Капитан

Первые снежинки. Соскучились по ним. До родного причала пятьсот миль. Уходили — были сугробы. Сейчас весна. Какая она там?

И вот уже видны родные берега. От волнения хочется курить. Но сигареты кончились две недели назад, и теперь самый дотошный проверяющий не смог бы найти нигде окурка. Адмирал и командир сосут пустые трубки — опытные люди. Остальные борются со своей привычкой без вспомогательных средств.

Хорошо виден город в редких пока еще огнях. На мостике как никогда много офицеров, но командир молчит и даже не раздражается. Рядом со мной мучается ожиданием старший лейтенант Володин — начальник РТС. Тоже из студентов. Высокий, тощий, черноволосый, с неизбывнейшим чувством юмора. Много читает, пишет стихи. Строгий, справедливый командир, не терпящий ни малейшей лжи. Очень любит своих «дам» — жену Любашу и дочь Наташку, которую еще не видел. В походе излюбленная мишень его острот — Мальков. Истоки этой «любви» уходят в душный декабрьский вечер, когда проходили Малакский пролив. Мальков решил проявить служебное рвение, узнал, что у Володина жена должна скоро рожать, запросил базу. И через шесть часов торжественным голосом по громкоговорящей поздравил счастливого Володина с рождением дочки. Естественно, молодого отца поздравили, от всего экипажа отбили телеграмму. Родитель сел за поэму «Восьмое марта». Через пять дней пришло поздравление от начальника политотдела. В нем указывалось и точное время рождения ребенка — на пять дней позже данных Малькова.

Перед заходом в бухту Володин был у командира, выпрашивал отпуск сразу после схода на берег. Тот дал «добро», поэтому Анатолий сейчас обстоятельно обдумывает детали предстоящей поездки. Крылья мостика, несмотря на усиливающийся ветер, забиты офицерами штаба, да и нашими тоже. Но гвалта нет. Каждый, сохраняя достоинство, говорит шепотом, хотя душа кричит и поет. Осталось два поворота — и мы дома. Семейные обсуждают сход, решают, какие сувениры с собой возьмут сразу, какие позже. Неженатым проще — почти все остаются на вахтах и дежурствах, подменяя отцов семейств, но все равно у каждого свои планы — баня, встреча с друзьями, звонки девушкам.

Но вдруг тень пробежала по лицам офицеров штаба. Оперативный дежурный просит на связь командира, Соловьев ушел в рубку. Все замерли. Через минуту из динамика раздался голос командира:

— Товарищ адмирал, в открытом море нуждается в помощи малый противолодочный корабль. Мы ближайшие, кто может помочь. Оперативный предлагает подогнать катер, чтобы снять вас и офицеров штаба, зачем вам время терять.

Рука адмирала уже держала микрофон, и едва командир закончил, он четко произнес:

— Андрей Андреевич, передай оперативному: катер за штабом посылать не надо. Не будем терять времени, Идем к МПК с экипажем.

— Есть, товарищ адмирал! Старший помощник, объясните личному составу задачу!

Старпом рванулся к звонкам, и сигналы тревоги заполнили все отсеки. Собственно говоря, этого можно было и не делать, так как все еще стояли по готовности номер один, какая объявляется при прохождении узкостей. Командир вернулся в рубку:

— Лево на борт! Левая машина — стоп, правая — полный вперед!..

Старпом четко, со звенящими интонациями в голосе кратко проинформировал экипаж по трансляции:

— Товарищи, идем оказывать помощь экипажу малого противолодочного корабля.

Развернулись и пошли полным ходом. За это время успели узнать подробности: у МПК заглох двигатель, противолодочники стали на якоря, но один из них сорвало, второй едва удерживает, и корабль сносит на скалы.

На выходе из бухты нас догнал спасатель. Окончательно поверили, что все серьезно: сначала думалось, что идем на учения.

Ветер усилился. Вышли в море при тридцати метрах в секунду. Снег с дождем и вой ветра. Через полчаса увидели МПК. Ветер не ослабевал. А тут еще темнота. Врубили все прожектора. Раскачивало так, что на ГКП зашкаливало кренометр. Это наша-то махина! А каково им на «малыше»?! Вот уж вправду — швыряет как щепку.

— Ну, что ж, начнем работу, — сказал командир. — Подходить будем кормой.

И затем уже в микрофон:

— Ютовым на ют! Баковым собраться в коридоре офицерской кают-компании! Помощнику командира Вересову возглавить спасательную операцию! Старшему лейтенанту Володину приготовить девять человек из баковых и возглавить высадку на МПК!

И, выключив микрофон, добавил:

— Дело может и до этого дойти…

И опять в микрофон:

— Командиру БЧ-два подготовить линемет к работе! Следить за расстоянием от МПК до берега!

И опять будничным голосом без микрофона старпому:

— Иван Степанович, работай со спасателем. Главная задача — чтобы они нам не мешали.

Несколько минут томительного молчаливого сближения с «малышом» — так уж окрестили спасательный корабль — и пошли доклады:

— Товарищ командир, ютовые на юте, бросательные, проводники и буксир — приготовлены! Линемет к работе готов!

Это помощник. И тут же Володин:

— Баковые на месте! Со мной пойдут мичман Сапин и восемь моряков!

Мичман Сапин — главный боцман. Худой, высокий, с негромким голосом. Но те, кому положено, слышат его хорошо. Быстр и точен в движениях. Любит море и знает корабль. К морякам относится взыскательно и с уважением. Невозмутимый человек. Выходил из себя только в разговорах с Хамичевым, которого ненавидел, считая нахалом и бездельником.

— Ну что ж, Володин и Сапин — это надежно, — отозвался старпом.

Капитан 2-го ранга Соловьев согласно кивнул.

— Товарищ командир! — в голосе старшего лейтенанта Крылова, командира БЧ-4, тревожные нотки. Это довольно необычно, потому что за весь поход Крылова мало кто слышал и видел, разве что на вахте. К его молчанию привыкли. Главное, что весь поход связь работала бесперебойно. Иначе у Крылова и не могло быть, ибо любит он на свете три вещи: службу, жену и себя. Он — притча во языцех у старпома на всех совещаниях. Моргун систематически распекает командира БЧ-4 за невнимание к приборкам, к внешнему виду радиотелеграфистов, к порядку в кубрике. Но ни разу за весь поход никто не сделал ни одного замечания за плохую связь. Не было и не могло быть такого. Кроме прочего, Крылов занимается йогой. Вывести его из равновесия — все равно что заставить Хамичева бежать стометровку. Невозможно.

Вот почему его тревожный голос — как выстрел над ухом.

— Товарищ командир, три минуты как пропала связь с МПК. Да и до этого нечетко работали. Видимо, у них молодежь на станции.

— Ты мне на них не сваливай! Я с тобой работаю, посему будь любезен, обеспечь связь! — Командир — сама вежливость.

Подошли вплотную. МПК то взлетал над нашей кормой на уровень четырехэтажного дома, то проваливался в бездну так, что из водяной ямы торчала только верхушка мачты. И вот после трех — четырех качаний в пяти метрах друг от друга форштевень МПК «поцеловал» на очередной волне наш левый борт в районе шлюп-балки и пошел писать извилистую кривую к корме, выдавив попутно иллюминатор. Зато наши успели точно перебросить проводник. О чем и доложил довольный голос Вересова.

— Проводник на МПК!

На палубе противолодочного корабля его приняли три человека.

— Товарищ командир, пусть Крылов объяснит этим мореманам, что втроем они буксир не вытянут. Нужно еще человек шесть, — потребовал-попросил Вересов.

Так и получилось. Проводник они еще вытянули, но когда дело дошло до буксира — три человека его не удержали. Зашли еще и еще раз. Опять подали проводник, но на палубе уже никого не было.

Рядом крутился спасатель, обстреливая МПК из линемета.

— Крылов! — командир опять включил общую трансляцию, чтобы экипаж был в курсе. — Сообщи на МПК, что будем высаживать своих парней!

— Товарищ командир, — отозвался Крылов, — с МПК сообщают, что их люди на палубу выйти не могут.

— Я все понял! Передай им еще раз, что пойдут наши люди.

И опять без микрофона старпому:

— Старший помощник, убери спасатель! Пусть меньше суетятся со своей игрушкой. Тоже мне стрелки нашлись! Пусть не мешаются. Без них справимся…