Белая мель

— Я боюсь, там букашки, — говорит Фишка.

— Так они же не кусаются.

— Все равно. Если б в речке...

— Ну смотри, давай тряпку... Фиш, в котелке помешай, а осядут, добавь еще опенков-то, чтоб побольше было. Я вылезу — дикого чеснока поищу — с ним вкуснее, чем с луком...

Когда поспела груздянка, ее охладили в воде у берега, поставили котелок в кочках на камыши, чтоб не утонул. Принялись за еду. Вовка приволок алюминиевую чашку и кружку. Хлебали одной ложкой по кругу, закусывая мучнистыми корнями камышей.

— Ну вот, — вздохнула Лидка, — скоро можно будет подкапывать картошку — вот заживем! Ты уж, Фиша, потерпи немного, ладно?

— Ладно, — кивнула Фишка, — подожду... Уж постараюсь не помереть.

Опьянев от еды, молча вытянулись на траве. Лидка легла голая, головой на платье, Фишка тоже сняла платье и осталась в трусиках. Вовка как разведчик, в штанах с дырьями на заду, вдруг какая тревога. Разведчику не положено раздеваться. Пусть сегодня Вовка заместо часового будет.

Потом они набили опятами мешок Фишки, рубаху Вовки, а Лидка набрала целых два узла — в платок и в тряпицу. Еле дотащились до Лидкиной избы.

— Вечером идем в разведку! — объявила Лидка. — Ты, Вовка, опенки развали на противни или на крышу — высохнут. А ты, Фишка, скажи мамке своей, что их можно сушить и квасить. Ну, до вечера!..

11

Сумрачным вечером Лидка ведет свою команду не в разведку, а на вечерки, где поют проголосные песни, пляшут, выбивают из земли пыль одинокие девки. Там тоже интересно — можно и в кино не ходить. Но сейчас-то Лидке не до вечерок, не до кино. Она просто ждет, когда совсем стемнеет; тогда и в проулках не будет прохожих, чтоб незаметно прошмыгнуть к дому счетоводихи.

Так и есть — девки приволокли гармониста, откуда-то появился моряк, облепленный ребятишками. Посиделки оживились, а Лидка кивнула Вовке и Фишке, мол, пора...

Обошли проулками дом счетоводихи и стали подкрадываться к огороду, минуя освещенные места, юркнули в целый лес крапивы и лебеды между баней и огородами. Пролезли под жерди ограды и перебежали, припадая к земле, ринулись к огуречным грядам. Залегли в борозды. Лидка поползла и наткнулась на что-то большое, круглое. Вскоре поняла — тыквина.

Лидка крутит, старается перегрызть толстый тыквенный стебель. Стебель не поддается. Крепкие волокна застревают в межзубьях, не перекусываются. Наконец она изловчилась и оторвала тыквину. Она велит Вовке катить ее из огорода подальше в траву.

Вовка завозился, закряхтел, но, видать, скоро справился, потому что не успела Лидка нащупать на грядке первый огурец, как Вовка уже снова сопел за спиной.

Огурцы выдрали все. Быстро. Насовали Вовке за пазуху, а себе в подолы. Лидка знала, что бежать с огурцами будет тяжело.

В лебеде присели, отдышались.

— Всех нам не дотащить, надо где-то тут припрятать, зарыть в землю, — сказала Лидка. — После прихватим, спрячем у Вовки в сарайке...

— А тыквину? — вспомнил Вовка.

— Тыквина нас будет ждать. Пошли.

Благополучно выгрузив огурцы в сарайку Вовки, Лидка попросила его поискать в избе ну хоть маленький какой огарочек свечки.

Вовка содрал запыленную свечку с бабкиной иконы. Бабка все равно давным-давно умерла, и икона висела просто так, как памятник бабке — кому было без нее молиться?

Возвращались обратно по деревне. Грызли огурцы. В одном доме, большом, на каменном высоком фундаменте, все окна были раскрыты. Там сидели за столом и пели, плясали, кто-то курил на лавочке у палисадника.

— Это у Витьки Хлыстова пируют, — остановился Вовка.

— Ага, — сказала Лидка и подкралась к открытому окну, заглянула. — Вовк, а там сидит та тетка, которая нас не записала в пионерский лагерь... Нас не записала, а Витьку записала...

Лидка отошла от окошек. Подождала. Те, что курили на лавочке, вернулись в дом продолжать пьянствовать.

— Вовк, у тебя есть еще огурцы? — спросила Лидка.

— Есть, — прошептал Вовка, вынимая из-за пазухи три огурца.

— Фишк, ты беги во-он туда, — показала вперед, в темный проулок. — Мы тебя догоним...

— Ладно. — Фишка ничего не поняла, но побежала — послушалась.

— Ты кинь в то, а я в это. — Лидка взяла у Вовки один огурец, думая о том, чтоб успеть кинуть и второй.

Отбежали и спрятались в крапиве.

В доме за столом поднялся визг, переполох — кто-то выскочил за ограду.

— Вот теперь пойдем, — сказала Лидка. Поднялась из крапивы и спокойно пошла вдоль улицы.

— Я крапивой обжегся, — хмуро сказал Вовка.

— Эй! — догнал их какой-то дядька. — Вы кого-нибудь здесь видели?

— Видели, — сказала Лидка. — Какой-то парень побежал вон туда, — показала в обратную сторону.

— Ах ты гад! — выругался дядька и затрусил догонять.

— Больно обжегся-та? — спросила она у Вовки.

— Больно.

— А ты подуй или слюной потри...

Под столбом стояла Фишка. Они спокойно дошли до дома счетоводихи — в двух окнах горел свет. Сквозь тюлевую штору было видно, что кто-то сидит у окна.

Вошли в траву и еле-еле нашли тыквину. Вовка от усердия и волнения забыл, куда ее спрятал. Лидка срезала бок тыквины, выдрала руками всю мякоть. Провертела две дырки, а над ними воткнула два обломка палки — получились рога.

— Что это будет? — спросила Фишка.

— Черт! — ответила Лидка.

— Их же не бывает! И зачем он тебе?

— Увидишь.

— А я знаю, — сказал Вовка, — потому что мы — мстители!

— А что мне делать? — спросила Фишка.

— Найди длинную крепкую палку, да потолще.

— Я сам — она не найдет, — сказал Вовка.

— Посмотри у бани, — посоветовала Лидка, вырезая ножиком рот и что-то похожее на торчащие зубы.

— А она не сильно испугается? — допытывалась Фишка.

— Кто ее знает. Наверное, не сильнее мамки, — вздохнула Лидка.

— Ой, кто-то идет! — испугалась Фишка.

— Это Вовка метлу тащит... Ну, Вовка, ну, Вовка — в базарный день цены тебе нет!

Вовка приосанился, выпрямился во весь рост.

— Присядь, дурак, чё вылупился-то! Тоже мне — разведчик.

Вовка старательно присел.

— Я забыл!

— Забыл! — прикрикнула Лидка. — А если б пули вокруг свистели?

— Не-е, я еще не нажился... Как же мамка без меня...

— Ну, то-то... А ты думай, прежде чем совать куда попало свою башку... Она тебе одна дадена — и мамка и башка... Ну, ладно, давай черенок... Вот молодец-то! В самый раз!..

Лидка отвязала метлу, а острым концом черенка проткнула тыквину.

— Темно, а то бы я так разрисовала — всем бы чертям завидно стало. Вовка, разведай — горит у них огонь?..

Вовка нырнул в темноту. Луны не было. Звезд не было. Тучи клубились низко. Трава была холодной от росы.

— Темно, — доложил Вовка.

— Тогда пошли, — сказала Лидка и поднялась. — Я пойду одна. Если поймают, то меня одну. Вовка, дай мне свечку и спички. Заберите огурцы... Меня ждите на углу, вон там. Ясно?

— Есть, ясно! — отчеканил Вовка и потянул Фишку в сторону.

А Лидка, с трудом неся под мышкой тыквину, прокралась в палисадник, затем к окошкам дома и прислонила свое чудище башкой к окну. Зажгла в тыквине свечку и сильно забарабанила в стекло раз-другой, а потом побежала.

Вслед ей понеслись истошные вопли, крики, и совсем неожиданно бабахнул выстрел. Зазвенели стекла. В соседних домах вспыхнули огни. Захлопали двери.

Лидка, когда бабахнуло, на секунду присела на дороге, а вскочив, дала такого деру, что зашумело в голове. На бегу она крикнула Вовке:

— Бежите в степь!

Бежали долго, бестолково. Лишь бы в темноту — подальше. Все еще слышались крики, но вроде за ними не гнались.

Они постояли, прислушиваясь и отпыхиваясь, пошли медленно.

Робко выглянула луна и осветила три их маленькие фигурки на ночной тихой пустоши. Все еще играла гармошка. Доносились песни и смех. Тарахтел движок электростанции. Перебрехивались собаки, да где-то в отдалении сонно взгогатывали гуси.