Искры гаснущих жил

Рассчитывался Грент всегда вперед, доставал из кармана бумажник кожаный, с металлическими уголками, и открыв, долго перелистывал купюры. Выбирал всегда потрепанные, видимо, полагая, что и такие сойдут. Таннис брала, но в этой переборчивости ей виделась истинная натура Грента.

…Войтех наверняка запретил бы с ним связываться.

— Поскольку разъяснительная работа с населением не дает тех плодов, на которые я рассчитывал…

Листовки печатались тут же, на хитрой машинке, которую принес Грент, а Патрик, завороженный устройством, разобрал едва ли не до винтика. А потом собрал.

Что и говорить, руки у Патрика были золотыми.

— …нам все-таки необходимо устроить показательную акцию.

Грент выпрямился и сунул пальцы за лацканы пиджака.

— Именно здесь, в Нижнем городе.

Таннис поморщилась. Все-таки чем дальше, тем меньше ей нравилась затея Грента. И если поначалу все выглядело довольно безобидно: подумаешь, бумажки разнести, раскидать по цехам, расклеить на стенах домов, где и без того висит всякого мусора, то разговоры, а выходит, что не только разговоры, об акциях и взрывах — дело иное…

— Чего? — встрепенулся Патрик и вновь башку поскреб.

Как бы он вшей не принес. У Грента, видимо, та же мысль возникла, и он от Патрика отодвинулся.

— Вот, — Грент ткнул пальцем в точку на карте. — Старые склады. Во-первых, они действительно стары и город давно следовало бы избавить от них. Во-вторых, почти не охраняются, следовательно, прийти и уйти будет легко. В-третьих, в данный момент склады эти готовятся принять весьма ценный груз. Так уж вышло, что основные оказались перегружены.

Таннис порой становилось любопытно, чем же занимается Грент у себя, там, наверху, если знает такие вот вещи. Но она свое любопытство одергивала, повторяя, что меньше знаешь — дольше живешь.

— И груз «Леди Дантон» решено разместить здесь. Всего на сутки.

Патрик не столько слушал, сколько вертел в руках железки. И Таннис вновь поразилась, как неуклюжие с виду, грубоватые пальцы Патрика ловко управляются со всякой мелочью. И ведь нравится, едва не мурлычет от удовольствия.

Вот ему, пожалуй, и денег не надо. С Грентом он потому, что тот дает ему настоящую работу — с заводскими станками Патрику возиться скучно.

— Охранять будут, — заметила Таннис.

— Угу, — Патрик раскладывал на столе узор из шестеренок, болтов и пружин, то и дело отстраняясь, любуясь своим творением, видимом пока лишь ему одному.

Грент поморщился: он не любил возражений, а Таннис возражала часто.

— Основной расчет на то, что о грузе не знают. И на складе будет разве что пара гвардейцев.

А вот это плохо. У псов нюх такой, что…

— Не стоит нервничать, — Грент усмехнулся. — На старой пристани такая вонь стоит, что учуять что-либо невозможно. Это я вам гарантирую.

Ну да, гарантия — хорошо, но сам Грент своей шкурой не рискнет. И Патрика не пустит — у него другая задача. А значит, идти выпадет Таннис.

Твою ж…

— Тем более что нет необходимости лезть именно на тот склад. Достаточно будет разместить наш подарок на соседнем…

Он выжидающе уставился на Таннис, которая не спешила вызываться добровольцем. Она ответила таким же прямым взглядом, что Гренту явно не по вкусу пришлось.

— О деньгах договоримся, — сказал он, кривясь.

Нет, деньги, конечно, аргумент, — как сам Грент выражается — но голова всяк дороже. Таннис еще слишком молода, чтобы с пеньковой вдовушкой знакомство свести. И Грент, чувствуя ее сомнения, нацарапал что-то на бумажке, а бумажку сунул в ладонь.

Сумма была… да у Таннис и вообразить такие деньжищи не получалось.

Если все выйдет, то… то она уберется из Нижнего города, прикупит себе квартирку на другом берегу, а то и вовсе от воды подальше. Платье красное с кружевами и бантом на всю задницу — Таннис видела такое в витрине. И маленькую собачку, чтобы как в той книге про любовь. Еще чайный сервиз с цветами, не глазированной белым глины, но из настоящего фарфора…

На бумажном клочке, который Таннис мяла, стараясь стереть страх, жила ее мечта. Пусть немного корявая, но какая уж есть. И разве она не заслужила немного счастья? Или хотя бы тихой спокойной жизни, чтобы никто не орал за стенкой пьяным голосом, не плакал, уговаривая прилечь, не заходился кашлем… без гудков, завода и отупляющей работы.

Без вечерних посиделок с кислым пивом и похабными шутками, потому что только так можно было ощутить себя живой.

— Я… — Таннис провела языком по губе и бумажку сунула в карман. — Я согласна. Только, Грент, если меня возьмут, то не думай, что я молчать стану.

— Не думаю, — ладони Грента легли на плечи. Они были тяжелыми и… неприятно. Даже сквозь свитер и рубаху неприятно. Таннис хотела стряхнуть его руки, но замерла. — Тебя не поймают, если сделаешь все правильно.

Он наклонился и, стянув косынку, поймал губами рыжеватый локон.

Таннис отшатнулась, едва со стула не слетев.

— Ты чего творишь?

Патрик, увлеченно перебиравший шестеренки — под неловкими его пальцами рождался новый удивительный механизм — ничего не заметил. Он мурлыкал, и гортанные эти звуки уговаривали железо слушаться. И ведь слушалось.

Человека.

Хотя… как знать, может есть в Патрике и их кровь, разбавленная только.

— Ничего, Таннис, — Грент гладил шею, и Таннис замерла.

А ведь шея грязная.

Нет, Таннис за собой следит. И вчера она в общественную умывальню ходила, а сегодня перед тем, как сюда отправится, ополоснулась холодной водой. Но все равно, шея-то грязная, и рубаха под свитером не первой чистоты. У Грента вон, все кипенно-белые, накрахмаленные до хруста. А у нее на груди пятно: папаша разлил свое пойло. И пусть Таннис вымачивала рубаху в щелоке, терла ее зеленым мыльным камнем, пятно не отошло.

…пахнет, наверняка, перегаром, пусть бы сама Таннис и не потребляет. Дымом. Мокрой овечьей шерстью, к вони которой Таннис вроде и привыкла, но теперь вдруг ощутила ее наново. Щелочью.

Потом.

— Ты очень напряжена, девочка, — ласково сказал Грент.

И руки переместились на спину. Он просто гладил, вверх и вниз, и эта странная ласка заставляла Таннис выгибаться в попытке избежать прикосновения.

— Отвали.

Не услышал, но напротив, подвинулся еще ближе. А руки вдруг оказались под рубашкой. И сквозь тонкое полотно перчаток Таннис ощущала их, теплые, надушенные…

…отвратительные.

— Ничего страшного не произойдет…

Конечно, он-то будет у себя дома отсиживаться, перед камином, плеснув коньячка в бокал. И газетку на колени положив. Таннис так отчетливо увидела этот самый камин, что скривилась.

— Отвали, слышишь?

— Ты просто отнесешь посылку… склады-то работают… притворишься служащим, никто не удивиться… Отнесешь и все, Таннис. Большие деньги за пустяковую работу.

Ну да, сущая безделица, до складов прогуляться с коробочкой. Другое дело, что в коробочке будет находиться Патрикова машинка, и если она сработает вдруг, то что останется от Таннис?

Правильно, горстка пепла.

Пеплом становиться ей вовсе не хотелось. С другой стороны в кармане лежала мечта, та, с домом, сервизом и собачонкой…

— Нечего бояться, — повторил Грент, отступая.

Далеко не ушел. К кофру, из которого появился деревянный ящичек с печатью винной лавки. Дорогой, надо полагать, небось там не льют по бутылкам мутное пойло из немытой бочки. Грент осторожно сдвинул крышку. В ящике, в колыбели из овечьей шерсти, лежала колба из прозрачного стекла. А в колбе, растекаясь по стенкам рыжим пологом, пробуя темницу на прочность, сидело пламя.

Грент извлекал ее осторожно, и даже Патрик прервался, поднял косматую башку.

— Ты это… — он вытянул губы, не зная, как объяснить. — Того… туда… я сам.

Глаза Патрика вспыхнули. Вот безумец, ему и вправду нравится возиться с живым огнем, несмотря на то, что малейшая ошибка будет стоить жизни. А может именно поэтому?

Жена. Четверо детей.

Заводские агрегаты, изученные им до последнего винтика.