Жизнь Чарли

«Не чувствуете ли вы себя одиноким?» — спросил у него радиорепортер Би-би-си. Он рассмеялся: «Одинок? Я? Вы бы посмотрели на всех нас дома: на меня, мою жену и восьмерых моих детей…»

Относился ли этот вопрос к частному лицу? Может быть, у Чаплина хотели спросить, не чувствует ли он себя в изоляции, как член общества, из-за тех нападок, которые еще недавно сопровождали все его успехи?

Поставить и выпустить фильм — этого еще недостаточно. Надо обеспечить его распространение. Фильм, показанный лишь в нескольких маленьких залах, не может достигнуть своей цели и обрести широкую публику.

Во Франции «Короля в Нью-Йорке» должна была демонстрировать прокатная компания, достаточно крупная, чтобы обеспечить фильму доступ в лучшие из перворазрядных кинотеатров. Но весной 1957 года стало известно, что Голливуд предпринял ряд демаршей, чтобы помешать демонстрации нового фильма Чаплина. В противном случае, заявили представители крупных американских фирм, французские фильмы в Соединенных Штатах будут нести все последствия, и прибыль французской кинематографии в долларах рискует свестись к нулю.

Английское кино монополизировано лордом Артуром Рэнком, который контролирует большую часть прокатных компаний и крупных кинотеатров. Как бы ни были мощны финансовые средства этого мультимиллиардера, американский рынок является необходимым «жизненным пространством» для его лондонской продукции. Если Голливуд говорил с Рэнком тем же языком, что и с французами, то, надо полагать, к словам его прислушались.

Во всяком случае, в Великобритании фильм «Король в Нью-Йорке» был взят в прокат не фирмой «Юнайтед артисте» и не «Организацией Рэнка», а мелкой независимой компанией «Арчвэй», не располагающей большими средствами. Все заставляет предполагать, что в Лондоне Чаплин был вынужден действовать так же, как некогда в Нью-Йорке с «Новыми временами». Ему пришлось снять у Рэнка большой перворазрядный кинозал «Лейстер-сквер-театр», причем одновременно фильм демонстрировался в маленьком специализированном кинотеатрике «Камео-поли», где обычно шли сдублированные французские фильмы.

«Король и Нью-Йорке» (1957 г.)

Король Шэдоу (Чарли Чаплин), Энн Кэй (Доун Адаме), ее помощник (Барри Крост).

«Король в Нью-Йорке» (1957 г.)

На аэродроме американская пресса была представлена только одним молодым человеком, который спросил у Чаплина:

— Действительно ли вы сказали, что не хотите показывать свой фильм в Америке и что денежные убытки вас не пугают?

По словам Мориса Фарджинса, репортера лейбористской газеты «Дейли геральд», с лица Чаплина сразу сбежала улыбка. «Этот молодой американец мгновенно отбросил Чаплина в привычную атмосферу одиночества, — писал англичанин. — Он вдруг показался мне невероятно одиноким, невероятно задумчивым».

— Я не могу сказать Америке ничего, что было бы ей интересно, — сказал одинокий человек. — Ничего, что она могла бы понять. Ничего! Ничего!

Мой американский коллега, повернувшись ко мне, тихо сказал:

— Мне кажется, г-н Чаплин точно выразил, почему он плохо относится к американцам…

— Не к американцам, к Америке, — поправил Чаплин и, обращаясь к молодому человеку, закончил свою мысль: — Я ни к кому на свете не испытываю недружелюбных чувств. Но я не интересуюсь и не хочу интересоваться Америкой.

На следующий день фильм был показан представителям лондонской прессы. Этому событию было посвящено меньше места в английских газетах за 11 сентября 1957 года, чем во французских за тот же день: ни одной статьи или хотя бы заголовка на первой полосе даже в «Дейли геральд». Это не было заговором молчания, просто британцы не склонны были придавать чрезмерное значение первому фильму, который поставил Чаплин на своей родине.

Лондонская большая пресса была в основном более чем сдержанна. Критика, по видимости, была направлена на художественную сторону фильма. «Превосходный Чарли, но плохой Чаплин», говорили многие, с сожалением вспоминая маленького человека в котелке. Они признавали фильм смешным, но лишь затем, чтобы свести его комизм на уровень швыряния пирожными с кремом или объявить неуместными его короткие драматические эпизоды. По существу их упреки носили скорее политический, чем эстетический характер. Крайне консервативная «Дейли мейл» сделала следующий вывод: «Смесь дешевого шутовства и тяжеловесной политической сатиры». Это был упрек Чаплину в том, что он коснулся запретной темы — «охоты на ведьм».

На пресс-конференции, открывшейся после демонстрации фильма в салоне отеля «Савой», присутствовало много американцев.

«Американские журналисты, — писал лондонский корреспондент французской газеты «Франс суар», — дружно бросились в атаку. Заговорили в повышенных тонах, и беседа стала походить на пререкания. Когда наши коллеги упрекнули Чаплина в том, что он создал произведение тенденциозное и антиамериканское, Чаплин живо возразил:

— Неужели я должен был безропотно сносить пощечины и оскорбления? Я нападал не на Соединенные Штаты, а только на зловредное меньшинство. Если я и отказался показывать свой фильм в Соединенных Штатах, то я уверен, что мое решение совпадает с решением ваших властей: никогда ваша цензура не позволила бы демонстрировать этот фильм.

Другой американец указал, что Чаплин проработал сорок лет в Соединенных Штатах и извлек из этого немалую прибыль. Он немедленно дал отпор:

— Я знаю это не хуже вас. Однако вот уже несколько лет я живу в Европе и жалею, что не сделал этого раньше. Те, кто считает, что свое состояние я нажил в Америке, ошибаются. Три четверти моих поступлений всегда приходили из Европы и Азии. Наибольшая «щедрость», какую Соединенные Штаты проявляли ко мне, касалась налогов на мои доходы, эти налоги достигали порой ста процентов. Поистине я был для вашей страны выгодным клиентом. Только зловредное меньшинство мешает мне вернуться в Соединенные Штаты. Пока оно остается на месте, нога моя не ступит на американскую землю.

Воцарилось молчание, потом все заговорили о другом. О его сыне Майкле, о Европе, — Франция знает, что такое сладость жизни, — закончил он свое выступление.

Когда на следующий день он прибыл в отель «Дорчестер», на его безукоризненном сером костюме красным пятном выделялся французский орден — ленточка Почетного Легиона. В этот отель Чаплин был приглашен на завтрак Ассоциацией иностранных журналистов в Лондоне, организацией, которая обычно приглашает только министров иностранных дел или всемирно известных политических деятелей. За десертом, согласно обычаю, начали задавать вопросы.

В этот день Чаплину ни разу не изменили ни его юмор, ни хорошее настроение. Довольно скоро разговор перешел к политике, он отвечал примерно так:

«Я польщен тем, что задел некоторых особ. Жизнь без споров была бы очень скучна. Все, что живет, взывает к обсуждению. Еще когда я поставил «Золотую лихорадку», меня упрекали в том, что я внес туда политическую философию. По поводу этого фильма говорили, что я стал слишком серьезен. А позже обвиняли меня в том, что «Огни большого города» не так смешны, как «Золотая лихорадка». И так случалось с каждым фильмом… Должно быть, я люблю задевать людей.

«Король в Нью-Йорке», во всяком случае, не является политической пропагандой. Этот фильм показывает только борьбу людей с тем, что они сами создали. Я не верю, чтобы тлетворная атмосфера «охоты на ведьм» глубоко изменила Америку. И еще меньше верю в то, что мой фильм может в чем бы то ни было повредить Соединенным Штатам. Он хотел бы помочь им, а не вредить.

Тридцать лет я жил счастливо в этой стране. Средний американец — славный человек и очень занятное существо. Неправда, будто я ненавижу Америку. Я люблю ее даже сейчас. Но мне не нравится ни то, как там со мной обращались, ни некоторые порядки, навязанные меньшинством: например, когда людей учат доносам. Во всяком случае, Америка достаточно сильна, чтобы вынести сатиру.