Золотая ловушка

Сердце отчаянно колотилось, когда он опустился на колени перед входом в выработку. Ему не хватало воздуха, вся кожа на голове горела и зудела, однако, как только он пополз, ему стало легче. Забой, где он теперь работал, находился на расстоянии шестнадцати футов от входа. Используя кайло, он начал отбивать и отколупывать куски от кварцевой жилы. Это было не так легко, как раньше. Скала у него над головой молчала. А вот давление сделалось просто ощутимым. Он чувствовал, как с каждым ударом оно растет, и ждал катастрофы в любую минуту. Ему чудилось, что вся эта махина лежит у него на плечах, выдавливая воздух из легких.

Внезапно он прекратил работу. Мешок уже почти наполнился. Уэзертон лежал неподвижно, глядя на каменный потолок у себя над головой.

Нет.

Больше он копать не будет. Довольно. Больше ни одного мешка. Ни одного фунта. Сейчас он вылезет отсюда, спустится вниз и, не оглядываясь назад, пойдет прочь. Дома его ждут жена и малыш Томи, мальчик радостно побежит ему навстречу — они слишком дороги ему, чтобы рисковать.

Вместе с этим решением пришел покой, пришла уверенность… Уэзертон глубоко вздохнул, расслабился и только в этот момент почувствовал, до какой степени напряжено все его тело. Он перевернулся на бок и очень осторожно собрал все свое имущество: фонарик, мешок и кайло.

Он победил. Победил крошащуюся скалу, победил собственную жадность. Он успокоился и настолько, что, выбираясь из выработки, перестал соблюдать прежнюю осторожность, которая отличала все его поведение внутри каменной толщи. Двигаясь беспечно и уверенно, он задел ногой кусок кварца, который торчал из стенки забоя.

Удар получился ничтожно слабый, почти незаметный, и даже немыслимо было представить, что он вызовет такую реакцию. Скала вдруг вся передернулась, словно кожа животного, которому нанесен удар; вся древняя масса камня вздрогнула, послышался глубокий, со всхлипом, вздох.

Он слишком долго там задержался!

Охвативший его ужас заставил все тело сжаться. Он съежился, стараясь занимать как можно меньшее пространство. Пытался заставить себя двигаться, несмотря на гул, наполнивший всю узкую нору. Шепот каменной глыбы превратился в жуткий жалобный стон, посыпались мелкие камни. И вдруг наступила тишина.

Тишина, которая оказалась еще более страшной, чем звуки. Сам не зная как, Уэзертон продолжал ползти, ожидая каждое мгновение, что будет похоронен в этой могиле из золота. И вдруг почувствовал, что его ноги на свободе. Он выбрался!

Старатель бежал без оглядки, ему вдогонку несся все усиливавшийся рев, от которого он никуда не мог скрыться. Когда, судя по крутизне склона, понял, что находится в безопасности, он упал на колени, обернулся и посмотрел назад. Глухой рокот, напоминавший раскаты грома, не умолкал, однако видимых изменений Уэзертон не заметил. И вдруг на его глазах каменная башня сдвинулась и покачнулась. Это движение длилось всего несколько секунд, но прежде чем многие тонны камня остановились, вновь обретя равновесие, его забой и все, что было вокруг, перестало существовать.

Как только к нему вернулась способность стоять на ногах и двигаться, Уэзертон подобрал с земли свой мешок с золотоносным кварцем, сумку с едой, флягу и пошел прочь. Прохладный ветерок приятно освежал его лицо. Больше он не оглянулся ни разу.

И ЕЩЕ ОДНА ЛОЖЕЧКА ДЛЯ КОФЕЙНИКА

Добравшись до Растлер-Спрингс, Лорри поняла, что заблудилась.

Стив рассказывал ей, как нужно ехать кратчайшим путем через горы на почтовую станцию Драй-Крик, и советовал ехать именно так, если с ним что-нибудь случится. Но он предупреждал, что не следует держаться слишком близко к Джуниперу и нельзя останавливаться у Растлер-Спрингс.

Вернувшись назад, она смогла бы найти поворот, который пропустила, но времени терять нельзя, двигаться нужно немедленно — если сейчас задержаться, то до почтовой станции она доберется только глубокой ночью.

Проще всего было бы вернуться на ранчо и снова отправиться в путь на рассвете, как только Стив уйдет из дома. Однако, если она возвратится, у нее больше никогда не хватит духа снова от него уйти. Она уже и так доставила Стиву слишком много хлопот.

Гнедой стал пить свежую воду из родника, а Лорри тем временем соскользнула с седла на землю и тоже попыталась напиться, черпая воду пригоршнями из ручья. Это у нее плохо получалось, напиться ей не удалось, она только намочила все лицо и забрызгала блузку. Типичная неудача, как и все остальное, что с ней случалось, с тех пор как она приехала на Запад.

Поднявшись на ноги, она увидела, что на опушке леса стоит человек с ружьем в руках. Лорри не имела понятия, сколько времени он там простоял, только вдруг осознала, как далеко от всего и от всех находится это место. К тому же никто, даже Стив, не знает, что она здесь. А револьвер у нее в седельной сумке.

Человек был худ и стар, а его глаза — никогда в жизни, ни у кого она не видела таких холодных глаз. Тонкая сеть морщин покрывала его узкое, иссушенное солнцем лицо с высокими скулами, напоминавшее бы соколиную голову, если бы не короткий, слегка приплюснутый нос. Синюю линялую рубашку и сильно поношенные джинсы венчала совершенно новая шляпа с узкими полями.

Он ничего не говорил, просто смотрел на нее, выжидая.

— Я прозевала поворот. — Лорри сама удивлялась тому, как спокойно с ним разговаривает. — Я ехала в Драй-Крик.

Его глаза скользнули с ее лица на седельную сумку, в которой находились все пожитки, которые она привезла к Стиву Боннету на ранчо «Ред-Тэнкс».

— Ты — женщина Боннета, — констатировал он сухим и резким голосом.

Она вызывающе вздернула подбородок.

— Да, жена.

— Уходишь от него?

— Не ваше дело, — огрызнулась она, вдруг рассердившись.

— Не могу осуждать, если ты струсила.

— Да не в этом дело! — чуть не закричала она. — Совсем не в этом!

Его старые глаза привыкли разбираться в следах, а также в мотивах поступков мужчин, да и женщин тоже.

Но она говорила правду. Ею двигал не страх, а что-то другое. Он почувствовал, что в ее голосе звучит горечь, сознание своего поражения и обиды.

Он кивнул в сторону юга.

— Там моя лачуга, — указал он. — И горячий кофе.

Позднее Лорри никак не могла понять, почему она согласилась пойти с этим человеком. Возможно, ей хотелось показать, что она ничуть его не боится, или она все еще не решалась сделать последний шаг, который увел бы ее из этого края, от всех связанных с ним надежд.

Лачуга оказалась старой, но чистенькой и аккуратной. Чисто вымытые кастрюли и сковородки висели на стене, ни грязной посуды, ни разбросанных вещей. В комнате стояли койки для нескольких человек, но застланной оказалась только одна.

Налив кофе в две эмалированные кружки, хозяин поставил одну из них перед Лорри. Отпив глоток, она впервые почувствовала зависть. Дело в том, что именно с кофе она потерпела самую серьезную неудачу. Во всяком случае, это огорчало ее больше всего. Она не умела варить кофе; тот, что она готовила, не нравился даже ей самой. Да и вообще выяснилось, что она ничего не умеет и совсем не годится на роль жены человека с Запада. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять это, но как исправить совершенную ошибку — она не знала.

Лорри снова испытала угрызения совести, вспомнив, какое выражение появилось на лице Стива, когда он увидел потертую спину ее мерина. Все оттого, что она плохо расправила потник и на нем остались складки. А потом у нее нечаянно спустился курок запасного револьвера, и он выстрелил, едва не поранив ей ногу. Стив страшно на нее рассердился, и она проплакала полночи, после того как он заснул.

— Не могу взять в толк, с чего это ты сбежала от своего муженька, — произнес старик. — Не думаю, что испугалась, я слыхал про то, как ты шуганула Большого Лью, имея в руках один старый дробовик.

Она посмотрела на него, удивляясь, откуда ему это известно.

— А зачем он решил меня напугать? Между прочим, — добавила она, — дробовик-то был не заряжен.