Страница 56 из 65
Прекрасен Ленинград и в сентябре, когда идешь пустынными аллеями Крестовского острова, зачарованный осенним великолепием парка, идешь и не замечаешь ни мелко сеящего дождя, ни мокрых листьев под ногами... Но больше всего я люблю город в первые майские дни, когда с тихим шорохом, а если спуститься по гранитным ступеням к воде и прислушаться, — то с мелодичным позваниванием идет по Неве ладожский лед. Идет, обтекая стоящие на бакенах эсминцы и ракетные крейсера, пришедшие на празднование Первого мая.
— Ладожский лед пошел! — улыбаясь, сообщают друг другу ленинградцы. И это звучит как приветствие.
Лед пошел! В этих словах слышится радость людей, перенесших долгие и суровые блокадные зимы. Не потому ли так по-особому трепетно любят здесь весну, яркое весеннее солнце, порывистый свежий ветер, полощущий красные флаги на мостах?
Последний солнечный луч полыхнул багряным заревом в зеркальных окнах Зимнего, скользнул по куполу Исаакия. И сразу же воздух прорезал чистый и звонкий голос трубы — на «Авроре» сыграли вечернюю зарю. Сейчас самое время отрешиться от суеты и вглядеться в город, вслушаться в него. Невольно поймаешь себя на мысли о том, что ты идешь к «Медному всаднику» по тем же гранитным плитам, по которым шел Пушкин.
Тут декабристы спешили к Сенатской площади: там, запахнув полы шубы, зябко поеживаясь, сворачивал с Морской на Невский проспект Николай Васильевич Гоголь, так и не привыкший к петербургским холодам... А здесь, вернувшийся со службы в осенний, дождливый день, весь промокший, удрученный картинами беспросветной бедности, старик Тютчев, пока его раздевали, диктовал дочери:
Счастливая особенность Ленинграда: воздвигнутый по единому замыслу, стоит его центр столетия, почти не меняясь. Стоит чутким свидетелем разных эпох, хранителем славных революционных традиций, возбуждая в человеке необычайно острое ощущение истории. И прежде всего ее яркой и величественной страницы — Октябрьских дней семнадцатого года.
Да, Ленинграду повезло. И с архитекторами, и со строителями. Их имена навечно вписаны в историю мировой архитектуры. Вот интересная деталь. В 1827 году состоялся конкурс на проект застройки восточной границы Дворцовой площади, в котором участвовали К. И. Росси, В. П. Стасов, О. Монферран, К. А. Тон и А. П. Брюллов! Каждый — светило! Каждый обессмертил свое имя в истории города.
Городу повезло и в другом — ленинградцы бережно хранят то, что досталось им от предков. Прекрасное состояние памятников архитектуры изумляет иностранных гостей. А какая гигантская работа проведена и проводится по капитальному ремонту зданий в центре города. А набережные Невы? Год от года они продолжают одеваться в гранит.
Ленинграду двести семьдесят семь... Молод или стар мой город? Молод рядом с древними славными Киевом и Новгородом, живущими уже второе тысячелетие. А если посмотреть на него глазами жителя Дивногорска, только что вышедшего из Эрмитажа и пристально взглядывающего на четкий профиль Петропавловской крепости, то сразу бросаются в глаза благородные седины истории. Возраст города определяется не только числом прожитых лет. Мы судим о нем, прежде всего, по тем событиям, что вписаны красными строками в историю человечества, так же как и жизнь самого человека измеряем его свершениями. Годы, прожитые Петербургом — Петроградом — Ленинградом, спрессованы до предела. Бег их стремителен. А иные десятилетия и даже годы были равны эпохам. Эхо событий, разыгрывавшихся на берегах Невы, отзывалось во всем мире.
Уже само основание Петербурга мудрым и дальновидным Петром вызвало восхищение современников, И раздражение врагов. Не ради завоеваний возводили русские крепостные и мастеровые люди равелины Петропавловки и верфи Адмиралтейства. России нужна была защита от беспрестанных набегов. России необходимо было мирное общение с Европой. И первые корабли, бросившие якоря в гавани молодого города, пришли сюда под флагами Меркурия.
Петр I придал стремительность развитию города.
Французский дипломат Мессельер, прибывший в Россию в составе посольства, писал:
«Мы прибыли в Петербург 2 июля 1757 года. Когда знаешь, что местность этого города нет и пятидесяти лет как была непроходимым болотом, то при первом взгляде на него легко поверить, что он создан волшебством. Великолепные здания, широкие улицы, золоченые колокольни и кровли многих дворцов представляют картину достойную восхищения».
Неимоверным напряжением всех ресурсов государства Российского, тяжелейшим трудом вчерашних крестьян, ставших строителями, творилось волшебство, о котором пишет французский дипломат. И уже в самом основании Петербурга, призванного укрепить и украсить Российскую империю, было заложено начало ее конца. Волею царя оторванные от земли, лишенные патриархальных связей, превращались крепостные крестьяне в строителей и мастеровых, из которых через несколько десятилетий сформировался рабочий класс, ставший могильщиком царизма и буржуазии.
С удивлявшим современников великолепием праздновались победы над шведами, пугливо жались по стенам силком загнанные на балы бояре, за немецкими кафтанами и обычаями, вводимыми царем, так и не углядевшие глубинной сути преобразований. А Петр, по свидетельству Остермана, говорил:
«Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней должны повернуться задом».
Но со смертью Петра дело его оказалось никому не по плечу, идеи его были погребены вместе с ним в Петропавловском соборе. Кому было продолжать его начинания? У Екатерины I, чуждой всему русскому, были другие интересы... Дотошный ее казначей, скрупулезно расписывающий каждый истраченный червонец, еще при жизни супруга заносил в перерасходованную книгу:
«Приводили слона для поздравления ее величества. Дано оным приводителям 5 черв.»; «...заплачено купецкому человеку французу Петру Петрову за взятые от него в комнату ея величества государыни императрицы водок Гданских померанцовой, лимонной, тимонной, салдарейной, коричневой, анисовой, гвоздичной, бадьянной, двести двадцать штофоф, ценою каждый штоф по 40 алтын, и того червонными 132 червонных»; «...дано лейб-гвардии Преображенского полка солдату Степану Горохову 2 черв., который посылан был через озеро за якорями, и оной на Ильменском озере тонул».
Недорого ценилась жизнь солдата...
Рос город, сменявшие друг друга самодержцы строили все новые и новые дворцы, благоустраивали на свой вкус изумительные по красоте пригороды — Царское Село, Петергоф, Павловск, Гатчину.
Рос город, росли и окраины — Охта, Нарвская застава, Выборгская сторона. И уже чувствовали власть предержащие — рождается, вызревает на окраинах новая мощная сила.
«А что касается до агитаторов всякого рода, частию бессмысленных, частию коварных, то они по всей вероятности не преминут воспользоваться обстоятельствами, чтобы создать у нас призрак рабочего вопроса и таким образом отвлекать общественное внимание от других более существенных интересов».