Страница 48 из 91
Врачи, находящиеся по обе стороны фронта, имеют достаточно возможностей для приобретения большого опыта. Они могут исследовать воздействие холода на человека, определяя, при каких обстоятельствах замерзает внутри кожи вода как одна из ее составляющих частей. Они уже знают, что кончики пальцев на руках и ногах, а также носа и мочки ушей являются своего рода термостатами, с помощью которых регулируется температура тела. Им становится ясно, почему побелевший нос означает опасность, почему температура воздуха минус восемь градусов представляется солдатам из-за испарений на влажной коже равной минус 25 градусам, если к тому же ветер дует со скоростью 5 метров в секунду. Врачи становятся свидетелями того, как солдаты, которые сами приходят в медпункт с оторванной кистью руки, и те, которых доставляют с оторванной ногой, абсолютно не реагируют на болевые ощущения. Врачи сталкиваются с тем, как раненые, несмотря на тщательный уход, внезапно умирают от болевого шока. По статистике причиной смерти на дивизионном медицинском пункте почти у 70 процентов являются шок и потеря крови, у 15 процентов это вызвано нарушением дыхания.
У врачей нет никаких средств противодействовать прекращению борьбы молодых солдат за свою жизнь при относительно легких повреждениях, и те умирают через несколько часов. В то же время бойцы, изуродованные самым ужасным образом, борются за жизнь с железным упорством и становятся образцовым примером самовыживания.
Солдат всегда знает, что его может ранить, но только теоретически понимает. Когда же это с ним происходит, он оказывается психологически не готов к этому. Только что находившийся в самой кризисной ситуации боя рядом со своими товарищами, он вдруг остается один на один со смертью. Он искалечен, не в состоянии самостоятельно передвигаться, беззащитен. Он видел, как умирали сотни его товарищей, но не думал, что с ним это когда-нибудь случится. Кто теперь поможет ему, кто вытащит его из этого ада, в котором ему уже больше нечего делать? Теперь наступает время боевого товарищества, которое не отражается в донесениях. Это тот час, когда ландскнехты превращаются в самаритян. Многие солдаты смиряются со смертью. Часть из них умирает молча, некоторые молятся, иные зовут мать, жену, любимую. Вспоминал ли кто-нибудь из немцев в эти минуты о своем фюрере — Гитлере, а русские — о Сталине? Если же кому-то из них все же удается вырваться из объятий смерти, то этот человек внутренне становится уже совершенно другим.
Тот, кто в Германии спрашивает инвалидов войны об их увечьях и интересуется, велико ли их разочарование тем, что они не имеют никакой благодарности от своего Отечества, а их пенсия мала, тот редко получает исчерпывающий ответ. Насколько маловажен для них сегодня вопрос, кто действительно «победил», настолько мало их интересуют всяческие почести.
Очень немногие из инвалидов войны ощущают на себе уважение со стороны окружающих. И мало кто из них стремится излить свою душу. Ведь речь идет о прошлом, рассказать о котором у них просто не хватит слов. Кто из них хочет обсуждать темы, вытесненные из общественного сознания? Самая главная мысль, высказываемая инвалидами войны: «Ни наши погибшие товарищи, ни мы сами не нуждаемся в сочувствии от людей, которые стыдятся того, что являются немцами».
Доктор Карлхайнц Шнайдер-Янессен, который занимался темой «Врач на войне», представленной в его одноименной поучительной книге, имел дело со специальными статистическими данными о последствиях Второй мировой войны. Он пишет о том, что в 1950 году в Западной Германии проживало около 820 000 человек, страдавших от последствий ранений, 90 000 — от обморожений, 60 000 — от повреждений мозга. 8400 человек ослепли в результате ранений. Свыше одного миллиона страдали от болезней, спровоцированных войной.
Фронтовые врачи считали, что четверо из пяти раненых в голову недолго могут прожить при таких травмах. Но даже и сегодня мы узнаем о случаях, когда раненые в голову умирали через двадцать-тридцать лет после окончания войны, страдая все это время от хронического заболевания. Те, у кого был задет мозг, были парализованы, страдали от судорог, теряли умственную способность. В конце концов, многие из них кончали жизнь самоубийством.
Когда Шнайдер-Янессен пишет о том, что в 1952 году в Западной Германии насчитывалось около 1,4 миллиона инвалидов войны, то имеет в виду лишь тех, кто получил телесное увечье. Значительно большее число людей получило моральную травму. Миллионы женщин и детей стали свидетелями и жертвами самых ужасных несчастий во время бомбежек, изгнания с родных мест и в результате так называемого освобождения. Впрочем, в преодолении этих последствий прошлого достижения нашего государства проявляются больше в противостоянии требованиям о повышении пенсий, а не в решении вопросов в области психотерапии, как это, к примеру, в подобных случаях делается в США. Возможно, и здесь свою роль играют предубеждения в отношении оклеветанного поколения, жившего в то время.
Что касается тех, кто получил телесные повреждения, то в 1962 году в Западной Германии все еще были живы 135 524 одноногих инвалида и свыше 40 000 человек, лишившихся одной руки. Без двух ног насчитывалось 10 075 инвалидов, без двух рук — 1000, из них 125 полностью потерявших зрение. Кроме того, были еще живы 26 человек с ампутацией всех конечностей, а также 6210 слепых инвалидов войны.
Но вернемся вновь на дивизионный медицинский пункт. Лишь десятая часть всех повреждений — подводят врачи кровавый итог — составляют обычные пулевые ранения. Три четверти всех ранений вызваны осколками в виде кусков рваного железа или сплющенной стали. Киношные, элегантные сквозные ранения в действительности случаются редко. Разрывные пули с небольшим количеством взрывчатого вещества, применяемые русскими, которые на поле боя можно узнать по звуку, напоминающему падающие горошины, разрывают телесную ткань кусочками свинца и имеют ужасные последствия. При ранениях в живот выживает 41 процент из числа тех, кто был прооперирован в первые четыре часа, после 12 часов — лишь 15 процентов. Половина всех раненых в живот умирают, прежде чем им удается оказать врачебную помощь. И во время войны спасение человеческой жизни — это в конечном итоге вопрос быстрой доставки раненого. В особенности при температуре до минус 50 градусов в условиях непролазных лесов под Ленинградом.
В 21-й пехотной дивизии нехватка личного состава, выбывшего из строя под Киришами и во время лесных боев у Дубовика, компенсируется за счет выздоровевших солдат и молодого пополнения. Осенью 1942 года поступают, наконец, с годичным опозданием, первые сносные комплекты зимнего полевого обмундирования. Дивизия подводит итоги. Она удостоена чести быть упомянутой в Сводке вермахта. А в хронике дивизии о солдатах, побывавших в Киришах, генерал-полковник фон Зеект отзывается так: «В принципе то, за что они так отчаянно цеплялись, было упорной обороной против упорно наступающего противника… на участке, имеющем сомнительное значение в оперативном отношении. Солдаты отзываются об этом и вовсе просто: „Нас отправили в расход“».
Для дивизии «СС Полицай» уже в прошлом остался накал атак русских на южном выступе позиций под Ленинградом. Русские попытались форсировать Неву там, где ее ширина составляла от 500 до 1000 метров и где в нее впадала река Тосна. Уже в самом начале потерпели неудачу их попытки нанести отсюда удар по «Бутылочному горлу». Но это явилось еще одним доказательством того, с каким упорным и кровопролитным старанием пытались разорвать защитники Ленинграда кольцо окружения, пока оно в один момент не лопнуло. С чувством горького юмора Полицейская дивизия была переименована в «Дивизию березовых крестов» — так много солдат она потеряла. Мимо ее позиций, расположенных по берегу Невы, плыли в эти дни около 40 штурмовых лодок с трупами красноармейцев, которые попали под заградительный огонь во время попытки десантирования. Немцы давно уже отвыкли праздновать триумф при проявлении таких знаков русской самоотверженности.