Страница 4 из 11
Во избежание гибели человеческой цивилизации необходимо сделать все для того, чтобы война в Европе стала невозможной. Однако насильственное решение, о котором мечтает Гитлер, примитивная личность, обуреваемая горькими воспоминаниями, является романтической глупостью и варварским, кровавым анахронизмом.
Европа безусловно должна обрести политическую безопасность, такую, как, например, существует в Америке. Иначе погибнет наш старый континент и цивилизация, колыбелью которой является Европа. Чтобы нынешние тяжкие испытания не оказались бессмысленными, они должны привести к созданию Соединенных Штатов Европы в той или иной форме. В этом я убежден.
Возрождение имперских амбиций в сердце Европы, за которое несет ответственность гитлеровская Германия, должно заставить задуматься всех немецких патриотов. В 1923 году я сумел спасти Рейн и Рур и сохранить единство Германии. Я был заключен в тюрьму и осужден вражеским военным трибуналом. Это дает мне право говорить сегодня.
Своим преступным капризом Гитлер угрожает существованию Германской империи, чью ненадежность прекрасно сознавал Бисмарк, ее основатель и созидатель. За почти два десятка лет своего канцлерства, проводя победоносную кампанию против Франции, Бисмарк последовательно проводил осторожную политику, нацеленную на увещевание других держав. Мудрость основателя Германской империи была быстро забыта. Опыт 1914, 1938 и 1939 годов показал, что существование в Европе государства с шестьюдесятью – восемьюдесятью миллионами подданных, управляемого политиками-империалистами, располагающими огромным военным потенциалом современной промышленности, – постоянная угроза безопасности континента.
В 1871 году гений великого государственного деятеля поставил западную культуру и технику на службу прусской воинственности. Сегодня я вижу в этом союзе основную причину политической нестабильности в Европе. Восточная Германия с навязанным ей воинственным прусским духом так и не избавилась от своего колониального менталитета завоевателя славян. В ее руках западная техника становится инструментом войны, а не орудием цивилизации.
Более того, семь лет нацистской тирании с мучительной ясностью доказали мне полную несовместимость двух Германий – колониальной, рабской Германии Востока, первоначально населенной славянами, ставшими прусскими крепостными, и Германии Запада, где христианский и римский гуманизм был основной цивилизующей силой. Преследование христианской религии, садистский антисемитизм пруссаков, так чуждые населению Рейнской области, попытки оживить варварское язычество, бесчеловечное в своих нравственных концепциях, убедили меня и многих других в том, что для спасения Германии и Европы требуется восстановление прежнего барьера между двумя народами со столь различными ментальностями. Необходимо охранять свободу, культуру и христианство Западной и католической Германии – страны, безусловно относящейся к Западной Европе.
Душа Западной и Южной Германии стремится к Западу. Ее промышленное и техническое развитие направляет ее к великим океанским дорогам мира. Нацистская концепция «жизненного пространства» в виде территорий, которые предстоит завоевать, бессмысленна для великой промышленной державы, которой для своего мирного господства необходима вселенная.
Такая политическая реорганизация, разумеется, не является конечной целью. Послевоенный мир должен жить и развиваться. Уже существующий экономический хаос несомненно усугубится в результате нынешней войны. Снова встанет вопрос сотрудничества всех людей доброй воли ради возрождения. Осознают ли демократические правительства серьезность этих проблем? Ценную поддержку представляет Америка. Было бы безумием повторить экономические ошибки, совершенные после Первой мировой. Необходимо объединить ресурсы и добрую волю европейских стран и Соединенных Штатов Америки, чтобы подняться из руин и начать сначала. В конце этой войны не встанет, как в 1918 году, вопрос о возмещении убытков. Я надеюсь, что немецкий народ сам определит наказание убийцам, преступникам и фальсификаторам. Пусть мир будет конструктивным; пусть злоба будет изгнана навсегда! Будем работать на будущее и забудем прошлое!
В этой книге я попытался изложить некоторые идеи, к которым я глубоко привязан. Они не являются результатом импровизации. Как главе одного из мощнейших промышленных концернов Германии, мне приходилось двадцать лет преодолевать последствия несовершенного мира. Изгнание подарило мне время на размышления о прошлом, иногда лишь мучительном, иногда трагическом. Результат моих раздумий представлен на этих страницах. Пусть они станут вкладом одного человека доброй воли в грядущее мирное будущее!
ФРИЦ ТИССЕН
Монте-Карло, май 1940 г.
Часть первая
Мой разрыв с гитлеровской Германией
Глава 1
Мой побег из Германии
15 августа 1939 года мы с женой приехали в Бад-Гаштайн в Австрийских Альпах. Мы нуждались в отдыхе. Это был особенно беспокойный и напряженный год.
Говорили, что я поехал в Гаштайн готовить свой побег из Германии. Это неправда. Я действительно выезжал из Германии в начале августа на выставку в Цюрих, но если бы я хотел бежать, то уже тогда остался бы в Швейцарии. В то время я еще не верил, что начнется война. Против войны выступали немецкие генералы. Более того, мне рассказывали о заявлениях Тербовена, одного из близких друзей Германа Геринга и гаулейтера Эссена, из которых можно было сделать вывод, что все это просто дипломатическая игра и никто в правительстве даже не помышляет о вооруженной авантюре. Заявления Тербовена воспринимались как выражение личного мнения Геринга. В начале августа Геринг выступил против военных действий и лишь в последний момент изменил точку зрения. Таким образом, выезжая в Гаштайн, я был вполне умиротворен.
23 августа я узнал ошеломляющие новости о пакте, заключенном Гитлером и Сталиным. Переговоры длились долго, но я и представить не мог, что они зайдут так далеко. Без этого соглашения с Россией Гитлер никогда бы не решился на Польскую кампанию. Французские и британские послы недвусмысленно предупреждали, что их страны не потерпят нападения на Польшу. Наш посол в Париже граф Вельцек официально информировал немецкое правительство о том, что нападение Германии на Польшу послужит сигналом к началу полномасштабной войны.
Ситуация сложилась совершенно определенная. Ни Франция, ни Великобритания не смирились бы со вторым Мюнхеном. Как же случилось так, что ни Гитлер, ни Риббентроп этого не поняли? Годом ранее семидесятилетний британский премьер-министр впервые в своей жизни воспользовался самолетом и прилетел в Германию на переговоры с Гитлером. С той же целью французский премьер посетил Мюнхен. Было достигнуто соглашение, по которому Германия получила все, что хотела. Успех был беспрецедентным. Ни один германский император не мог похвастаться достижениями, сравнимыми с этим успехом. Выдающийся государственный деятель уровня Бисмарка осознал бы, что Мюнхен – исключительный дар богов, и сделал бы все, что в его силах, лишь бы избавить две великие западные державы от чувства унижения, и прежде всего посвятил бы себя мирному упрочению столь легко достигнутых результатов.
А что сделал Гитлер? 13 марта 1939 года он вторгся в Чехословакию, чью территориальную неприкосновенность пообещал уважать. Мне это показалось чудовищным. Нарушение торжественного обещания в таких условиях означало оскорбление двух великих держав, а нацистам, вероятно, показалось проявлением гениальности величайшего политика, коего знавал мир (именно таким Гитлер сам считал себя). Мне же и многим другим немцам это казалось чистейшим безумием – прыжком к катастрофе. Я скептически относился к возможности урегулировать спор с Польшей с помощью второго Мюнхена. Две великие державы, объединившиеся и располагающие колоссальными рессурсами, не поддались бы на один и тот же обман дважды.
Новости о подписании соглашения со Сталиным встревожили меня. Однако, полагаясь – может быть, слишком – на собственное знание ситуации, я все еще верил, что этот эпизод – просто еще один в ряду эффектных эпизодов, характерных для режима. Насколько я мог судить, в Париже и Лондоне советско-германский пакт о ненападении не поколебал решимости обеих демократий к вооруженному отражению любого нового акта насилия. Меня это не удивляло. Любая другая политика была бы равносильна капитуляции западных держав, то есть чистому самоубийству. Но я все еще не верил в возможность войны.