Страница 26 из 45
– Откуда такая мнительность, Михал Исакич? – заулыбался Георгий. – И вообще, разве вы знаете мои методы?
– Да. Я знаю ваши методы!
«Интересно, на кого этим «вы» товарищ Лазаренко хочет бросить тень – на меня или на наши органы?» – зло усмехнулся про себя Георгий. Ему было досадно еще и оттого, что собака окончательно разошлась и гавкала уже с подвыванием. Прислушиваясь к ее истеричному лаю, Георгий подумал, что, наверное, все соседи, какие сидят сейчас по домам, давно наблюдают за ними из своих окошек. Тоже мне, конспиратор хренов.
– Вы еще очень молоды, но очень далеко пойдете! – гудел старик, неверно истолковав неосторожную ухмылку Волкова и заведясь еще больше. – В действительности вам плевать на меня и на прочих людей! – продолжал возмущаться он. – Лишь бы только делать так, чтобы вас боялись. А вот я, знаете, не боюсь! Так и знайте!.. И вот что…
Он вдруг пошел на Георгия – толстый, решительный. Ни дать ни взять – рассерженный бык.
– Можете убираться, откуда пришли. И возвращайтесь с ордером. Или что у вас там. Так просто сюда я вас не пущу!
– Прекратите истерику! – коротко и резко бросил Волков, разумно посчитав, что только так можно остановить психоз Лазаренко. – Я не сторонник лозунга «кто не с нами, тот против нас», но в данную минуту вам лучше помолчать. Ясно?!
Да, старик оказался крепким орешком. На такого можно положиться. Хоть и несколько неуравновешен.
«А ты как бы отреагировал на подобную бесцеремонность?»
Лазаренко вдруг тяжело задышал, как в прошлый раз. Полез за ингалятором, но, видимо, забыл его в доме. Георгий испуганно потянулся к старику. Впервые с минуты их знакомства он почувствовал себя мерзко.
– Михал… Михаил Исаакович, – поправился он. – Простите. Я виноват, что вывел вас из себя.
Заведующий не ответил. Все еще тяжело дыша, но не позволяя себе сорваться в кашель, он помаячил рукой, мотнул головой и отступил, впустив, наконец, Георгия во двор. Сам заспешил в дом. Георгий последовал за ним, беспокойно глядя в спину старика и не обращая внимания на собаку, которая надрывалась до хрипа. Но тут же смолкла, едва за хозяином и гостем захлопнулась дверь.
Лазаренко нашел, наконец, свой ингалятор. Лицо его к тому моменту стало багровым, он все‑таки не удержался от душащего кашля, и, чтобы восстановить дыхание, в этот раз понадобилось больше времени, чем тогда, в больнице.
– Простите, – обрел он, наконец, дар речи. – Иногда бывают такие приступы, если переволнуешься. Я сейчас…
Пока Лазаренко разливал чай, Георгий украдкой наблюдал за ним. Интересно, как бы отреагировал старик, узнай он, что стычка во дворе – намеренная провокация. Это была одна из возможностей получить как можно больше информации о человеке, о его психологическом характере, и Георгий охотно ею пользовался. Но сейчас едва человека до смерти не довел.
Он вспомнил попавшее вчера в его руки досье на заведующего, что имелось в распоряжении органов… Родился… учился… в пионерах и комсомоле не состоял (как сын врага народа), работал там‑сям, в таком‑то году женился, взял фамилию супруги, остался вдовцом, дети уже давно взрослые, живет один, на последней работе характеризуется положительно, хотя временами вспыльчив… Вот именно…
Георгий подошел к шкафчику, где между стеклами были вставлены фотографии дочери Лазаренко, в том числе и семейные, старые детские, с родителями. Молодой Михаил Исаакович выглядел довольно симпатичным дядькой, рядом с которым жена – очень красивая женщина, неудивительно, что Лазаренко так и остался вдовцом. Их курчавоволосые дети – прямо сущие ангелы. И дочка у него красавица, хоть сейчас на большой экран, – а вот, поди ж ты, одна…
– Еще раз извините, Михаил Исаакович, – покаянным голосом сказал Георгий. – Уж очень вы разозлили меня своими обвинениями. К тем методам, на которые вы намекнули, я не имею никакого отношения.
– А как же пресловутое хладнокровие? – пока еще с желчью в голосе спросил Лазаренко.
– Прямо в точку сказано! И все же, думаю, вы меня простите.
– Откуда такая уверенность?
– Интуиция, Михаил Исаакович. Интуиция. Она же инстинкт, оно же чутье, нюх, проницательность, шестое чувство. Как много определений чувству, существование которого трудно доказать, но все уверены, что оно реально.
– Я, знаете, думаю, что тот человек, у которого и в самом деле особенный нюх на будущее, не стал бы распространяться на этот счет абы с кем.
– И тут вы правы, Михаил Исаакович. Вопрос лишь в том, кого считать абы кем. Впрочем, не будем отвлекаться. Пьем чай и за дело…
Небольшой четырехэтажный дом, где жил Коля Чубасов, состоял из частично расселенных коммуналок – готовили под снос. Одноэтажные избушки по соседству уже были снесены. О том, что и этому строению скоро придет естественный конец, даже если его не сносить, красноречиво свидетельствовала огромная трещина, протянувшаяся по диагонали между нижним углом и верхним этажом второго подъезда. В соседнем, первом, подъезде еще жили люди, и большая пятикомнатная квартира, где обитал Коля Чубасов, была целиком в его распоряжении – так сказала дворничиха, знавшая здесь практически каждого.
– Кольки дома нет, я его час назад видела, как ушел, – сказала тетка и показала сначала на окна последнего этажа, потом в ту сторону, куда подался Чубасов. – Он на автобазе работает слесарем.
– Что ж он образование‑то губит? – расстроился Лазаренко. – А мне сказал, что в аэропортовскую медсанчасть устроился. Врал, значит…
– Так он трепло и есть, – сказала тетка. – Мне трешку уже месяц должен, все никак отдать не может. Одними отговорками кормит.
После этих слов она как будто более придирчиво посмотрела на Волкова и Лазаренко.
– А зачем интересуетесь Колькой?
Георгий с неохотой полез за удостоверением.
– A‑а, так вы небось из‑за его братца здесь?
– Какого братца? – спросил Георгий.
– Да ходит тут к нему один. Ночует в квартире. Сперва я забоялась, как бы дом не сожгли. Сносить будут, а все равно жалко. Домоуправу пожаловалась, он вроде разговаривал с Колькой – тот сказал, что это брат его. Я сама только один раз его издали мельком видела вместе с Колькой. Какой‑то он странный, братец у него. Больной, что ли. Росточком невысокий, лицо вечно прячет, будто уголовник беглый. Но ничего плохого пока не сделал. Ну, думаю, брат так брат. Может, болел в детстве, уродством Бог наказал несчастного. Пущай ходит. Колька, вообще‑то, парень всегда бойкий был, шебутной. А как этот родственник объявился – тише воды стал. Значит, на пользу пошло. Ну я и не встреваю боле. Да я здесь теперь и не каждый день бываю. У меня вон тама, – она показала на стоявшие в удалении новостройки, – работы теперь полно.
Таинственный братец, уголовник он там или не уголовник, – вполне приемлемая кандидатура на то, чтобы надоумить Колю Чубасова на какие‑нибудь скверные дела. А то и сам… Кто‑то же воткнул нож в живот тому мертвецу, которого нашли дачники.
– И что, брат этот часто у него ночует? – пока для общей информации поинтересовался Георгий.
– Да почитай что каждый день. Он и сейчас там, наверное.
«Оп‑па!»
Тетка попалась говорливая, и голос у нее оказался уж больно громкий. Как бы этот братец не услышал их из окна.
– И давно он у Чубасова прижился? – тихим голосом спросил Георгий и дал знак дворничихе, чтобы не орала как оглашенная.
– Почитай, недели две живет, – она заговорила сипло, но все равно громко, совершенно не умея шептать.
Пока все сходилось – первая жертва непонятного изуверства подходила по времени.
– Спасибо, – сказал Георгий и повернулся к заведующему: – Михаил Исаакович, вы вдвоем здесь постойте, ладно. А я поднимусь пока.
Тетка встревоженно посмотрела на Волкова, потом на Лазаренко, как будто прицениваясь к старику: сможет ли он в случае чего дать отпор преступнику?