Ради тебя одной

– А много желающих принять постриг?

– Очень, – вздохнул отец Всеволод. – Сейчас у нас двадцать шесть монахов. А заявлений – четыреста! Даже если каждый десятый представляет себе, что он хочет, и то сколько получается. А еще ведь странноприимные палаты делать надо. Люди приходят молиться из дальних мест. Монастырь должен принять всех.

– Всех все равно не примешь, – посочувствовал Кузьмин.

– Но надо стремиться, – не согласился священник.

Они обговорили строительные и финансовые дела, и Глинский заторопился в город.

– Может, разделите с нами трапезу? – предложил настоятель.

Николай Мефодьевич с сожалением отказался, как ни хотелось ему задержаться в этом в прямом смысле слова благословенном уголке – не позволяли дела.

– А где Вадька? – обернулся он, ища сына.

– Может, в дендрарии? – предположил отец Всеволод. Он подозвал проходившего мимо мальчика в обычной, не монастырской, одежде и попросил разыскать Вадимку.

– А этого я еще не видел, – кивнул вслед ушедшему пацану Глинский.

– Редко заезжаете, Николай Мефодьевич, – укорил его настоятель. – Ванечка у нас уже больше месяца. С вокзала привезли, избитого, обозленного. Семьи нет, – вздохнул священник.

– А как же документы?

– Какие у них документы? У нас уже семеро таких живут. Пока ни о ком не спрашивали.

– Осень скоро. Со школой договорились?

– Да, будут в поселок ходить.

– Если нужно что-то, вы скажите. Я в хороших отношениях с главой вашего района.

– Я тоже, – улыбнулся настоятель. – Нет, вроде все нормально. Если можно, для пацанов наших семь комплектов одежды школьной, портфели, учебники, тетрадки.

– Это все сделаем, – с удовольствием заверил Глинский и обернулся к Кузьмину: – Запиши, Витя, чтобы не забыть.

– Я никогда ничего не забываю, – отозвался Кузьмин и улыбнулся. Правда, улыбка у него все равно получалась не слишком добрая.

– Пап, я пришел, – сообщил подбежавший Вадим. Приведший его воспитанник остановился поодаль. – Смотри! – Он протянул сжатую в кулачок ладонь и разжал пальцы. Глинский ожидал увидеть там цветок или, в худшем случае, птенца. А увидел мастерски изображенный его дорогущим «паркером» абрис куполов главного храма обители.

– Ну ты даешь! Такой хороший рисунок! Что ж, теперь руки мыть не будешь?

– У меня не было бумаги, – оправдался сын.

– Ладно, поехали.

С глубоким сожалением покинул Глинский обитель. Только здесь ему всегда было легко и спокойно. Только тут он ощущал себя на своем месте.

Вечерело. Стволы старых сосен бронзовели на заходящем солнце. Уморенный Вадька спал на заднем сиденье. Слева сосредоточенно молчал Кузьма, сменивший Глинского за рулем. Глинский мельком взглянул на его профиль. Наверное, и в самом деле друзей не выбирают. Как и родителей.

А может быть, и как судьбу: если б не Вадька – наверное, ушел бы в монастырь. Отец Всеволод не откажет, даже если в столе у него четыреста таких заявлений. Может, и сан бы принял, знаний более чем достаточно – еще отец постарался.

Но тогда надо сначала исповедаться. А Глинский очень не хотел кому бы то ни было исповедоваться. И особенно – отцу Всеволоду. Он с удовольствием забыл бы многое. Но – не дано.

2. Велегуров

Подмосковье

Даже удивительно, как быстро – и как просто! – в жизни порой происходят радикальнейшие перемены. Полгода назад я умышленно выстрелил в ту сволочь. Странно, но история не имела последствий, если не считать, что мне по-прежнему, хотя и гораздо реже, снится белобрысый мальчонка. Каждый раз после такого сна я выпиваю стакан водки и звоню Ивлиеву сказать, что болен и на работу не приду. Он укоризненно молчит, но на следующий день я стараюсь вдвойне, и пока мне все сходит с рук.

Однажды водка не помогла. Я не мог сидеть дома, пошел на улицу. Стакан для меня – не предельная норма, но я понимал, что сегодня алкоголь не справится. Черная несправедливость судьбы возмущала меня и требовала какого-то физического выхода.

А на ловца, как известно, и зверь бежит. Прямо перед моим домом на лавочке сидели трое кавказцев, подтянутые, крепкие, явно не рыночные ребята. Ближний ко мне был удивительно похож на одного из привезенных для обмена террористов.

Я уставился прямо на него, пытаясь точно вспомнить ту физиономию.

– Что ты хочешь, брат? – миролюбиво спросил парень.

– Похоже, мы однажды виделись, – сообщил я, разочарованный его мирным тоном. Меня бы больше устроило, ответь он злобно, а еще лучше – если бы ударил. Мне нужен был выход, и я умею не только стрелять.

– Вполне могли, – явно не хотел ссориться тот. – Земля тесная. Где хоть, помнишь?

– Что – где?

– Где меня видел?

– В прицеле.

Парни разом посерьезнели.

– Не заводись, брат, – тихо сказал второй. – В прицеле ты нас видеть не мог.

– Почему? – Мне нужен был скандал.

– Потому что мы были с твоей стороны. – Он показал удостоверение. Буквы ползли у меня перед глазами, но я и сам уже понял, что полез на своих. Есть некоторые малоуловимые признаки, по которым мы безошибочно опознаем друг друга.

– Садись, расслабься, – сказал третий. Им все было понятно. Мы расслабились вместе и страшно нажрались у меня в квартире. На следующий день они пропустили занятия – приехали на повышение квалификации, – а я поехал к капитану второго ранга Ходецкому М.Л., так как желание кого-нибудь пришибить никак не проходило. В итоге в тот раз я прогулял неделю, зато пришел с настоящей справкой о перенесенном остром респираторном заболевании.

И тем не менее – тьфу-тьфу – можно предположить, что моя адаптация к мирной жизни проходит далеко не так катастрофично, как этого боялся наш военный психолог. Мне, конечно, ужасно повезло с Ивлиевым. Последний раз я видел его год назад, мы оба обрадовались встрече. Он долго выспрашивал меня об успехах – как-никак первый и, наверное, лучший из моих учителей, не считая полковника Третьякова. Потом рассказал, что сам устроился неплохо, охраняет какую-то приличную рекламную фирмешку, которой рулят негнилые парни. И даже сказал, что если буду увольняться, чтобы не забыл позвонить ему.

Честно говоря, у меня и мысли не было, что я когда-нибудь буду звонить уважаемому мной бывшему подполковнику спецназа Василию Федоровичу Ивлиеву с целью трудоустройства. Но, чтобы не обижать старика – мужик он отличный, – телефончик записал. Как оказалось, на момент увольнения это было единственное реальное предложение.

На самом деле было еще одно, но оно мне сразу не понравилось. На третий день после возвращения домой – слава богу, хоть квартирка в столице от родителей осталась – позвонил один бывший сослуживец. Говорили у нас про него разное, но я считаю, чего не видел – того не было. Предложил встретиться.

Мы встретились.

Лучше бы не встречались. Потому что разговор состоялся странноватый. Он предложил посчитать, сколько страна заплатила мне за каждый удачный выстрел.

Я сначала даже не понял:

– Это как?

– А так! Скольких ты положил?

Ох не люблю я такие вопросы! Они вызывают у меня боль и злобу. И куда приписать мальчика? А Ингу?

– Ну, чего ты как красна девица? – улыбнулся он. – Ты был в двадцати командировках. Или больше?

– Больше.

– Ты лучший снайпер подразделения. Одних «чехов» наверняка больше десятка забил. И каких! Тебя ж специально таскали их снайперов давить! Да про вас с Вовчиком легенды ходят, – польстил он.

– Давай к делу, – попросил я.

– Хорошо, – спокойно согласился он. – Ты всегда стрелял в подонков.

«Почти всегда», – подумал я.

– Платили тебе пару сотен долларов в месяц. Это я с большим запасом кладу. За десять лет ты заработал чуть больше двадцати тысяч баксов. Вот что дала тебе Родина.

– А что предлагаешь ты?

– Люблю прямой разговор, – обрадовался он. – Я предлагаю тебе редко – очень редко! – делать то же, что и раньше. Не дергайся! – жестко сказал он, увидев мою реакцию. – Это будут только исключительные подонки, чьи руки по локоть в крови. Ты будешь получать их полную биографию. Совесть твоя будет спокойна. И пятьдесят тысяч долларов за выстрел.