Винтовка Фергюсона

Он резко повернулся ко мне, нож наготове — для смертельного удара. Меня прошиб холодный пот. В первый раз до меня по-настоящему дошло, во что я ввязался. В вихре активности, в горячке боя я как-то умудрился не допехать, что дело неизбежно кончится смертью одного из нас. Подсознательно это, конечно, помня. В эту минуту, глядя на возвышающегося надо мной врага, в его полыхающие молниями глаза, в черты лица, изуродованные звериной лютостью, я ощутил, что хочу жить.

Он двинулся ко мне. Держа нож острием к противнику, я опустил свободную ладонь на землю сбоку. Как вернуться в вертикальное положение, обойдя жуткий миг неустойчивого равновесия при вставании, когда с человеком так легко расправиться? Он кружил около меня, я повернулся по часовой стрелке, оставаясь к нему ногами, затем он ступил ближе.

Я немедленно зацепил ногой его щиколотку и резко выбросил пятку по направлению к коленной чашечке.

Удар должен был сломать ему ногу, но он бросился на спину, и пятка скользнула по икре, не причинив вреда. Тут же мы оба оказались на ногах лицом друг к другу.

И презрение, и страх ушли. Было только исступление, жажда убить и осознание — с его стороны, как и с моей, — что пути назад нет: жребий брошен, и пощады не будет.

Неожиданно во мне возникла уверенность. До сих пор я жив, отплачивал недругу той же монетой, и это он первым обратился к стали. А клинок в моей руке… как давно он принадлежит моей семье! Некогда из Индии, сколько в нем истории, истории Чантри и других, направлявших великолепнейший металл в мире. Победной волной хлынула надежда. С этим ножом в руке…

Пришла атака. Несущая смерть.

Скорость. Нож метнулся вперед, словно змеиное жало, и я почувствовал укус в плечо. Небольшой, но еще несколько таких… Многие, сражаясь на ножах, применяли именно такую тактику: наносили мелкие порезы кончиком ножа, мгновенно отдергивая руку, не подходя близко, и в пару-тройку минут человек исходил кровью из двадцати ранок, неуклонно слабея.

Но мой враг не хотел тянуть время. Заставить опасаться, уменьшить угрозу с моей стороны, пока он высматривает возможность для решающего удара, — да. Пошел вокруг меня боком, не ослабляя готовности. Опять рядом нож, я чуть опаздываю отвести. Еще разрез, теперь на моей вооруженной руке кровь проступает в двух местах.

Я немного опустил руку, приблизил к туловищу. Его глаза прыгнули к моим, и я с коварным умыслом изобразил слабость, отодвинулся подальше. Он нанес ложный удар, я шагнул назад так торопливо, что споткнулся. Он еще не уверился в своем преимуществе, однако сделал еще один мгновенный выпад, в этот раз я парировал успешно, но притворился неуклюжим.

Неожиданно шагнув вперед, он с силой полоснул мне по глазам, я закрылся, и на какое-то мгновение — ножи сомкнуты в замок силой мышц — мы застыли лицом к лицу.

— А вот теперь я тебя убью, Профессор, — мягко, с небольшой улыбкой.

— Да? — сказал я, затем отступил, как бы теряя силы, но продолжая прижимать свой клинок плотно к его.

Он резко оторвался, имитировал выпад, мой контрудар выглядел, будто рука у меня деревенеет либо слабеет. Все еще недоверчиво, он переступал боком, кружил, выжидая удачный момент. И он пришел.

Мое острие слегка опустилось, и, как будто борясь со слабостью, я поднял плечо выше и отодвинул руку вправо, открывая корпус. Хотя это являлось уловкой, спровоцированное нападение произошло столь внезапно и стремительно, что почти увенчалось успехом.

Он вытянулся в броске, доставая мой живот. Меня спас только моментальный поворот всем телом и несильный отклоняющий удар — левой ладонью по атакующей руке выше кисти. Выпад прошел мимо, распоров мне спереди рубашку. Тут же мой клинок ударил вниз. Кулак повернулся и пошел вниз и к себе, большим пальцем. Он увидел его слишком поздно, попытался отбить мою руку, не попал, и нож вошел куда надлежало, в солнечное сплетение, по самую рукоять.

Впечатавшийся за лезвием кулак исторг из него короткий крик. Левой рукой я с силой толкнул его в плечо, прочь, освобождая оружие. Потекла кровь, выходя из глубокой колотой раны, пропитывая рубашку, заливая все тело спереди. Он шагнул ко мне, я отступил. Пырять его еще раз я не хотел, сам получить ножом — тоже, и время моего недруга уже истекло.

— Чертов проклятый сукин сын! — Он упал на колени, а я подошел к «фергюсону» и поднял его с земли. Воткнул нож глубоко в почву, вытащил и кинул в ножны. Поднял дуло на уровень бедра.

— Берите его и убирайтесь! — приказал я.

Кроме моего, здесь были и другие ружья, все наготове. Команда бывшего пирата поглядела на своего вождя, поверженного и истекающего кровью, затем на наши винтовки.

— А ну его к чертовой матери! — буркнул один из них. — Там и клада-то никогда никакого не было.

Остальные согласно закивали, заговорили между собой. Я ожидал, что Фолви расскажет о нашей находке. Но тот смолчал. Движением ствола я велел им уходить. Развернувшись на месте, они зашагали к лошадям, продолжая чехвостить побежденного лидера.

Сам Фолви осел на пятки, прижимая ладонь к ране.

— Надул меня, Профессор окаянный. — Теперь он говорил спокойно. — Что за книги ты вообще читал, спросить тебя надо?

— Сожалею, но вы не оставили мне другого выхода.

— Думал, это придет ночью, на море, — пробормотал он, — только не так… не здесь.

— Айзек, — я не поворачивал головы, — проводи Лусинду до лошадей. Эта кодла, чего доброго, передумает и припрется обратно.

Хит неохотно двинулся в обратный путь; Эбитт и Кембл помогали Дэйви. Соломон Толли заявил:

— Прикрою тебя из-за камней. Приходи, когда будет готов.

Но я продолжал стоять, сам не вполне понимая, почему не спешу уходить. Человек на земле умирал, и я не хотел, чтобы он ушел из жизни всеми покинутый, здесь, в сером предутреннем свете.

Фолви смотрел на меня.

— Хороший из тебя мужик, Профессор, настоящий. Хочешь верь, хочешь нет, а я таких знал. — Дернул головой в направлении, куда ушли его соратники. — Сброд, — произнес, — ворье. Что и плохо в преступном образе жизни. — Улыбнулся. — Попадаешь в дурное общество. — Закашлялся, стиснул себя, борясь с приступом боли. — Ах, Профессор! Какую бы мы команду вдвоем составили!

— Могу я что-нибудь для вас сделать?

— Уже сделал. Все для меня сделал своим поганым ножом. Больше ни один человек для другого сделать не может.

Опять начал кашлять, и мне показалось, что он сейчас упадет.

— Ступай своей дорогой, парень. Не нужна мне ничья жалость. Дай мне умереть одному… как я прожил жизнь.

Сверху позвал Толли, и я сделал несколько шагов задом наперед, затем полез вверх по камням. Стоя на краю косогора, я поглядел вниз. В сумрачном свете одинокая фигура виднелась смутно. Он упал на бок… скверный человек, но в мужестве отказать ему нельзя.

Из отверстия, куда свалился Дэйви Шанаган, извлекались остатки клада. Дэйви указал путь, и мои товарищи спустились косой расщелиной в откосе и добрались до входа. Уложенное в мешки, найденное достояние составило полный груз для двух лошадей, хотя частично занимало большой объем при незначительном весе: «украшения и все такое прочее», — как заметил Толли.

— Едем в таком случае, — сказал я. — Все подобрали?

Дегори пожал плечами.

— Осталась еще какая-то ерунда, несколько монет там, кольцо-другое… Не хотелось колупаться из-за них впотьмах.

— Понимаю, Дег. Ты имел в виду ван Рункла.

— Ну, дед же сколько времени за ними гонялся. Пусть возьмет, чего найдет, Лусинде и без того хватит.

В наступающем рассвете мы тронулись в дорогу, производя лишь скрип седел и удары копыт об землю — никакого шума больше.

На высоте перевала я оглянулся, повернувшись для этого в седле. Неровности местности сливались на расстоянии в одно целое: зелень, седина, очарование, низины подернуты дымкой.

Где-то там за горизонтом нас ждут поселения манданов, и пусть я не добыл мехов, а богатства, которые мы везем с собой, принадлежат не мне, сопровождающие меня воспоминания смягчились под влиянием времени, вкус к жизни пробудился в моей душе заново, а поперек седла лежит винтовка Фергюсона.