Страница 88 из 90
Хорошо… Прости…
Оба опять помолчали.
Марк, - заговорил, наконец, Патрик, - возвращайся. Ты нужен мне.
Марк коротко усмехнулся.
При дворе?
Да. И… не только.
Ты приехал только за этим? – очень тихо спросил Марк.
Ты же знаешь, что нет, - так же тихо ответил Патрик.
Что ж… спасибо.
Марк… - Патрик коротко вздохнул – словно в омут кинулся. – Не надо так. Я тоже… не у бабки на блинах был эти четыре года. Я виноват перед вами всеми – так, что до конца жизни не загладить мне эту вину. Но если что-то я могу для вас сделать – я это сделаю. И для тебя, и для отца Яна, и… для матери Агнессы…
С ней – что? – быстро спросил Марк.
Она не в себе, - тихо сказал Патрик. – И уже очень давно – с тех самых пор. Жанна погибла на ее глазах, и теперь… Сейчас ее нет в стране, она… у тетки, на юге. И если хоть чем-то я могу помочь вам…
Прежде всего – тем, что расскажешь. Все, что знаешь.
Это-то – обязательно. И… вы мне очень нужны, Марк. Вы все. Сейчас очень много перемен, очень много тех, кто… словом, я не всем могу доверять. И мне очень нужны свои – те, кто прикроет спину.
Марк помолчал.
В этом можешь не сомневаться, - ответил он, наконец, сплетая худые пальцы. – Если я нужен – я не оставлю тебя… вас, сир.
Он поднялся с кресла, вцепился в трость.
Тебе нужна моя присяга?
Марк… - Патрик тоже встал. Он все пытался подобрать нужные слова – и не мог. – Не надо так. Просто – вернись. Я знаю, вижу - сейчас ты… не надо сейчас. Но я же не тороплю. Как только сможешь. И – если захочешь.
Наступила пауза.
Ты – хочешь? – повторил Патрик.
Да… - ответил, наконец, Марк, отводя взгляд. – Иначе получится, что все было зря. И погибли они – тоже зря.
Патрик тронул его за руку.
Спасибо…
Не за что. Это нужно мне. Потому что иначе – они все погибли зря, - повторил он. - Чтобы не случилось этого больше.
Я все расскажу тебе, обещаю. Не сейчас, Марк. Отдыхай, лечись, приходи в себя. И… спасибо тебе.
Легкая улыбка тронула губы Марка. Он неожиданно ткнул короля кулаком в живот.
Умеешь убеждать, чертушка.
На том стоим, - уворачиваясь, рассмеялся Патрик.
По всему дому разносился ароматный запах свежевыпеченного пирога. Графиня Елена что-то весело напевала, сбегая, словно девочка, вниз по лестнице.
* * *
Несколько дней бабка Катарина поглядывала на Вету внимательно и вопросительно, словно ожидая чего-то. Она уже совсем хорошо себя чувствовала и крутилась по хозяйству, как и до болезни. Но разговаривала теперь мало, и сурово поджатые ее губы говорили о том, что хозяйка о чем-то упорно думает. В другое время Вета, наверное, не выдержала бы такого странного молчания и отчуждения, напросилась бы на разговор, но сейчас… было ей, признаться, не до того. Она плавала словно в тумане; почти ничего не замечала, останавливалась посреди дороги, точно забывала, куда шла, и минуло дней пять, прежде чем сообразила, что за все это время не услышала от бабки и двух десятков слов.
Минул полдень, Вета только что уложила малыша спать и, усевшись к окну, взяла начатую вышивку. Заказ был важным, а она и так уже затянула с работой, так что теперь использовала каждую минутку, свободную от хозяйства и возни с сыном. Вета уже обзавелась собственной клиентурой, пусть и небольшой, но стабильной, так что работой была обеспечена даже с избытком. Постепенно круг заказчиков расширялся; иногда Вета посмеивалась над гримасой судьбы – еще немного, и дочь графа сможет начать собственное предприятие. Но чаще она ощущала даже какую-то гордость: как бы ни было, но теперь она может прокормить и себя, и ребенка.
Сейчас она вышивала не полотенце, как прежде, не передник на свадьбу или в подарок. Эта работа так живо напомнила ей прошлое и дом отца, так горько отозвалось в сердце, когда Катарина передала ей пожелания заказчика, что Вета сначала решила отказаться. Ее попросили вышить картину. Видно, новая клиентка была побогаче, чем прежние, те обычно просили украсить вещь, которая нужна будет в хозяйстве. Мало кто мог себе позволить заплатить деньги за картину, которая просто будет висеть на стене, но жена богатого купца – уже несколько иной уровень жизни. Правда, со вкусом у заказчицы, на взгляд Веты, не все было в порядке, но зато деньги обещали хорошие.
Вета уже закончила один из лепестков подсолнуха и сменила нитку на темно-зеленую – для стебельков, когда Катарина взяла вязание и подсела к ней. Несколько минут они молчали, каждая о своем. Бабка сосредоточенно шевелила спицами, вывязывая узоры на маленьких носочках, потом отложила работу и несколько минут с любопытством смотрела, как движется игла в тонких, проворных пальцах девушки. Вздохнула украдкой и спросила, словно продолжая начатый разговор:
- Ну, так что ты решила-то?
Вета бросила на нее недоуменный взгляд и снова уткнулась в работу.
- Решила – что?
- Своих искать будешь, ай нет? - Катарина вытянула пустую спицу, начала новый ряд.
Вета растерялась.
- Я… кого своих?.
Катарина посерьезнела. Аккуратно расправила и опять отложила вязание.
- Вот что, Вета…
Невпопад стукнуло сердце.
- Давно сказать тебе хотела, - Катарина опять вздохнула, - не дело это. Не дело.
- Что «не дело», бабушка?
- То, что ты здесь от мира прячешься. Погоди, не перебивай. Я понимаю – нельзя было, опасно. Может, искали тебя, может, еще что. Но сейчас-то… уже почти три месяца минуло, сама видишь – власть новая, не то, что раньше. Чего ты сейчас-то тянешь? Чего боишься?
Вета молчала. Она сбилась с подсчета, опустила работу на колени.
- Король наш, дай ему Бог здоровья, не прежний Тюремщик. Если пострадал кто из твоих за Его Величество Карла, так при нынешнем-то Патрике, наверное, зачтется. Может, в милости будешь… может, и нет, конечно, но ведь здесь сидя, ничего не узнаешь. Под лежачий камень вода не течет, сама знаешь.
Вета молчала.
- Я тебя не гоню, - продолжала Катарина, - такого и в мыслях не держи. Мне с тобой-то и лучше, все не одна на старости лет; вон, прихватило – так хоть есть кому воды подать. Была б ты одна – слова б не сказала, потому что за себя ты сама решаешь. Но ведь ты не одна, Вета. О сыне-то тоже подумай.
Бабка передохнула, погладила маленький носок.
- О сыне подумай, говорю. Он большой уже, его учить надо, лечить надо. Вон – один раз заболел, и то ты тут стрекозой прыгала. А ну как серьезное что? А здесь ни лекарей, ни порошков, так… темнота наша. А вырастет он, дворянский сын, что тебе скажет? «Спасибо, мать, что неучем оставила»?
- Зато жизнь спасла, - прошептала Вета.
- Да неужто нерожденному кто угрожал? – вздохнула Катарина. – Тебе ведь угрожали, не ему. А теперь – опять же – те времена минули. Нынешний король – добрый, ты поди к нему, в ноги кинься. Помилует, поди… ты ведь сама-то ни в чем не замешана была, так?
Вета молчала.
- Ну, даже если отец там или муж, как ты говорила, все равно. Если правда то, что про Его Величество болтают, значит, должен он понимать, что не все на свете так просто, что… если сам испытал каторжную долю, значит, пожалеть должен. Что же ты случай такой упускаешь?
Бабка помолчала.
- Ну, уж если совсем все плохо будет, так вернешься сюда, я же вас не гоню. И Яна твоего вырастим. Но зря ты это, Вета, честное слово, зря. Господь милостив, обойдется.
Вета молчала. Перехватило горло.
- Давай, девка, - уже мягче сказала бабка, - не сиди сиднем. За Яном я пригляжу, а ты иди… завтра же и иди. Иди в Город, ищи своих. Не все, поди, сгинули, кто-то, может, и остался. Сына пожалей.
Что же ты, девочка… Испугалась?
Вета лежала без сна, глядя в темноту. За раскрытым окном шумела под ветром яблоня.
Ты ведь не такой была. Смелой была, не раздумывала, не боялась. Помнишь – шагнула очертя голову в неизвестность, назвалась чужим именем. Помнишь - на балу не побоялась просить о свидании. Помнишь, как ложилась под ноги дорога до столицы? Что же теперь, когда всего-то и надо – вспомнить, кем ты была, ты так трусишь?