Страница 3 из 35
— А индеец?
— Ото.
— Давно его знаешь?
— Давно-то я никого из них не знаю. Дег Кембл спустился со мной на плоту к Новому Орлеану как-то раз. С Толли я один сезон проохотился в Виннебаго. Ото с берегов Платта, знает речку.
Один за одним мои новые спутники подходили к огню — жарить мясо, пить густой, черный кофе. Хит то и дело косился на меня: помня, что он из Бостона, я был готов к его вопросу:
— Необычное имя у тебя, друг, а?
Я пожал плечами.
— Чантри? Так Чантри встречались в новых поселениях уж не упомнить, с какого времени, мистер Хит. Один мой предок появился на восточном берегу еще в 1602 году.
Отвечал я сухо и коротко, не поощряя дальнейших расспросов. Я их не хотел. Прошлое в прошлом, пускай там и остается. Чего доброго, Хит заезжал в Бостон в последние месяцы и знает о некоторых событиях, о которых я предпочел бы забыть.
Мы сели в седла и тронулись по дороге солнца. Ото как разведчик впереди, его лошадь по колени в густой траве. Иногда взлетали стайки тетеревов, скользили над травой и рассеивались клубами дыма. Вдалеке двигались черные точки.
— Бизоны, — определил Толли. — Увидим их тысячами. Мы вступаем в их страну, и велика же, широка эта страна!
Он нагнулся с седла и выдернул пучок сочной травы.
— Погляди на это! А ведь некоторые называют места, по которым мы едем, Великой Американской пустыней! Дураки они, Чантри! Какие же дураки! На земле, где такая трава, вырастет и рожь, и ячмень, и пшеница. Да эти поля целый -мир прокормят!
— Если найти людей, чтобы остались здесь, — брезгливо вступил Эбитт. — Слишком величественно, Высокое небо, огромные расстояния — это не по ним. — Он взмахнул рукой. — Смотрите! Нет границы, нет горизонта, едешь и едешь, и нигде ничего, только быки, антилопы и травы волнуются на ветру. Я видел, как они пугаются! Ноги в руки, и скорей обратно по родным деревням. Такое еще в России есть и в Сахаре, больше нигде.
— В Аргентине есть пампа, — сказал я. — Я там не был, но, должно быть, похоже на здешние края.
— Возможно, — скептически проговорил Эбитт, — но мне так думается, подобного не отыщешь нигде. Разве что Сахара. Ну, и Россия, может статься. Я говорил с русскими, будто бы у них тоже просторная земля.
Меня интересовало другое. От природы я человек осторожный.
— Ото много понимает из наших разговоров? — спросил я у Толли.
— Не очень много, я полагаю, но насчет индейца не угадаешь. Когда белые рядом, они больше помалкивают, а слушать слушают, а тупыми их не назовет никто. Нашего образования у них нет, но с нюхом и соображением у них все как надо. Они чувствуют страну, Чантри, и не забывай, они жили тут, жили, как нынче живут, ой как долго.
— В прериях не жили, — возразил Дег Кембл. — Пока индейцы не раздобыли лошадей у белых, далеко в степь они не залезали. Бродили вдоль речек, временами таскались за бизонами, но, в общем, жить им тут было нечем. Обзавелись конями, тогда уж им удержу не стало.
Дэйви Шанаган подъехал обок.
— Чантри, я отъеду за мясом. Хочешь со мной?
Повернув в сторону, мы погнали лошадей рысью, затем, перейдя на шаг, поднялись к верхушке маленького бугра. Перед нами открылась удивительная картина. В некотором отдалении паслись два стада антилоп. У западного горизонта, по-видимому, среди холмов крылась лощина, оттуда торчали вершины деревьев.
— У ручьев попадается дичь, — сообщил Шанаган. — Так утверждает ото. Из нас никто так далеко на запад еще не забирался. Есть олени, изредка медведи и уйма луговых тетеревов.
Мы пустили коней шагом курсом по направлению к антилопам, но с виду нацеленным мимо. Сперва это вроде бы не произвело на них впечатления, однако мы все продвигались, и одна или две начали шевелиться. Мы постановили попытать счастья, хотя оставалось еще добрых две сотни ярдов. Натянув поводья, я поднял винтовку к плечу, аккуратно навел и нажал на спуск. Животное споткнулось и сорвалось бежать. Я не беспокоился: дай глазу шанс, и попадешь метко, а олень и четверть мили проскачет с пулей в сердце. Антилопа неслась дальше… и неожиданно сжалась комком, дернулась и упала на траву. Дэйви выпалил в ту же минуту, и длинный кентуккийский ствол его не подвел. Подъехав к добыче, он достал шомпол и приготовился перезаряжать.
— Заряжал бы ты тоже, Чантри. Не годится, если поймают с пустым ружьем.
— Уже.
Он глянул на меня, на винтовку и воздержался от комментариев. Снимать шкуру он умел лучше, поэтому позаботился об обеих тушах, выбирая лучшие куски, пока я караулил с соседнего пригорка. Работая в нескольких ярдах от меня, Дэйви разговаривал:
— В этой стране ни в чем нельзя быть уверенным. Смотришь, всё на виду, а там в оврагах и ложбинах армию упрятать можно. Только решишь: на мили вокруг живой души нет, из ямы выпрыгивает дюжина индейцев, и ты облысел.
Я постепенно привыкал к, пейзажам. Удивительно, как зрение отказывается воспринимать все, кроме ближних объектов и того, что ожидаешь увидеть. А здесь — огромные расстояния, бездонное небо, бесконечные волны травы. Сначала необходимо осознать тучи, склоняющиеся под ветром стебли, тени от туч. Вскоре все обыденное разложено по полочкам, и глаз мгновенно выхватывает необычное: малейшую неправильность в изгибе травинки, сгущение тени в неположенном месте. Ранние годы я провел в лесу и предгорьях с частыми ручьями. В этих местах деревья росли лишь у воды. Потом, в Новой Англии, я охотился среди ферм, кое-когда выбираясь в горы Вермонта или Мэна. Открытые равнины являлись для меня новостью, и я их побаивался.
— Ты много индейцев знал?
— Встречал, — ответил Дэйви. — Больше шауни. Ну и понка-сиу, чероки, делавары. Я не думаю о них плохо. У них свои обычаи, у нас свои, а ежели насчет того, как просуществовать в тутошних сторонах, то они разбираются лучше. Вот Боб Сэнди, тот да, считает: индеец хороший, когда мертвый. Он вернулся один раз с отцом домой с мельницы, глядь, вся семья перебита, жилье сожжено. Даже свиней нашпиговали стрелами. Так что у Боба зуб на них здоровущий. Почему мы и поручили ему присматривать за нашим ото.
— Присматривать? Получается, вы ему не доверяете?
— Чантри, этот индеец едет к своему племени. Джентльмену с Востока наше добро — ерунда, но для индейца-то оно — богатство великое. Ухитрится он нас перерезать или сообразить со своими ловушку для нас, все достанется им, а наш друг превратится в большую шишку. Христианского воспитания они не получили, никто не говорил им прощать врагов и что воровать нехорошо. Они осуждают только кражи в своей деревне и у своих родичей. Большинство племен обозначают «чужого» и «противника» одним словом. Белые часто думают, индейцы против них, потому что они белые. А ничего подобного. Индеец пришибет другого индейца с такой же охоткой, как и белого, разве что на белом больше поживы бывает.
— Вообще недурно они устроились, туземцы эти. Лучшая охота в мире, никаких тебе налогов, земли — гуляй не хочу.
— Ага. — Дэйви засмеялся. — Вот он, бостонец-то, вылазит. Ты проморгал, что у вас в цивилизованном мире надежная защита, и закон, и обычай, а тут всей защиты добрый конь и зоркий глаз. Свободные дикари, о которых ваш брат рассусоливает, носа со стоянки высунуть не могут, чтобы кто-нибудь за их скальпами не промышлял.
Некоторое время мы молчали. Мои мысли унеслись далеко за горизонт. Эти широкие дали, должно быть, похожи на степи, покинутые необузданными скифскими всадниками во время миграции на юг и запад из Центральной Азии. Они тоже снимали скальпы, несмотря на то, что работали по металлу и во многих отношениях больше продвинулись по пути прогресса, чем американские аборигены. Оттуда пришел и наш народ… а может, с территорий к востоку от Дуная или Дона. Единого мнения по этому вопросу нет, лично я склоняюсь к Центральной Азии. Среди переселяющихся племен шли кельты и мы — откочевавшие дальше всех, ирландцы, валлийцы, бретонцы, поныне сохранившие остатки старых поверий, древних навыков.
С начала времен люди меняли места обитания, обычно тянулись на запад и юг. Миграция, частью которой я являюсь, может быть, последняя великая волна. Но она отличается от всех прежних. Нет организации в роды, нации, захватывающие армии; идут отдельные люди, каждый решает за себя и сам снаряжается.