День середины лета

Вот и все, что она имела. Немного, в общем-то. Но вполне достаточно для жизни - спокойной и даже счастливой.

Размеренной.

Расписанной ритуалами - час за часом, день за днем, месяц за месяцем...

В свои шестнадцать Илл'а - послушница столичного Храма - знала все о лекарском деле, и почти ничего - о мире вокруг; все о восхвалении и служении, и ничего - о настоящей жизни. Ей, как и всякой, выросшей при храме, полагалось быть покорной, чистой и праведной. Заполненной лишь тем, что допустимо и должно, - а значит, почти пустой внутри...

И Илл'а была такой.

Ну, почти.

Вот уже пять лет у юной послушницы была тайна. Смущающий, непонятный, прекрасный и, кажется, совсем не добрый, бог повадился навещать ее сны.

День, когда пришел он впервые, помнила девушка урывками - зато так ярко и отчетливо, словно сами Светлые выжгли узор из этих кусочков перед ее глазами. Слякотная осень стояла тогда. Мелкий холодный дождик брызгал в открытое окно кельи, делая скользкими плиты пола. Покачивалась ставенка, печально поскрипывая и гремя сломанным накануне засовом. Мокрые, грязные пятнышки расплывались на выцветшем зеленом сукне храмового балахона, в который неохотно и не слишком умело тыкала иголкой одиннадцатилетняя Илл'а.

С раннего утра сидела она за ненавистным шитьем, наказанная за излишнее любопытство. А всего-то добавила в зелье от зубной боли пару лишних травок да заговор! Вовсе не из любви к шалостям, но из искреннего интереса - что за новое снадобье получится? Получилось не очень. У несчастного Мигаря, почтенного храмового сторожа, мгновенно задеревенел язык и, на удивление, заблестели хмельными огоньками серые глазки. Хлебнувший от души мужичок растерялся, не зная, идти с жалобой к старшим сестрам, или махнуть рукой да вновь приложиться к бутыли, - и, наверное, выбрал бы второе, но тут, к Илл'ыной беде, наведался в сторожеву каморку по какому-то своему делу брат Орат - желчный, вечно всем недовольный толстяк - поморщился от Мигаревого мычания, ткнулся носом в ополовиненную бутыль и волком уставился на послушницу... Вот так и свалилась на девочку гора нештопанных балахонов да разодранных одеял и подушек. Второй день корпела над ними Илл'а, пока по-прежнему мычащий и подозрительно веселый Мигарь без всякого результата переходил от лекаря к лекарю: заговор послушницы оказался на диво крепким! Зато зубы у сторожа больше не болели.

Последним и утешала себя девочка, дуя на исколотые пальцы да молясь всем Богиням, чтоб наставнице, куда-то спешно отлучившейся из Храма три дня назад, не приспичило вдруг вернуться сегодня. Тогда, может, и удастся скрыть от строгой жрицы свою оплошность!

Впрочем, молитвы Илл'е никогда не помогали. Уставшая и какая-то напряженная, ворвалась тем утром Алим в маленькую келью своей воспитанницы, окинула строгим взглядом горы подлежащего починке рванья, нахмурилась и жестом велела девочке следовать за собой.

Печально вздыхая, потопала послушница в ее покои.

Чего угодно опасалась Илл'а за свой проступок от раздраженной сверх меры наставницы - только не того, что поспешно втолкнет ее Алим в свою келью, с подозреньем осмотрит пустой коридор да быстро захлопнет тяжелую дверь, заперев сразу на два засова.

А в комнате на полу ждал уже круг, накапанный свечным воском да заряженный давящей, тяжелой силой...

- Садись туда! - приказала женщина тоном, не терпящим ни вопросов, ни возражений.

Выглядела она излишне нервной, почти напуганной. Бесконечно косилась то на дверь, то на крохотное окошко, прислушивалась к каждому шороху - словно воришка, срезавший кошель у начальника городской стражи да чудом затаившийся в ближайшей подворотне... На миг даже проклюнулось в Илл'ыном сердце робкое опасение, борясь с искренним детским доверием, - но, так уж вышло, что Алим у нее была единственным близким человеком, а потому девочка послушно шагнула за восковую грань, оставив наставницу снаружи.

Отсюда сила круга показалась вкрадчиво-мягкой, почти нежной. Она не давила больше и не тревожила - но щекотала, ластилась, смешными тоненькими усиками проникая под одежду и кожу. Сбивала с толку и весело кружила голову. Легкое пение-призыв Алим едва слышимо загудело в стороне, превращаясь для Илл'ыных ушей в ненавязчивый, тихий шелест. А у самых ног послушницы опустился вдруг потемневший серебряный медальон.

- Возьми его! - словно сквозь пуховую перину расслышала Илл'а голос наставницы. Но и без этого приказа с любопытством уже тянула девочка вниз нежные, тонкие руки...

Что случилось дальше, она не помнила. А было ли вообще что-то? С течением времени почти уверилась Илл'а, что и Алим, и келья с кругом, и медальон ей просто привиделись в случайной предобеденной полудреме - ведь очнулась она от звука трапезного гонга в своей собственной каморке, все над тем же опротивевшим шитьем. Да и наставница ее, изнуренная и довольная, вернулась в Храм только следующим утром...

Уже к вечеру сама тень дневного видения смазалась да расплылась туманом, не оставив по себе и чувства удивления - как это часто бывает, пусть с очень яркими, но снами. Вот только тяжелый кошмар той ночи не позволил Илл'е потерять странный день в бесконечной череде ему подобных.

Впервые говорила она тогда со своим богом, еще не зная, что это ОН. И была их встреча отвратительна, ибо, кажется, бог умирал...

Случилось же это с последним лучом раннего осеннего заката, когда кошмарный сон связал и утянул за собой послушницу, а вязкая, горячечная тьма окружила ее, шепча и скалясь, сверху, и снизу, и со всех сторон.

- Что это? Как это?.. - стараясь не дать воли страху, тихо проговорила девочка.

Ее по-детски тонкий голосок забормотал сварливым, сиплым эхом, зашуршал сухою, мертвою листвою, теряясь и затихая во мраке.

- Ты здесь?.. - вздохнула темнота устало и отчего-то слишком знакомо. - Я был уверен, что отрезал тебя... Они все...все... мне обещали...

- Кто ты? - испугавшись, заоглядывалась послушница. Почему-то враз нахлынула на нее тоска. - Тебе плохо?.. - робко вопросила она тьму, ожидая ответа со странной внутренней болью.

Незнакомец из темноты хранил молчание.

- Эй, я лекарь, ты знаешь? - не желала сдаваться Илл'а. - Я могу помочь... ты, упрямец!..

Хриплый смех обрушился на нее отовсюду.

- Не отстанешь ведь, настырная девчонка? - наполнился голос непонятным весельем.

- Я лекарь, - упрямо повторила она. - Расскажи, что с тобой случилось?

И незнакомец нехотя признался:

- Проклятый отравленный дротик... Я-то надеялся: ты не узнаешь... Если вытащат меня - это будет неважно, а если нет (скорей уж нет...) - то какая разница?..

- Что значит "какая разница"? - искренне возмутилась послушница. - Жизнелюбие пациента для лекаря лучшее подспорье! - сварливо добавила она, повторяя слова отца Гутора.

Незримый собеседник опять рассмеялся. Тяжело и сипло, перемежая хохот стонами, царапая натянутые нервы и заставляя Илл'у каждый раз ежиться.

А потом затих, с трудом восстанавливая дыхание.

- Ты ведь сама мечтаешь о покое все чаще, - с печальной серьезностью заговорил он вновь. - Так почему не сейчас?..

Белая длань с кровавым перстнем, раздвинув вязкую тьму, коснулась Илл'ыной щеки, вызывая странную дрожь.

- Чем этот день хуже остальных? - мягко вопросил незнакомец.

И послушница застыла, завороженная.

- Мы могли бы шагнуть туда вместе... - нежно потянул он ее к себе, навстречу ледяному мраку.

Тоненькие усики тьмы осторожно, словно боясь спугнуть, потянулись к лицу девочки, колючая изморозь пробралась под одежду. Илл'а вздрогнула и, наконец, очнулась.

- НЕТ! - в страхе отшатнулась она. - Не пойду!.. - ужас пробрал до костей, а кровь закипела вдруг злостью. - Не пущу! - вырвался у нее яростный крик, и Илл'а не узнала собственный голос.

Но, повинуясь глупому импульсу, вцепилась в белую мужскую ладонь двумя руками, рванула резко на себя, вытаскивая из липкой мглы...