Сон или явь?

Энергизатор обуглился, а сервомоторы молчали. А ведь начинка энергизатора была рассчитана едва ли не на века эксплуатации. Теперь же устройство превратилось в ком обгорелого пластика.

Чтобы добраться до прибора и осмотреть его, Бикелю потребовалось несколько минут. Поначалу он мысленно перебирал самые элементарные причины — короткое замыкание, сгоревшая изоляция на проводах питания…

И только потом его озарило: что-то изменило мощность тока, подаваемого на двигатели… и их синхронизацию. Нечто пыталось изменить ход работы устройства…

С трудом напрягая непослушные мышцы, он отсоединил устройство от ИРа и, спотыкаясь буквально на каждом шагу, побрел в помещение Центрального Пульта. По дороге он каждой клеточкой тела чувствовал охватившую корабль мертвую тишину.

«Радж… Тим… хоть кто-нибудь, у кого хоть немного работает голова, должен знать, в чем дело», — думал он.

Но теперь, когда он добрался до места, у него просто не оставалось сил говорить.

Тимберлейк поднял с пола оплавленный энергизатор и осмотрел его.

Флэттери подошел к Бикелю и пощупал его пульс, потом приподнял веко, бросил взгляд на сероватые губы. Наконец он вернулся к аптечке, вытащил оттуда инъектор и приложил его к шее Бикеля.

По жилам Бикеля вновь потекла энергия.

Флэттери тем временем поднес к его губам какой-то пузырек и приказал:

— Давай-ка выпей это.

Бикель ощутил, как в рот ему льется что-то прохладное и шипучее. Наконец Флэттери убрал пузырек.

Бикель едва нашел в себе силы прошептать:

— Тим!

Тимберлейк взглянул на него.

Бикель кивнул на энергизатор и начал объяснять, что произошло.

Флэттери перебил его:

— Значит, по-твоему, переход черного ящика в белый состоялся?

Бикель задумался. Он чувствовал, как под влиянием стимулятора туман в голове рассеивается, и понемногу снова начал ощущать себя так, будто ею телом являлся корабль, а сам он — создание из твердого металла и тысяч сенсоров.

— Да… думаю, да, — наконец выдавил он.

Тимберлейк поднял пластиковый блок.

— Но ведь он уничтожил это и… очевидно должен был отключиться.

Тут Бикеля вдруг осенило. И он спросил:

— А не может это быть посланием нам… своего рода ультиматумом?

— То есть Бог решил дать нам понять, что мы зашли слишком далеко, — буркнул Флэттери.

— Да нет же! — отозвался Бикель. — Это ИР пытается что-то нам сообщить.

— И что же именно? — спросил Тимберлейк.

Бикель с трудом облизнул губы. Господи, до чего же во рту пересохло! Даже губы потрескались.

— Когда совершается передача энергии, процесс этот происходит бессознательно, — начал он.

А потом смолк. Концепция была настолько тонкой, что следовало излагать ее крайне осторожно. Он продолжал:

— Но большая часть передачи энергии при обработке данных ИРом происходит через управляющие программы… и разум непременно задействует их, заставит всю систему в целом подавить некоторые из них, чтобы пропустить другие. Это все равно что гнать стадо из миллиардов диких животных.

— Получается, ты дал ему слишком много разума? — поинтересовался Тимберлейк.

Бикель бросил взгляд на пульт ППУ возле своей койки.

Тимберлейк обернулся и посмотрел туда же.

В этот момент Пруденс пошевелилась и застонала. Флэттери склонился над ней. Она пробормотала:

— Фмммш…

Почти машинально Флэттери снова проверил ее пульс.

Она с трудом подняла руку, оттолкнула руку Флэттери и попыталась сесть. Флэттери помог ей.

— Тихо, тихо, — пробормотал он.

Она поднесла руку к горлу. Как же его саднило! Она уже несколько минут прислушивалась к разговору между мужчинами, а между тем пыталась вспомнить, что же случилось. Она вспомнила, как безуспешно пыталась вызвать Бикеля по интеркому, вспомнила, как отчаянно пыталась связаться с ним. Но истинной причины того, почему она оставила пост и бросилась на его поиски, она вспомнить так и не смогла.

— Мы должны избавиться от всей имеющейся у нас ложной информации, — предложил Бикель. — Ведь мы имеем дело с совершенно рационально мыслящим роботом, и единственное, чем он руководствуется, это разум. Однако такое возможно лишь при наличии полного контроля за веем происходящим.

Его слова вызвали у Пруденс слабый приступ гнева. Опять он пытается заморочить им голову. Что же она хотела сказать?

— А у него не возникнет ощущения, будто он — центр вселенной? — поинтересовался Тимберлейк.

— Нет, — отрицательно покачал головой Бикель, вспоминая слова: «У вселенной нет центра». Именно так ему было сказано.

Его вдруг охватило полное отчаяние и он едва не застонал.

— Жизнь, такой, как мы ее знаем, — продолжал Тимберлейк, — начала развиваться примерно три миллиарда лет назад. Когда она достигла определенной стадии развития, зародился разум. До тех пор разума не существовало… по крайней мере среди человекообразных. Таким образом, источник разума — в неразумном море эволюции.

Он взглянул на Бикеля.

— И источник этот существует по сию пору, покоящийся на дне всеобщего моря бессознательности.

Слова Тимберлейка будто прорвали какую-то плотину, и Пруденс отчетливо вспомнила, какие мысли заставили ее оставить пост и ринуться на поиски Бикеля.

Определенность в морс неопределенности! А она имела на руках математический ключ к проблеме. Вот о чем она тогда думала. Она просто пыталась точнее сформулировать пришедшее в голову решение проблемы квантовой вероятности, придать ему математическую форму. Она чувствовала, как в голове у нее складывается отчетливая картина трехмерной решетки, вытесняющая все прочие мысли.

Решетка, некий объем пространства, измерения X, V, 2.

И снова она ощутила, как эта мысль всецело захватывает ее. Она вывела химические процессы в своем организме за пределы равновесия. Теперь она вспомнила и то, как ее медленно обуяла тьма — подобно изящному математическому решению, пришедшему ей в голову незадолго до этого.

— Джон, — сказала она, — инструментом разума является вовсе не ИР. Это — ППУ, манипулятор символов. Цепи ИРа для него просто нечто, позволяющее манипулятору осознавать себя, осознавать свое место в мироздании. А ИР всего лишь бессознательная составляющая ГАЛАКТИКИ. Просто машина для переноса энергии.

А потом она объяснила математическую сторону проблемы, решение которой так внезапно пришло ей в голову.

— Матричная система, — пробормотал Бикель. Он и сам пытался подступиться к решению проблемы с этой стороны и потерпел неудачу. — А потом субматрицы, субматрицы, и так до бесконечности.

Флэттери встал, внезапно поняв, куда могут привести подобные рассуждения, и страшно боясь того, что предстояло совершить. Он взглянул на сидящую на полу Пруденс, обратил внимание на то, как раскраснелись ее щеки, как блестят глаза.

— И как же тогда соотносятся ППУ и ИР? — спросил Флэттери. — Об этом вы не задумывались?

Пруденс встретилась с ним взглядом.

— Колонисты, — кивнула она. — Поле бессознательного, из которого любое бессознательное может черпать… нечто, что поддерживает его на плаву. И спящие колонисты — идеальное поле.

Флэттери покачал головой. Он был рассержен и сбит с толку.

Бикель уставился куда-то в пространство, переваривая услышанное от Прю. Сейчас в его сознании бурлили новые идеи. Этот корабль был сооружен, оснащен и запущен. Он вспомнил мудрое личико Хэмпстеда, который, посверкивая глазками, твердил: «Самое главное — это процесс поиска. Он куда более важен, чем те, кто этот поиск ведет. Разум должен дремать, а сон разума должен порождать новые сны».

— Знание безжалостно, — объявил Бикель.

Пруденс не обратила внимания на его слова и по-прежнему пристально глядела на Флэттери, чувствуя, насколько сбит с толку священник.

— Неужели ты не понимаешь, Радж? — спросила она. — Чтобы отделить субъект от объекта, необходим некий фон. Одно можно видеть лишь на фоне другого. А какой может быть наилучший фон для сознания? Его отсутствие.