Страница 7 из 11
Хирургия во время наступления очень отличается от хирургии во время отступления, хирургия летом – это далеко не то же самое, что хирургия зимой. Во время наступления активное противодействие противника постепенно уменьшается. Противник пытается отвести свою артиллерию в безопасное место. Его воздушное прикрытие задействовано над линией огня или же пытается не допустить сосредоточения сил противника. Вы можете оставить раненых на сборном пункте, и им будет оказана помощь после короткой транспортировки, так как полевые госпитали также продвигаются вперед.
Однако во время отступления огневая мощь противника постоянно возрастает. Раненых приходится сразу же эвакуировать. Полевой хирургический госпиталь должен быть готов в час приближения опасности трогаться с места, часто не имея возможности разрешить трагическую дилемму – бросать или не бросать раненых. Если исходить из этической точки зрения, в такой ситуации правильно было бы остаться вместе с ранеными. Но на практике это означает потерю сотен жизней. Дивизия, которая лишится одного из двух своих полевых хирургов, вскоре столкнется с определенными трудностями. Второй из оставшихся хирургов не сможет восполнить эту потерю, так как и без того уже работает на пределе своих возможностей.
Летом не так уж и трудно сохранить раненую конечность с нарушенным кровообращением. Но в холоде конечность начинает воспаляться, и вскоре возникает гангрена. Когда эвакуация из полевого хирургического госпиталя в тыл откладывается несколько раз, температура воздуха становится жизненно важным фактором, который может иметь для раненых исключительно тяжкие последствия.
У нас уже была довольно комичная прелюдия к ситуации подобного рода, которая в последние годы войны стала довольно обычной. Пока армия под командованием Тимошенко быстро откатывалась по направлению к новой линии обороны, располагавшейся вдоль берега Днепра, мы вновь разместили свой госпиталь в палатках, разбив их в нескольких километрах к востоку от Днестра. В течение нескольких дней шел сильный ливень. Практически все машины тонули в грязи. А мы каждый день сообщали нашему начальству в армейский корпус, что в тыл было отправлено от 70 до 100 раненых. Начальник медицинской службы корпуса находился на другой стороне Днестра. В течение нескольких дней он пытался добраться до нас, чтобы устроить одну из очередных проверок. Но каждый раз его машина застревала в грязи. И когда он возвращался в свой штаб пешком, он всегда находил наше послание, извещавшее его о том количестве раненых, которое мы отправили в тыл. В конечном итоге он все-таки появился в нашем полевом хирургическом госпитале, причем в очень дурном расположении духа. Госпиталь был пуст, за исключением одного пациента, которого мы тщательно скрывали.
В соответствии со странной армейской психологией командир нашей роты, благодаря которому эвакуация раненых осуществлялась весьма успешно, не получил никакой благодарности. Вместо этого он получил «ракету», а точнее говоря, целый их залп. Начальник медицинской службы корпуса поинтересовался, с помощью каких транспортных средств мы эвакуируем раненых. Мы поняли, что он не доверяет тем цифрам, которые мы ему сообщали. Естественно, это чудо стало возможным только благодаря тракторам, которые нам предоставлял капитан Штуббе. Но мы пообещали капитану, что никому не расскажем об этом, и сдержали свое слово. Это было сделано отнюдь не из эгоистических соображений. Не было никаких сомнений, что если мы раскроем наш секрет, то начальник медицинской службы корпуса будет постоянно пытаться позаимствовать тракторы у командира понтонеров. Непосредственным следствием этого будет то, что капитан Штуббе просто перестанет давать нам тракторы.
Наша способность игнорировать абсурдные приказы стремительно возрастала по мере продолжения войны в России. Но в то время капитан Штуббе все еще вынужден был неукоснительно выполнять все приказы. Мы могли лишиться его любезной помощи, и ее нечем было бы заменить.
Так что мы держали язык за зубами. Начальник медицинской службы корпуса покинул нас в гораздо худшем расположении духа, чем то, в котором он прибыл к нам. К нашему большому облегчению, мы через несколько дней узнали, что он отправил своего адъютанта с инспекцией по госпиталям, чтобы сверить количество поступивших туда раненых с теми сведениями, которые мы предоставляли в своих отчетах, – и он убедился в их достоверности.
Капитан Штуббе остался весьма довольным, что эта история закончилась именно так, и на радостях приказал зарезать пару свиней, угостив затем всю нашу роту вареным мясом. А в дополнение к нему было еще и пиво. В свое время он купил маленький бочонок в Бухаресте. Все это время он хранился под одним из его громадных понтонов.
После трапезы разговор в очередной раз зашел о нашем единственном пациенте. Его история до сих пор сохранилась у меня в памяти со всеми подробностями. Он поступил к нам с многочисленными осколочными ранениями обеих рук, они были достаточно опасными, хотя он и не успел потерять слишком много крови. Благодаря этому он мог двигаться самостоятельно, рукава его гимнастерки были разрезаны, а руки наскоро перебинтованы и заключены в лубки.
Поскольку осколки от мины обычно имеют крупные размеры и острые края, они способны причинить значительные повреждения мягким тканям. Края таких ран всегда выглядят рваными. И в подобных случаях угроза возникновения газовой гангрены особенно велика. Газовую гангрену вызывает анаэробная бактерия, которая размножается только при отсутствии воздуха, выделяя газ в мягкие ткани, что быстро приводит к их разложению. О ее присутствии свидетельствует свистящий звук, который появляется тогда, когда доктор ощупывает рукой область поражения, это выделяются пузырьки газа. Единственным надежным способом лечения в таких случаях является удаление поврежденных тканей. Поврежденная область вскрывается, и все поврежденные кусочки ткани бережно удаляются. Воздух должен проникать во все части раны. Затем она промывается перекисью водорода. Это способствует проникновению кислорода в мягкие ткани и действует как обеззараживающее средство. Операция должна проводиться с большой тщательностью. Если проглядеть хоть малейший участок поврежденной ткани, он послужит источником дальнейшего заражения.
Существовала также противогангренная сыворотка, но она оказалась не очень эффективной. Неплохие результаты достигались только при введении ее прямо в пораженную область, но она рассасывалась потоком крови. За несколько месяцев до описываемых событий, когда я находился в Греции, в только что занятом форте Эллас, входившем в систему обороны линии Метакса, протянувшейся вдоль турецко-болгарской границы[1], греческий коллега попросил меня предоставить ему сыворотку от гангрены. Чтобы не выглядеть невежливым, сержант Кинцль распаковал половину своих запасов. При этом он точно знал, в какой коробке и на какой полке хранятся пять ампул с противогангренной сывороткой, которые составляли наш неприкосновенный запас. Греческий хирург пытался оказать помощь пациенту, у которого гангреной был поражен язык. Сыворотку впрыснули прямо в основание языка, и пациент выздоровел.
Нашим пациентом в России был молодой человек примерно 22 лет. Он был студентом технического колледжа, который находился где-то в южной части Германии. К сожалению, мой подход к нему оказался бестактным с самого начала.
– Вы служили в шестой роте полка Рейнхарта, не так ли? Были ли вы среди солдат, которые раскалывали эти «коробки» на высоте 201? Были вы там?
– Да, да, я там был.
– Там было настоящее пекло.
Эта история о беспримерной храбрости небольшой группы пехотинцев превратилась в легенду менее чем за день.
Раненый молча посмотрел на меня. Затем он взглянул на свои бинты. Я все еще не знал, что скрывается под ними. Внезапно меня охватило чувство стыда. Мне было легко говорить, а также думать и чувствовать в обычных рамках. Вероятно, у него больше не было рук.
1
Скорее всего, автор имеет в виду греко-албанскую границу. (Примеч. ред.)