Страница 25 из 32
Встречались рано поутру
Улита и Николка.
Синел над ними небосвод,
И облака в нём плыли.
Холопы разных двух господ
Друг друга полюбили.
И полюбили навсегда,
И счастливы друг с другом,
Да только вот лиха беда —
Нельзя встречаться слугам.
Улита — девка не вольна,
Холопка князя Львова,
Николка — раб Бутурлина,
Боярина большого.
Холопку с тёмною косой,
С улыбкой светлой, милой
Любил оборванный, босой
Кузнец могучей силы.
И вот они в лесу одни,
Над ними ветви гнутся.
Друг другу преданы они
И в верности клянутся.
«Никола, сокол! Пусть умру,
Любить не перестану!» —
«Улита, нынче ввечеру
Пойдём к попу Ивану.
Пусть обвенчает нас с тобой,
А там гадать не будем.
Уж коли не пойдём в разбой,
Пристанем к беглым людям!»
Дрожит Улита, чуть дыша:
«Никола, сокол ясный!
И смерть с тобою хороша…
Пойдём к попу, согласна!» —
«Так ты приди, не обмани,
А там — вдвоём до гроба!»
И снова в верности они,
В любви клянутся оба.
«Приду, Николка, дорогой!»
Последнее объятье,
И замелькало меж листвой
Узорчатое платье.
У князя Львова стольник был —
Красавец Федька Гладкий.
Князь очень стольника любил
За льстивые повадки.
С присказкой Федька-балагур
Подаст обед и ужин,
И, если князь угрюм и хмур,
Ему лишь стольник нужен.
У Федьки залихватский вид
И шуточка готова,
Умело Федька веселит
Гостей у князя Львова.
Меж сотен княжеских людей
Нет никого проворней,
Но как глумится лиходей
Над бедной княжьей дворней!
Всегда за всеми он следит,
Чуть что — доносом сгубит,
И никого он не щадит,
И никого не любит.
Был вечер. Над полями плыл
Медовый запах сладкий.
Домой из города спешил
В усадьбу Федька Гладкий.
На быстром ехал он коне,
Да напевал дорогой,
И вдруг заметил свет в окне
Часовенки убогой.
«Давно здесь не было огня», —
Подумал Федька Гладкий,
И тихо он сошёл с коня,
В окно взглянул украдкой.
И что же? Видит он обряд:
В часовенке забытой,
Склонившись под венцом, стоят
Чужой холоп с Улитой.
Колечко медное холоп
Улите надевает,
Венчает бутурлинский поп,
Молитву йапевает.
«Улита с княжьего двора,
Бесстыжая холопка!
Она хозяев провела,
Да как, скажите, ловко!»
Тут Федька, сдерживая гнев,
Вскочил на вороного
И, плёткою коня огрев,
Помчался к дому Львова.
А молодые, дав пятак
За то, что их венчали,
Пошли тропой через овраг
С котомкой за плечами.
Пошли они в ночной тиши
Через леса-дубравы,
И звёзды были хороши,
И сладко пахли травы.
Пред ними расстилался путь,
Луна плыла высоко.
«Дойдём, Улита, как-нибудь?» —
«Дойдём, дойдём, мой сокол!»
Они дошли… лишь до границ
Владений князя Львова,
И тут они из вольных птиц
Рабами стали снова.
Князь по следам отправил псов
И всю свою охрану.
Они нашли их средь лесов,
Нагнали утром рано.
И на Николу-силача
Они напали кругом.
Улита, плача и крича,
Кусала руки слугам.
Пятнадцать слуг! И всё ж она
Пыталась с ними драться.
«Не девка — чистый сатана!
Вяжите девку, братцы!»
Пятнадцать всё ж двоих сильней —
Связали их вначале,
Потом взвалили на коней,
На львовский двор помчали.
Среди двора ремнём тугим
Пороли их нещадно,
Чтоб бегать было всем другим
Холопам неповадно.
Потом их бросили в овин
В беспамятстве тяжёлом.
И тут явился Бутурлин:
«Где мой холоп Никола?» —
«Где твой холоп? — промолвил князь. —
Он был твоим доныне,
Но, на моей рабе женясь,
Он мой. Лежит в овине!» —
«Как это так? — кричит сосед. —
Не потерплю потери!
Таких порядков ныне нет.
Кто их венчал? Не верю!» —
«Кто их венчал? — промолвил князь. —
Да по закону вроде.
В часовне старой, схоронясь,
Твой поп, в твоём приходе!» —
«Не может быть! Позвать сюда
Ко мне попа Ивана!
Я — Бутурлин и никогда
Не потерплю обмана!»
Приволокли попа во двор.
От страха поп — раскосый.
«Эй, поп, с каких же это пор
Ты стал венчать без спроса?
Венчал Николку? Отвечай!»
Поп в ноги повалился:
«Пристали, бесы: обвенчай!
Ну, я и соблазнился.
Прости, боярин!» — молит поп.
Хотел боярин с маху
Попа ударить палкой в лоб,
Но… помер поп со страху.
«Убрать попа! — промолвил князь. —
Боярин крут, однако.
Попа сгубил ты осердясь,
Но не расторгнул брака.
Тут для тебя управы нет,
Их разлучить не в силах
Никто — ни я, ни ты, сосед, –
Хотя бы ты убил их!»
Не делят мужа и жену —
Как рассудить такое?
Князь предложил Бутурлину
Пройти в его покои.
Был спорить Бутурлин горазд —
Ну, кто кому уступит?
Свою ль холопку Львов продаст
Иль сам холопа купит?
Обоим нужен был кузнец,
И оба знали это.
И порешили наконец
Спросить у Филарета.
И к патриарху во дворец,
Чтоб к утру быть в приказе,
Помчался с грамотой гонец —
Любимый стольник князя.
Июльский вечер уронил
В поля клочки тумана.
Близ церкви спешно хоронил
Дьячок попа Ивана.
Цветы глядели на луну,
Сиянием облиты.
Вдруг из овина в тишину
Донёсся стон Улиты
И бормотанье, как во сне.
И снова стало тихо.
А из усадьбы на коне
Промчался стольник лихо…
Два дня прошло — ответа нет.
На третий день с рассветом
Примчал гонец, привёз ответ
С печатью Филарета:
«Дабы на грех не разлучать
Холопов, что в законе,
Тебе, князь Львов, должно продать
Твою холопку ноне
На вотчину Бутурлина.
Таков закон. К тому же
Муж бутурлинский, а жена
Да убоится мужа!
Так и писание гласит.
Поставлено на этом
Мной, патриархом всей Руси,
Смиренным Филаретом».
«Ну, коли так, — промолвил князь, —
Судом решилось высшим,
Возьмём перо, благословясь,
И купчую напишем!»
И, сняв кафтанец голубой,
Вразвалку сев на лавке,
Князь посадил перед собой
Ярыжку в камилавке
И строго наказал ему:
«Пиши, да слово в слово:
«Боярину Бутурлину
От князя Фирса Львова.
Тебе, боярин, должен я
Продать рабу открыто.
Вот какова цена моя
За Павлову Улиту:
Цена девчонке — пять рублей,
Как молодой крестьянке,
Но десять пуговиц на ней
Серебряной чеканки,
Да две застёжки серебра,
Дарёного княгиней;
Обувки, прочего добра,
Что девка носит ныне,
Рублей на девять.
Итого — Ни много и ни мало —
Четырнадцать рублей всего
Нам получить пристало.
Засим, боярин, будь здоров,
Гонцу казну доверю,
Отдай безбоязно. Князь Львов».
Гонец стоял у двери.
Князь Федьке грамоту вручил.
Прошло ещё немного —
Письмо боярин получил
И развернул с тревогой.
И тут же принялся кричать:
«Грабёж! Что за порядки!»