Ночные любимцы

Остолбенев, стоял Ганс с ненужной лампой в руках, совершенно не представляя, что ему делать дальше.

Тут подлетел к нему маленький огненно-белый нетопырь и стал взмывать над его головою, касаясь крыльями щек, отлетая и возвращаясь, словно приглашая следовать за ним. Ганс пошел за сияющим мурином по карнизу вдоль бездны. Когда добрались они до белой скалы, белый нетопырь грянул оземь у ног Ганса, и камень разверзло, и поток воды хлынул, пенящийся поток, подхвативший Ганса и повлекший его по жерлу узкого канала в неизвестность. Ганс изо всех сил старался не захлебнуться, не пойти на дно и не удариться головой о низкий потолок каменной трубы; постепенно забрезжил свет, вода стала сперва темно-зеленой, потом светло-желтой, потом прозрачной, затем Ганса вышвырнуло с волною на яркий солнечный свет, и, ослепленный, обессилев, он впал в беспамятство.

— Как, однако, внимательно слушали меня нынче. Никто не перебивал. До чего народ на будущем зациклился. Какой интерес к ожидающей нас геенне, а? И ни тени сомнения, что ожидает именно она!

— Чует кошка, чье мясо съела, — сказал Шиншилла.

— Помните анекдот, — сказал Николай Николаевич, — про еврея, спросившего раввина про рай и ад и получившего ответ: "В раю оно, конечно, климат, а в аду опять-таки общество"?

— Я ожидал описаний пыток и адских мучений, — сказал Леснин.

— У вас материалистическое представление о геенне, — сказал Сандро, — я бы сказал, вульгарно-материалистическое.

— Неужели все присутствующие должны непременно попасть в геенну? — спросил Шиншилла. — Меня вообще смущает в постановке вопроса бинарность, либо-либо, или-или, либо тебе спутник ангел, либо твой собеседник черт; а ежели я всего-навсего человек, и во мне намешано и добро, и зло, и чаша весов колеблема ежедневно и еженощно?

— Чем колеблема? — спросил Камедиаров.

— Кто разберет-то, — сказал Николай Николаевич. — Кстати, насчет бинарности вы не вполне правы. Помните дантовский лимб? И у мусульман существует нечто подобное, о чем и в Коране имеется запись со слов Магомета, то есть Мухаммада; "люди преграды" — так именовал он тех смертных, которым после Страшного Суда суждено пребывать на возвышенности между адом и раем: не имея доступа в рай, адским мукам они не подвергаются.

— За какие заслуги? — спросил Леснин.

— За то, что они души хоть и не просвещенные верою, но невинные. Кстати, Сандро, над вашим Гансом ведь адское пламя не властно; помнится, вы говорили, что ожогов он не чувствовал.

— Все-то вы, Николай Николаевич, знаете, — сказал Шиншилла.

— Потому и пребываю во многих скорбях.

— Это вы-то в скорбях? — спросила я. — При вашем аппетите, любви к фаршированным рябчикам и прочим радостям мирским?

— Откуда у тебя, медхен Ленхен, такой прокурорский тон берется? — спросил Хозяин. — Если тема ада склоняет тебя неисповедимо к юриспруденции, вспомни хотя бы о презумпции невиновности: говорит, что пребывает, так, стало быть, и вправду в скорбях.

— А если врет? — спросила я.

— Бог — Тот, Кто знает всю правду, — сказал Эммери, — остальные видят только часть ее, поэтому врут все, Лена, исключений нет.

— Вольно или невольно, — сказал Сандро.

— Будучи девушкой кристально честной и глубоко искренней, — сказал Камедиаров, улыбаясь, — а также натурой глубоко чувствующей и весьма последовательной, Лена, видимо, сверхчувствительна ко лжи и называет этим словом всякую неточность выражений и словесных фигур. А заодно и то, чего просто не понимает.

Продолжая улыбаться и глядя на меня, он налил себе коньяка и не спеша пригубил.

Собирался ли он выполнить свою угрозу теперь, когда унесенные домой письма находились на прежнем месте, и, стало быть, никаких доказательств моих подвигов у него не было?

— А вот я не понял, — быстро сказал Шиншилла, — страшен ли был Гансов ход в ад, или так, серединка на половинку, умеренные ужасы? Кто-нибудь почувствовал страх? Для вас самого, Сандро, было ли там что-нибудь пугающее?

— У кого какое воображение, — отвечал Сандро, — меня лично пугает картина перевернувшегося мира: обычно наверху у нас небо, воздух, облака, звезда Зуххаль, а внизу твердь, паркет, булыжник; а там, напротив, под ногами провал с лавою, огнем и пропащими душами, а над головой каменные своды.

— Подумаешь, каменные своды, — сказал Камедиаров, — и в каземате каменные своды, и в тюрьме, и в подземелье. Человек подымает глаза, отчаявшись, к небу, а видит свод из глыб гранитных, и то в лучшем случае.

— Что же в худшем? — спросил Николай Николаевич.

— В худшем — грязный отсыревший потолок, беленый, плоский. День. Неделю. Десять лет.

Я зажмурилась, представив нары, Шиншиллу, уголовников, Хозяина в ватнике, промерзшие бараки, будь оно все проклято. Камедиаров вертел в длинных пальцах рюмку коньяку, Леснин развалился в уютном старом кресле, я не принимала его на работу, не устанавливала время и место действия, ярость затапливала меня, поднимаясь к вискам, закладывая уши, бессмысленная, бессильная ярость, срывающая тормоза, не дающая времени рассудить, досчитать до ста, сдержаться.

— Будучи девушкой кристально честной и глубоко искренней, — сказала я, — не могу не отметить то наслаждение, с которым Камедиаров поминает тюрьму. Предвкушая отправить в таковую хотя бы двоих из присутствующих. Причем с помощью знаменитого нашего беллетриста Леснина.

— Лена! — воскликнул Сандро.

— Являясь по совместительству натурой глубоко чувствующей, — продолжила я, — не скрою, что с Камедиарова, в конечном итоге, взятки гладки, поскольку он из нелюдей, тварь из другого измерения, ряженая в человеческое тело, у него свои дела, ему наши сантименты — грязь одна и глупость, мы для него никто, да ведь и он для нас ничто, какие претензии! А уж Леснина-то не откажу себе в удовольствии всем присутствующим представить, правда, по недостатку информации чина не знаю, вы кем в своей чрезвычайке-то состоите, писатель? До полковника дослужились или до генерала? У вас, чай, и оружие именное, маузер, из которого кокетливо обещались вы кого-то из нас двоих с Шиншиллой пристрелить; а мандат на битье лежачего ногами в вашей конторе вместе с оружием выдают или на такие пустяки и разрешения не требуется, только ботинки, в носках-то ногу ушибешь о чей-нибудь мосол, да это в лучшем случае, перестараешься — можешь и пальчик сломать. Боли-то вы ведь ой как боитесь, литератор, ручкой когда об стенку трахнули, аж позеленели.

— Лена… — сказал Шиншилла.

— Да, чуть не забыла, вы выполнить обещанное Шиншилле собираетесь всерьез или так, языком мололи от избыточного словарного запаса? Вы ему обещали закатать его в тюрьму к уголовным гомосекам на роль всеобщей жены, — вместо того, чтобы его искалечить, от широты души, надо думать.

— Может, вы заодно поведаете, за что дано было обещание? — холодно спросил Камедиаров.

— Всенепременнейше. Обещание было дано за отказ передать Леснину пачку старых писем, принадлежащих другому лицу.

— Уточните, какому лицу. Еще уточните, как оказались письма у Шиншиллы, — сказал Камедиаров.

— Будучи натурой весьма последовательной, — сказала я, — уточню. Наш нездешний гость намекает на свое недавнее намерение поведать вам, Хозяин, что я на самом деле собой представляю.

— Остановись, Ленхен, — сказал Хозяин.

— Чуть позже, — сказала я. — Ему кажется, что мой моральный облик имеет для вас какое-то значение. Он надеется, что вы расстроитесь и даже потрясены будете, узнав, что я наглая врунья, а тут как раз к случаю на вас, совершенно несообразно с моей наглостью, сослуживцы донос накатают, и Леснин перед начальством в своем департаменте расстарается, и закончатся наши светские ночныя посиделки в связи с вашим внезапным отъездом в лагеря на отсидку.

— Да написан уже донос, написан, — сказал Хозяин, — давно гостей жду, когда вы расходитесь, сплю, не раздеваясь, не хочу, чтобы в подштанниках застали. Так что нет смысла все это обсуждать.

— Я и не обсуждаю, — сказала я, — а только проявляю сверхчувствительность ко лжи, потому что в последние дни врала слишком много. Я действительно знаю все о каждом из присутствующих. Знаю, что вы липовый ученый, Николай Николаевич, и не такие уж у вас чистые руки. Знаю, что у Шиншиллы нет никакого покровителя и он только разыгрывает гомика. Знаю, как вы приспосабливаетесь к действительности, Сандро. А чтобы не было между нами не токмо что неточностей, но и неясностей, хочу сказать, что я читала ваши письма, Хозяин, и в этом виновата перед вами. Я открыла ваш тайник случайно. И не призналась сразу.