Рассказы

Молодой детский врач и его скорая помощница выслушали рассказ Егора, поминутно переглядываясь. Потом, посовещавшись между собой едва уловимыми движениями, приняли решение сделать Кате какой-то укол.

— Это вас успокоит, не волнуйтесь, всё хорошо, — ничего не значащими фразами замазала медсестра место инъекции.

— Только не усыпляйте меня, — задавленно попросила Катя. — Нужно постараться быть в здравом уме и… Я ведь теперь многодетная мать.

Люди в белых халатах, конечно, ничего не поняли. Ни во что не поверили.

— Может, вы всё-таки осмотрите ребёнка? — остановил Егор направившихся к двери врачей.

— Э-э, осмотрим. Которого?

— Обеих, — оживилась Катя, что-то придумав. — В первую очередь, нашего. Не повредило ли ей как-нибудь то, что… — она переступила через невысказанное слово и всё-таки высказала: — не повредило ли появление двойняшки?

— Двойника, — усмехнулся молодой доктор.

— Вы нам не верите? — опять завелась Катя, и Егор подвинулся к ней поближе, чтобы удержать от новой вспышки.

И пока парень заглядывал Лизуке в рот, в глаза, под маечку, Катя вытряхивала из комода какие-то бумаги и документы.

— Вот свидетельство о рождении, вот выписка из роддома, вот моя обменная карта беременной — смотрите. Ребёнок один, беременность одноплодная, вот, вот.

Медсестра вежливо, но не без любопытства заглянула в документы.

— Ваша девочка абсолютно здорова, — сказал врач, отпуская Лизу и поправляя ей съехавший розовый бант. — А от второго ребёнка, — он обернулся, — вы, стало быть, отказываетесь?

На секунду все замолчали, даже дети перестали лялякать и шуровать подручными предметами.

— Отказываюсь? Я не… — Катя посмотрела на девочку с жёлтым бантом, и лицо молодой мамы снова начал заливать ужас. Но не тот, не страх перед необъяснимым, а новый. — Я просто говорю, что рожала одну. А вторая… Это она или не она. Такая же точно, я не пойму…

— А одежда, — медсестра проколола молчание осторожным шприцем, — одежда на найденной девочке была?

— Точно такая же, — почему-то даже обрадовалась Катя, — тот же розовый костюмчик, как у нас.

— Странно, — многозначительно изрёк парень-врач.

И все взрослые опять замолчали.

А малышка с жёлтым бантиком в жиденьких волосах подняла с пола цветное колечко и, высоко вперёд взбрыкивая ножками, побежала через комнату.

— Нет! — вырвалось у Кати. — Я от неё не отказываюсь. Я же вижу, что это она, родная и… моя, — Катя потянулась к малышке, схватила на руки и прижала. — Как она может быть не моей, если это она, Лиза, — и таким жалобным уже голосом: — Осмотрите, пожалуйста и её.

— Абсолютно здоровый ребёнок, — повторив процедуру, пожал плечами доктор. — Но если у вас есть сомнения по поводу вашей второй малышки… Могу вам написать направление к неонатологу или в городской педиатрический центр. Сдайте анализы, что там ещё? Мы же не можем предположить невозможного, что девочку клонировали или подкинули инопланетяне. Это только в американском кино, да и то, знаете ли… Я не верю.

— Да перестаньте вы, — не выдержал Егор. — Зачем вы даже это произносите?

— А что я ещё должен делать? Мне вообще было бы спокойнее думать, что вы нас тут разыгрываете. А уж если чего не бывает, так того и быть не должно.

Доктор, как видно, обиделся и стал молча лохматить какие-то листки-направления.

И тут Егор впервые обратил внимание, что обе Лизы общаются друг с дружкой. Не слишком тепло или как-то там враждебно, а обыкновенно. Как два нормальных полуторагодовалых ребёнка могут общаться в пределах одной игровой комнаты. Для них обеих как будто ничего удивительного не произошло.

А вот он сам так и не мог отделаться от ощущения страшного сна.

О причинах они не говорили. То есть, о том, как могло такое случиться, и что это значит, — ни слова. Оба: и Егор, и Катя, старались даже не произносить слов из серии «странно», «непонятно», «не может быть». Обсуждалось в тот вечер только то, смогут ли они прокормить и воспитать двух? — наверное, смогут; надо ли дать этой девочке имя? — конечно, надо; а потом зарегистрировать — как родную или как приёмную? Вот то-то и оно.

До вечера Егор и Катя наблюдали за детьми. Практически невозможно было найти в поведении девочек никаких различий. Вторая малышка так же топотала, слегка косолапя, по всей квартире, так же морщила овальный носик, так же ластилась к Кате — всё, как Лизука. Даже те немногие словечки-полусловечки, которые Лиза успела за год и четыре месяца освоить и сделать своими, — те же словечки получались и у другой.

Вконец измученные своим изумлением родители измучили и девочек, заставляя их по очереди собирать пирамидку, узнавать картинки и фотографии, карабкаться по папиным коленям и ещё много-много чего.

Катя с каждым новым экспериментом всё больше ужасалась похожести двух малышек, одинаковости их действий и реакций на окружающий мир. Егор злился, и ему всё казалось, что их Лиза лучше, сообразительнее, а эта, которая поддельная, ненастоящая, она как-то так. Так себе.

В конце концов они поспорили друг с другом, чуть не поругались, а девочки раскапризничались, слушая, как взрослые перебрасываются непонятными фразами, где чаще всего встречаются слова «наша» и «не наша».

— Не наша, не наша, — ворчал Егор, отступая с поля боя в туалет. — Хороша Маша, да не наша.

Ну, вот, можно считать, проблема имени решена. Внезапную Лизину двойняшку с этого момента стали называть Машей.

Интересные версии были выдвинуты бабушками. Мама Кати пришла на следующий день, утром, когда измятый полубессонной ночью Егор уже уполз на работу.

Востроносая и предприимчивая Светлана Ильинична несколько минут брезгливо рассматривала Машу, сравнивала её с Лизой и, слушая Катин рассказ, делала выводы.

— Ну, вот что, мне всё понятно, — вдруг заявила она решительно и в то же время горестно.

— Что — понятно? — испуганно отодвинулась Катя. Она привыкла доверять маме решение сложных проблем. По крайней мере, раньше это часто срабатывало.

— А то ты сама не догадываешься. Так похожи могут быть только сёстры. Родные или хотя бы сводные. Понимаешь? — с неприятным нажимом понизила голос бабуля. Бабуля была ещё довольно молодая и уже довольно некрасивая особа, а безапелляционный тон был одним из любимых её тонов.

— Нет, мам, ничего не понимаю, — беспомощно помотала головой Катя.

— Ой, ну, наверняка, твой Егор сошёлся с какой-нибудь… женщиной. Ну, чего ты глаза таращишь? Она родила девочку, похожую на вашу. Гены-то они единокровные — никуда не денешься. Потом та воспитывать не захотела. Куда девать? — Отцу, то есть, тебе и подкинула.

— Ну, это уж ты глупости, — обиженно фыркнула Катя.

— Да? А у тебя есть другая версия?

— Вообще-то, нет. Но это как-то… Егор всегда… Да и с какой стати? — а сама не могла не задуматься, и уже почти сдалась: — Даже если и так, не могут два ребёнка от разных матерей быть так похожи.

Вечером притащилась мама Егора. Выслушав всё и рассмотрев, залилась слезами, стала мерить себе давление, пить таблетки и напыщенно креститься на маленькую кухонную иконку. Вера Александровна была из иной породы бабушек: не молодилась, больше любила болеть, чем быть здоровой, выдвигала постулат о том, что никогда никому не перечит, но при этом не верила никому, кроме батюшки своей церкви да некоторых выбранных наугад целителей.

— Обязательно сходите причаститься, — начала свою речь Вера Александровна. — И спросите у отца Андрея, что это значит. Обязательно надо спросить. Это вам какой-то знак свыше: то ли большой дар — новый ребёнок без родовых мук, то ли наоборот: какое-то предостережение, наказание за грехи.

— Да что ты говоришь, какие грехи? — возмутился Егор, по счастью, уже вернувшийся с работы. Катя очень не любила принимать свекровь у себя дома с глазу на глаз. Ей всегда почему-то не хватало вежливых слов в ответ на охи и вздохи больной и несчастной женщины.