Выстрелить первым...

Тогда один солдат научил меня заряжать кольт-«драгун» так, как это делают в армии — на ходу или на скаку — и гонял меня до тех пор, пока я не научился это проделывать лучше любого кавалериста. Мне всегда легко давалась любая работа — наверное, потому что я с детства привык трудиться на ферме. Так что с оружием я управлялся не хуже других. Даже получше…

Но любое оружие бесполезно, если его не вытащить из кобуры и не выстрелить; следовательно, проблема в том, чтобы выхватить револьвер как можно быстрее и метко послать пулю в цель.

Последнее затруднений не представляло. Когда я торчал в Форт-Белнэпе, я много стрелял вместе с солдатами и доказал, что могу делать все, что делают они. Часто я выигрывал пари на меткость стрельбы из винтовки и револьвера, добывая таким образом деньги на пропитание.

Вернувшись вечером на остров после встречи с Сэмом Барлоу, я растянулся на траве неподалеку от костра и принялся обдумывать свое положение. Мне во что бы то ни стало нужно было решить одну проблему. Сразу замечу, что я не считал себя таким уж умником, однако настойчивости Мне не занимать. То есть я размышлял над какой-нибудь задачей, крутил ее и так, и эдак, рассматривал с разных точек зрения, Пока не вырисовывалось решение.

В конце концов — что значит решить задачу? Это значит выбрать несколько возможных решений и по одному отбрасывать неподходящие. Тогда и останется единственно верное.

Это похоже на работу золотоискателя. Зачерпываешь лоток идей и промываешь… Правда, иногда в лотке ничего не остается. Значит, так: револьвер должен быть за поясом — так легче до него добраться. Остается лишь выхватить его и выстрелить, причем цель может находиться с любой стороны.

Легче сказать, чем сделать. Поднявшись, я прошел по тропинке, на поляну, где меня никто не видел. Вытащив револьвер, прицелился. Слишком медленно…

А собственно зачем мне целиться? Когда я указываю на что-то пальцем, я же не целюсь, значит, и револьвер можно просто направить на противника. А если стреляешь из любого положения — тем лучше: получаешь преимущество — внезапность. Правда, нажимать на спусковой крючок надо осторожно, — если нажимать с силой, дуло собьется с цели. Но стрелять я буду с близкого расстояния. И метить в туловище, а не в голову.

Враг придет ко мне не в одиночку, я же почти наверняка буду один. Следовательно, если первый мой выстрел попадет в цель, у меня появится шанс выиграть схватку. Девять из десяти кулачных драк выигрываются первым ударом — так почему же не победить в вооруженной стычке первым же выстрелом?

Но вот проблема, как мгновенно выхватить оружие?..

Прямо на поляне я и приступил к тренировкам, снова и снова выхватывая револьвер и наводя его на разные цели. Мушка все время цеплялась: то за рубашку, то за пояс, значит, ее надо спилить… В ближнем бою достаточно и тоненькой линии, которая останется от мушки.

Моя задача — быстро выхватить оружие и тотчас же выстрелить. Главное — поразить противника первым выстрелом.

Какой смысл тратить патроны, если не можешь одним движением выхватить оружие? А значит, надо сразу же сосредоточиться на цели — дуло должно следовать за взглядом.

Я повторил упражнение раз пятьдесят, стараясь свести к минимуму лишние движения. Для начала попытался как можно быстрее и увереннее ухватиться за рукоятку — от этого многое зависело.

На рассвете следующего дня я направился в дальний конец острова, где тайком упражнялся часа три. Потом, отдохнув полчасика, вновь взялся за дело. Тренировался до самого вечера. Зная, что от успеха тренировок зависит моя жизнь, я не собирался тратить время попусту.

Довольно скоро стало ясно: если прижать локоть к бедру, рукоять лежит в руке куда удобнее, а наводить дуло на цель можно едва заметным движением корпуса.

Прежде никто не упражнялся в этом искусстве — быстро выхватить оружие; просто не было такой необходимости, ведь поединки происходили на тщательно отмеренном расстоянии, а противники стояли лицом к лицу с оружием в руках. Обычно споры решались на дуэлях; использовались револьверы, ножи или шпаги. Более того, единственным многозарядным револьвером, производившимся серийно, был кольт-«уокер», сконструированный Самюэлем Кольтом специально для техасских рейнджеров по заказу Уокера. Но, как и кольт-«драгун» он был слишком тяжелым.

Умение быстро выхватывать оружие являлось преимуществом лишь для того, кто в любую минуту ожидал нападения.

В тот день я трудился, покуда не натер мозоли на руке. Но я понимал, что нашел нечто новое, что тружусь не напрасно.

На следующий день я отправился в Фэрли. Одолжил у соседа, который знал отца, упряжку и начал пахать землю. Потом, переждав несколько дней, чтобы не угодить в засаду, снова вернулся. Каждый раз, приезжая в Фэрли, я, прежде чем приступить к работе, тщательно изучал окрестности.

На четвертый день взборонил поле и засеял его кукурузой. Большая часть еще остававшихся у меня денег ушла на закупку семян.

Иногда, сам того не желая, я думал о Кейти Торн, хотя прекрасно понимал: она — не для меня. Однако в памяти невольно всплывало ее лицо, вспоминался ужин при свечах и ощущение домашнего уюта — и главное: я знал, что существует женщина, которая обо мне беспокоится. Но как бы ни хотелось мне ее повидать, я держался подальше от Блекторна. Ни к чему себя напрасно мучить… Во-первых, я — нищий, во-вторых, есть люди, которые считают, что я едва ли доживу до осени. Правда, у меня на сей счет имелось собственное мнение. Мне вовсе не хотелось умирать, да еще от рук подонков, занимавшихся Восстановлением.

Сэм Барлоу больше не появлялся в наших краях, протянувшихся от озера Кэндо до границы штатов Оклахома и Арканзас. У Боба Ли с друзьями случилась стычка с солдатами, но они не пострадали, чего нельзя сказать о солдатах.

Закон о Восстановлении, за которым последовала отставка губернатора Трокмортона, был воспринят многими техасцами как новое объявление войны. Мешочники и северяне хлынули в наш штат за поживой, большинство из них не отличались честностью, а уж о принципах и речи не было. Иногда, правда, и среди них попадались порядочные люди; они, как правило, оседали в Техасе и становились достойными гражданами штата. Но таких было немного.

Та часть восточного Техаса, которую я считал своим домом, была покрыта густым сосновым лесом, некоторые из местных даже торговали древесиной, а там, где леса вырубили, появились фермы и ранчо, где выращивали урожаи и пасли скот. Тот, кто не видел лесов восточного Техаса, едва ли сумеет себе представить, что это такое — миллионы и миллионы акров непроходимых зарослей сосны, кизила, бузины, мирта, много и другой растительности: папоротников высотой с дерево, диких орхидей и повсюду огромные старые опунции с длинными колючками, местами стоявшие глухой стеной.

Во время конфликта в Шелбивилле в здешних лесах и болотах скрывались бойцы и беженцы. Скрывались и преступники из Начеса и Траммел-Трейсес. Эти места я знал вдоль и поперек, однако на то, чтобы узнать до конца все тайны края, не хватило бы и жизни.

Боб Ли с парнями меня не расспрашивали. В те времена не задавали много вопросов; считалось, что не стоит вмешиваться в чужие дела. Правда, иногда ребята надо мной подшучивали.

— Он завел себе девушку, — предположил Мэтт Кирби.

— Ухаживает за той вдовушкой, — отозвался Джек Инглиш. — Все возле нее вертятся, чем же он хуже?

— Иной раз она так посмотрит, что не по себе становится, — сказал Биккерстаф.

Они говорили о Лейси Петрейн. Ее обсуждали больше, чем любую другую женщину, называли «орлеанка» или «вдова», — как будто она была здесь единственной вдовой. Но когда такая женщина приезжает в нищий край с мешком денег — как же о ней не говорить?..

Чэнс Торн тоже не сидел на месте. Время от времени я слышал, что его видели то здесь, то там, в основном — к югу от наших мест. Что его могло там заинтересовать? Может, за кем-нибудь ухаживал? Но Чэнс Торн не из тех, кто станет утруждать себя ради женщины.