Страница 20 из 91
Смущенными выглядели улыбки на лицах этих парней: рабочих и крестьян, когда им вручали знаки за рукопашный бой и медали за мужество. На их рукавах были видны почерневшие от грязи нашивки за уничтоженные ими танки. Они все выглядели как дружелюбно настроенные ученики-ремесленники, сельскохозяйственные рабочие и служащие. Да, в сущности, большинство из них ими и были.
Снайперские отличия за 20, 40, 60 попаданий, знаки за участие в 15, 30, 50 рукопашных боях, вся эта «мишура» не вязалась с их простодушными, безобидными лицами.
Ордена советских солдат выглядели по-другому. Лица у них также были другими. Но их поступки и страдания были такими же. И это касалось также тысяч русских женщин-снайперов, медсестер и связисток на Ленинградском фронте.
Солдатам, окопавшимся в лесах и руинах домов между Волховом и трассой Ленинград — Новгород, приходится совсем туго. Ночью температура в районе Спасской Полисти опускается до минус 37 градусов, днем — минус 34. Пулеметчики держат затворы своего оружия за пазухой, уберегая их от замерзания и зная, что те могут понадобиться в любой момент. Когда однажды в разведдозоре один из пулеметчиков, бывший 1-м номером, упал на землю, получив ранение, и выронил из рук пулемет, то остальные солдаты несколько часов искали под снегом его оружие. Оно исчезло под метровым слоем снежного наста. Сотни единиц оружия были потеряны подобным образом. Те немногие блиндажи, убежища, подвалы, что имелись в наличии, почти все разрушены артиллерийским огнем.
Раненые вынуждены часами лежать на открытом воздухе, прежде чем их оттащат в ближнюю тыловую зону, зачастую на расстояние в десять-двадцать километров. Чаще всего уже сам по себе холод означает смерть для них. Первая медицинская помощь для многих приходила уже слишком поздно. Доставка раненого с передовой позиции в ближний тыл, расстояние между которыми составляет полтора километра, продолжается по глубокому снегу свыше двух часов, даже если его при этом тащат четыре человека.
Русские страдают точно так же. И все же им лучше. У них перед глазами победа. С каждым метром земли, которую они отвоевывают у «фрицев», они возвращают себе частичку Святой Руси. Они без устали вводят тяжелую артиллерию в район прорыва. По лесной просеке прокладывают две железнодорожных колеи, которые позднее вошли в военную историю под названием «Просека Эрика».
Их акция имеет, впрочем, один изъян, который вначале представляется атакующим мелочью. Немцам удается и дальше удерживать опорные пункты на флангах русского прорыва. Для русских они как бельмо на глазу. Немецкие солдаты, засевшие в развалинах домов, находятся постоянно настороже, прислушиваясь к тому, как днем и ночью, подобно призракам, мимо идут потоком наступающие ударные части советских войск. Некоторые из опорных пунктов, правда, приходится, в конце концов, оставить, после чего немцы окапываются в чистом поле в снежных нишах, дно которых устилают еловыми ветками. Но они не отступают. И постепенно до русских начинает доходить, что их почти стокилометровый прорыв в глубь немецких позиций, в результате чего создалась смертельная угроза артериям снабжения между Лугой и Гатчиной, а также между Тосно и Чудово, ни к чему не приведет, если им не удастся расширить трехкилометровый коридор и вывести его из-под удара немецкой артиллерии и штурмовой авиации.
Конечно, их передовые отряды получают дополнительное снабжение с воздуха. Для этого они даже построили взлетно-посадочную полосу. Но сейчас для них самое время создать из маленькой калитки, ведущей к просеке, широкие массивные ворота, через которые можно будет вводить сюда технику и резервы, выводить войска на замену и транспортировать раненых. Однако теперь уже и «Фриц» стал таким же упрямым, как тот «Иван», которого немцы ругали именно за это.
Четвертая глава
БАНДИТСКАЯ ВОЙНА ПАРТИЗАН И ВОЕННОЕ ПРАВО
Русские видят жалкие остатки немецких позиций и опорных пунктов, они видят изможденных немецких пленных и слушают их показания. Да, немецких солдат берут в плен, хотя член Военного совета Второй ударной армии бригадный комиссар Васильев отдал четкий приказ, запрещающий это. Тем самым он последовал призывам Сталина к убийствам, которые затем из соображений целесообразности были смягчены. Уже 13 января были расстреляны в расположении штаба армии двенадцать немецких военнопленных. Здесь необходимо пояснение, чтобы избежать недопонимания. С обеих сторон имелись солдаты, которые немного дольше, чем нужно держали палец на спусковом курке автомата или могли еще раз передернуть затвор, видя перед собой безоружного противника. Это был самый простой способ не утруждать себя сопровождением пленных по тяжелым дорогам, охраняя их при этом, устраивая на ночлег и обеспечивая едой. Едва ли можно найти свидетельства о взятых в плен солдатах в первые недели Волховской битвы.
Тем, кто этому возмущается, следует подумать о том, что война была и остается грязным делом. Тот, кто поднимает на борьбу народ, поднимает со дна также мутные осадки криминала, садизма, мести и ненависти. Мог бы поклясться генерал какой-либо армии, что среди его подчиненных не было преступников, людей, потерявших совесть и неистовых любителей пострелять? В казарме дисциплину поддерживать легко. Однако, в лесных, уличных боях, при нападениях партизан, в рукопашных схватках, в борьбе за выживание возникают психологические стрессы, которые тем меньше имеют дело с соблюдением каких-то основных правил межчеловеческого общения, чем больше имеется потерь среди участников конфликта, чем больше они измотаны, ожесточены и находятся на грани нервного срыва. Многие при этом впервые открывают для себя, на что они способны, и заглядывают в самые сокровенные уголки своей души. Сдача в плен поэтому совсем не означала гарантии, что удастся сохранить себе жизнь.
Совесть красноармейцев в эти месяцы и без того уже убаюкана безудержной пропагандой ненависти и призывами к уничтожению врага. Сегодня, впрочем, сталинские приказы, разрешающие убийства, и тирады ненависти Ильи Эренбурга преподносятся у нас в большинстве случаев как ответная мера гитлеровскому указу о комиссарах, который, игнорируя мнение большинства немецких офицеров, разрешал уничтожать на месте взятых в плен политруков. Его отменили в 1942 году. А Эренбург был потом в послевоенной Германии предложен кандидатом на получение премии в области книжной продукции. В действительности, едва лишь началась война, и о приказе о комиссарах еще не было речи, как первые немецкие военнопленные уже стали жертвами пыток и систематических убийств. Такое «уничтожение» безоружных «фашистов» их противниками упоминается лишь вскользь. Если же речь об этом вообще заходит, то объяснения таким бесчинствам со стороны просвещенных народов ограничиваются принесением извинений за «вполне понятное чувство мести» или за «вынужденные последствия».
После того как пленный допрошен и уже не представляет ценности, либо вообще отказался что-либо говорить, его дальнейшая судьба в русском плену становится совсем хрупкой, особенно в начальный период войны 1941 года. Лишь от пяти до семи процентов захваченных немцев пережили плен в 1941 и 1942 годах. Но когда требовалась помощь в транспортировке раненых, переноске грузов, строительстве дорог, валке леса, то для пленного это означало сохранение жизни, так как была востребована его рабочая сила.
Случаи садистских беспрецедентных убийств военнопленных происходили не только в частях НКВД, но и в регулярных советских войсках. Поэтому штабам Красной Армии отдавались жесткие приказы, пресекавшие под угрозой наказания такие злодеяния. Об этом свидетельствуют документы. Мы, немцы, также не можем похвастаться тем, что всегда поступали по закону. Бесчинства по отношению к безоружным русским пленным отличались, пожалуй, лишь методами, но не своей сутью.
Немецкие фронтовые части редко оказывались непосредственно причастными к убийству военнопленных. После окончания войны бывшим, так называемым иностранным рабочим, находившимся до угона в Германию на оккупированных территориях, был задан вопрос: какие группы немцев вели себя наиболее порядочно в отношении гражданского населения? Пятьдесят пять процентов ответили: фронтовые солдаты.