре о взаимной помощи между Советским Союзом и Болгарией.
Весь тон ноябрьской встречи произвел глубокое впечатление на германскую армию, когда ее ознакомили со всеми подробностями. Многие, кто до сих пор считал, что дипломатическими средствами можно заставить Россию сколь угодно долго стоять в стороне, теперь резко изменили мнение и решили, что превентивной войны не избежать. Но неверно было бы утверждать, как это делают многие немецкие историки, что ноябрьская встреча ускорила, а то и даже привела к началу планирования кампании на Востоке. Она уже была назначена на весну 1941 года – самый ранний срок, когда станет физически возможно выдвинуть и развернуть всю армию. Письмо Сталина могло упрочить решимость Гитлера, и оно дало ему удобное оправдание. Но само решение было принято еще во время войны с Францией, когда он увидел, что сделали германские бронетанковые войска с французской армией.
Началом германского планирования войны с Советской Россией, как чаще всего принято считать, является 29 июля 1940 года. В этот день в обстановке строжайшей секретности в Бад-Райхенхале состоялось совещание, на котором Йодль[21] обратился к нескольким, специально выбранным «по желанию» фюрера специалистам по планированию из штаба и управления экономикой рейха. За несколько недель до этого, пока еще шла битва за Францию, Гитлер сказал Йодлю: «Я начну действовать против этой угрозы Советского Союза в тот момент, как только наше военное положение сделает это возможным». Это решение обсуждалось в ряде закрытых встреч в Бергхофе между Гитлером, Кейтелем, Йодлем и Герингом в дни после заключения перемирия. Первая директива «Операция Ауфбау-Ост» была дана в августе, причем цели ее были закамуфлированы целым букетом кодовых названий и общих мест. С этого момента по всему океану нацистской администрации стали быстро расходиться круги планирования, так что, когда новый квартирмейстер ОКХ вступил в свою должность 8 сентября, он уже нашел в своих папках «все еще неполный план операции по нападению на Советский Союз». Следующая Директива (№ 18), которая вышла в ноябре, была более ясной. В ней Гитлер писал:
«Начаты политические обсуждения с целью выяснения позиции России на данный период [в этот момент Молотов находился в Берлине]. Независимо от результатов этих обсуждений все приготовления, связанные с Востоком, согласно устным приказам, будут продолжены. Указания по ним последуют, как только мне будет представлена и мной одобрена общая концепция оперативных планов».
Менее чем через месяц Гальдер представил план Верховному командованию сухопутных сил (ОКХ), и 18 декабря фюрер в своей знаменитой Директиве № 21 поставил стратегические цели, и это, еще не рожденное дитя, зачатое летом того же года, получило от него название операция «Барбаросса».
Но хотя начало планирования пришлось на лето 1940 года, сами намерения можно проследить до гораздо более ранних сроков, до знаменитого совещания у Гитлера в Бергхофе 22 августа 1939 года. Из всех речей и выступлений в истории нацистов именно это совещание «в интимном кругу» ярче всего иллюстрирует их дьявольский характер. В этот день Гитлер ликовал: «Наверное, больше никогда не будет человека, обладающего такой властью или доверием всего германского народа, как я… Наши враги – это люди посредственные, не люди действия, не повелители. Они просто червяки». В любом случае, сказал он своим слушателям, западные державы не станут защищать Польшу, потому что этим утром Риббентроп улетел в Москву подписать пакт о ненападении с Советами. «Я выбил у них из рук это оружие. Теперь мы можем нанести удар в сердце Польши – я приказал направить на Восток мои части «Мертвая голова» СС с приказом убивать без жалости и пощады всех мужчин, женщин и детей-поляков или говорящих по-польски».
19
Этот разговор взят из Меморандума Джона, приведенного Уилер-Беннетом в «Немезиде власти». Обстановка иллюстрирует удивительную свободу, с которой мятеж обсуждался в высших кругах армии. Попитц (Иоханнес Попитц, 1884–1944, прусский государственный министр и министр финансов, близкий друг генерала фон Шлейхера, убитого СС в 1934 году, и один из самых старых участников «кружка Сопротивления») посетил Браухича осенью 1939 года и «упрашивал его прибегнуть к действию ради чести армии и спасти Германию из когтей черных ландскнехтов СС». Браухич «практически молчал» в продолжение всего разговора, но в конце спросил, есть ли еще шанс обеспечить приемлемый для Германии мир. Позднее генерал Томас приехал к нему, чтобы передать некоторые детали «условий», на которых папа был готов действовать в роли посредника в переговорах с Британией. Реакция главнокомандующего была неожиданно спокойной. Хотя он с сокрушением признал, что «все это – чистая государственная измена», но ограничился тем, что сказал Томасу, что, «если тот будет настаивать на встречах с ним по этому вопросу, он посадит его под домашний арест».
20
Гудериан Гейнц – генерал-полковник, ведущая фигура в танковых войсках германской армии. Командующий 2-й группой бронетанковых войск в 1941 году; генерал-инспектор бронетанковых войск в 1943 году; начальник Генерального штаба сухопутных войск в 1944 году.
21
Йодль Альфред – генерал-полковник, начальник штаба в ОКХ в 1938–1945 годах.