Страница 79 из 91
Я лежу в своей койке и представляю, как белоснежный корабль-лебедь мягко скользит над обломками судов, на борту которых десятки тысяч людей стали жертвами немецко-русской войны. Все это тоже часть той большой арены вокруг Ленинграда, которую мать природа теперь милостиво укрывает от невзгод. Сейчас, пожалуй, мы вновь проплываем мимо Таллинна, где огни маяков подмигивали тебе так многозначительно и напоминали о теплой коже той эстонки.
Таллин, который тогда на наших картах обозначался как Ревель, являлся с 1940 года главной военно-морской базой Балтийского флота. 27 августа 1941 года передовые отряды немецких 61-й и 217-й пехотных дивизий оказываются уже перед воротами города. Обороняют его три стрелковые дивизии и моряки. В конце концов советский адмирал Трибуц отдает приказ на отход. Входящие в город немцы попадают под заградительный огонь советской корабельной артиллерии. Русские ставят плотную дымовую завесу. Под ее прикрытием грузят они остатки 10-й, 16-й и 22-й стрелковых дивизий на 170 боевых кораблей и торговых судов. После полудня они выходят в море. Поврежденный крейсер «Киров» тянут за собой из порта три миноносца. Остальные 15 миноносцев, шесть торпедных и сторожевых катеров, 28 тральщиков, шесть подводных лодок, танкер и 25 транспортных судов составляют первый конвой. Два следующих конвоя сопровождают тральщики, сторожевые корабли и морские охотники. Начальник штаба Балтийского флота контр-адмирал Пантелеев следует в арьергарде, составленном из четырех миноносцев.
Кораблям предстоит пройти около 300 километров до Кронштадта и Ленинграда. На борту они имеют свыше 20 000 солдат и насильно угоняемых эстонцев, а также 66 000 тонн военных материалов. Им сопутствует прекрасная погода, и 29 августа они приближаются, ни о чем не подозревая, к мысу Юнинда, где немцами уже установлено минное заграждение, подлинные размеры которого русским не удалось установить, хотя незадолго до этого здесь уже были потоплены на минах одиннадцать кораблей. Видимость затруднена из-за густых клубов дыма от горящих лесов в прибрежной полосе Эстонии. Обстановка неясная. В этот момент немецкие сухопутные артиллерийские батареи внезапно открывают огонь, а затем корабли подвергаются атаке семи самолетов Ju-88, случайно обнаруживших конвой. Корабли начинают гореть один за другим, опрокидываются и тонут. Но немцам не удается в полной мере воспользоваться ужасным подарком. Они не готовы к бою с такой мощной армадой. Адмирал Трибуц вынужден доложить о потере 70 кораблей. Поврежденному крейсеру «Киров» все же удается добраться до Кронштадта.
В ходе этих событий наглядно проявляется пренебрежение человеческими жизнями со стороны Сталина. Когда бомбы накрывают транспорт «Казахстан» с 3600 солдатами на борту, то, по свидетельству американца Солсбери (автор книги «900 дней». — Ю. Л.), одна из них попадает в мостик. Ударной волной командира корабля капитана Калитаева выбрасывает в бессознательном состоянии за борт. Лишь в воде он приходит в себя. Если бы не одна из подводных лодок сопровождения, выловившая его, он бы захлебнулся. «Казахстан» попадает на песчаную отмель, но затем ему удается сняться с нее и добраться до Кронштадта. Калитаева выносят на берег. Однако там его ждет не помощь, а НКВД. Его обвиняют в том, что он произвольно покинул корабль, чтобы спасти свою жизнь. Приговор военного трибунала: смерть путем расстрела. Тотчас же он приводится в исполнение. Через 20 лет после этого вдова Калитаева получает официальное заключение о необоснованности обвинения.
Этот эпизод напоминает историю, произошедшую после того, как на берег сошла группа девушек из вспомогательной службы ВМС Германии, которым удалось выжить после гибели лайнера «Вильгельм Густлоф» в январе 1945 года в штормящей Балтике. По данным Гейнца Шёна (ассистент пассажирского помощника в том рейсе. — Ю. Л.), занимавшегося многие годы исследованием этой катастрофы, при этом погибли 9343 человека, из них более 5000 детей. Молодым женщинам удается, после того как их покормили, пробиться на поезд, идущий дальше на Запад. Многие из них все еще не в состоянии преодолеть шок, вызванный катастрофой корабля. В этот момент их выталкивают из вагона нацистские функционеры, обвиняя в том, что они собираются позорно бежать на Запад. Несколько сочувствующих свидетелей этой сцены смогли предотвратить еще худшие последствия, которые могли последовать со стороны политических гангстеров.
Советский флот, застрявший в бедственном положении в горловине своеобразной воронки, препятствующей его выходу в Балтийское море, подвергается самой резкой критике со стороны своего Верховного Главнокомандующего. Немцы с безжалостной основательностью держат воронку закупоренной. Они ставят в 1942 году восемь минных поясов, оснащенных 13 000 минами, а в 1943 году добавляют противолодочные заграждения длиною 60 километров, установленные на глубину до 60 метров. 25 из 49 русских подводных лодок подрываются в Балтийском море на этих минах.
Морская война в Балтийском море едва ли располагает возможностями для совершения громких акций. Немцы охраняют свои морские коммуникации, а позднее поддерживают корабельной артиллерией отступающие сухопутные части, которые занимают позиции на побережье. Но самое большое достижение немецких ВМС в том, что они помогли перевезти морем в конце войны два с половиной миллиона человек, спасавшихся бегством на Запад. Для этого были задействованы свыше 1000 кораблей, практически все, что имелось в наличии. 245 торговых судов были потоплены, 33 000 человек погибли. Поэтому в акватории от Невы до впадения в Одер, помимо обломков русских кораблей, лежат немецкие миноносцы и торпедные катера, вспомогательные крейсера, сторожевики и тральщики. В их числе корабли-смертники «Вильгельм Густлоф», «Гойя», «Штойбен» и многие другие транспорты и суда, затонувшие вместе со своими экипажами, с женщинами, детьми, ранеными и солдатами. Русские и немцы в этой войне воистину не щадили друг друга.
А сейчас прекрасная, белая «Европа» элегантно скользит над многими ржавыми и обросшими ракушками корабельными обломками. Глубоко на морском дне лежат кости несчастных людей. Над ними работает корабельная пекарня, где только что с противня сняли хрустящие булочки к завтраку. Повара распределяют по порциям черную икру, которая сегодня будет подана с кусочками льда. Они подсчитывают, сколько будет употреблено турецкого инжира, который предстоит подать в водке, с ванильным мороженым и со взбитыми сливками. Меню «Европы» в рейсах давно уже составляется в соответствии с русскими кулинарными традициями. На выбор предлагается: семужная розочка «Астрахань», ликер «Царь Николай», салат «Багратион», нашпигованный окорок косули «Романов». Главный стюард следит за раскладкой корзин с фруктами, которые должны украшать столы к завтраку.
У меня перед глазами вновь возникает молодой ефрейтор, каким я был в 1943 году. Его уже тогда не нужно было убеждать в том, что запах гниения, тянувшийся по всем лесам, окружавшим Погостье, это не то же самое, что аромат лаврового венка для героев. Еще долго он перебивал ему дыхание, когда приходилось осторожно идти через осоку по качающейся в болоте гати. И когда он ночами всматривался в передний край противника, а болотная жижа хлюпала под его сапогами, то слышал, как между останками людей, которые были не старше его и теперь уже не отличались от него ни языком, ни национальностью, ни происхождением, ни своими идеалами, раздавалось шуршание крыс. Он видел, как они снуют туда и обратно и чувствуют себя там прекрасно. Преодолевая чувство отвращения, расстреливал он тогда весь магазин своего пистолета-пулемета MP 40 по мечущимся теням. Но часто обескуражено и с грустью опускал он свое оружие. «Ах, брат Фриц, — думал он тогда, — ах, брат Иван, неужели после всех нас останутся в живых только лишь крысы?»
Утро следующего дня. Южный ветер силой три балла. На море легкое волнение. Самая погода для купания. Еще несколько таких круизов, и я привыкну к черной икре, также как к айвовому джему, намазываемому на хлеб к завтраку. Все спрашивают друг друга: может быть, удастся свидеться и в следующей такой поездке? Моя соседка по столу сидит с суровым и жестким лицом, взгляд ее то надменный, то застенчивый. Каждая морщинка на лице свидетельствует о судьбоносных проигранных битвах, о долге и о покорности судьбе. Она обращается ко мне: «Одно для меня ясно: в октябре я стараюсь всегда убраться куда-нибудь подальше от дома, туда, где больше всего экзотики». Осторожно я начинаю ее расспрашивать. Она рассказывает, как бы подчеркнуто, между прочим. И вновь я сталкиваюсь с типичной трагической историей представителей моего поколения. Вначале утрата последних иллюзий, когда она была операционной сестрой в полевом госпитале. Все члены семьи погибли, кто в результате бомбежки, кто в бою, другие когда спасались как беженцы. Отец был социал-демократом, противником Гитлера. Его приход он предвидел. Освобождение закончилось для него гибелью, но в этот раз, когда Бухенвальд стал уже советским лагерем для брошенных туда немцев. Каждый год, начиная с 1939 года, это случалось с ее родственниками именно в октябре.