Сон или явь?

— Значит… ИР на самом деле будет ощущать время? — вновь удивилась Пруденс.

— Наверняка. Наши цепи задержки времени должны дать ему возможность ощущать внутреннее время. Он просто не сможет его не чувствовать. В противном случае, все наши усилия пойдут насмарку.

Флэттери взглянул на экран и увидел, как Бикель подключает к «Быку» осциллограф.

— Слушай, а ты не перегрузишь компьютер? — неожиданно заволновалась Пруденс. — Вдруг он не выдержит?

— Ради Бога, не надо, Прю! Ты же, например, постоянно получаешь информацию. Разве твой мозг не сортирует ее, не выстраивает в порядке очередности, не программирует и не оценивает потом данные?

— Но ведь само существование Жестяного Яйца полностью зависит от компьютера. Если мы…

— Иного пути нет, — заявил Бикель. — Ты должна была понять это еще в тот момент, когда поняла, что весь этот корабль — декорация.

— То есть как это? Почему? — рассердилась Пруденс.

— Потому, что компьютер — единственное место, где может храниться такое количество информации. Понимаешь, у нас просто нет времени обучать совершенно необразованное дитя.

Не успела она ответить, как прозвучал сигнал передатчика.

ППУ был переключен на ручное управление, чтобы его системы не мешали работе в мастерской. Сигнал мгновенно заставил действовать и Бикеля, и Флэттери. Бикель нажал соответствующую кнопку в мастерской, а Флэттери щелкнул переключателем у себя на пульте, бесстрастно отмстив про себя, что послание Лунной базы, прежде чем попасть к ним, пройдет через цепи «Быка».

Бикель обвел взглядом приборы в мастерской, увидел, как резко дернулись, а потом вернулись в исходное положение стрелки. Мастерскую наполнило характерное гудение работающего ППУ, поскольку теперь ИР являлся частью его схемы. От этого звука у Бикеля аж мурашки по коже побежали.

Приборы отметили характерную для ППУ паузу. Отдельные элементы послания сейчас сортировались, сравнивались, дешифровались и передавались на выводящее устройство.

Бикель взглянул на экран и понял, что Флэттери переключил систему на аудиовоспроизведение.

Из вокодеров послышался голос Хэмпстеда:

— Проект вызывает корабль «Землянин». Вас вызывает Проект. Мы не можем дать точное определение силы, повредившей корабль. Предполагаем ошибку передачи или недостаточные данные. Одна из версий допускает вероятность встречи с нейтринным полем теоретического типа — Почему вы не последовали нашей директиве по процедуре возвращения?

Бикель следил за приборами. Послание прозвучало совершенно четко, никаких искажений.

Было слышно, как Хэмпстед откашливается.

Услышав этот столь обыденный звук, Пруденс испытала какое-то странное чувство. Такая мелочь, а передается за миллионы миль, и все лишь ради того, чтобы они узнали о легкой простуде Хэмпстеда.

И снова из вокодеров послышался голос Хэмпстеда:

— Лунная база подвергается сильному политическому давлению. Немедленно известите о получении этого сообщения. Корабль должен вернуться на окололунную орбиту и ожидать решения по поводу дальнейшей судьбы экипажа и груза.

— Какое ужасное слово — судьба! — заметила Пруденс. Она взглянула на Бикеля. Но тот, кажется, отнесся к сказанному довольно спокойно.

Флэттери почувствовал, как тяжело бьется его сердце. Интересно, мелькнет ли в следующих словах Хэмпстеда кодовый сигнал «уничтожить корабль»?

Бикель недоуменно уставился на вокодер. Как отчетливо был слышен голос Хэмпстеда — даже то, как он откашливается, хотя, по идее, ППУ должен был отфильтровать все посторонние звуки. Бикель перевел взгляд на сюрреалистическую мешанину аппаратуры, составляющей «Быка».

И снова послышался голос Хэмпстеда:

— Необходим более полный анализ повреждений. Самое важное определить их природу и объем. Подтвердите получение сообщения. Проект передачу закончил.

Бикель негромко и по возможности как можно более равнодушно спросил:

— Прю, и как тебе показался наш Большой Папочка?

— По-моему, он здорово обеспокоен, — ответила Пруденс. «Интересно, — подумала она, — почему это Бикель, который всегда был против возвращения, так спокойно отнесся к услышанному?»

— Слушай, Прю, а вот если бы ты захотела передать в своем сообщении какие-то эмоции, как бы ты поступила? — спросил Бикель.

Она озадаченно уставилась на него.

— Наверное, я бы просто сообщила о своих чувствах или постаралась передать их интонацией. А что?

— По идее, ППУ на такое не способен, — задумался Бикель. Он поднял голову и встретился взглядом с Флэттери, смотрящим на него с экрана. — Не подтверждай приема этого сообщения, Радж.

Флэттери кивнул.

— Хочешь сказать, что ППУ стало работать лучше, чем раньше? — неуверенно спросила Пруденс.

— Нет, — ответил Бикель. — Оно работает вообще не так, как должно. Лазерное послание оголено до предела. Исходные модуляции голоса, теоретически, сохранены и зачастую достаточно сильны, чтобы узнать характерные особенности голоса говорящего. Передача была очень высокого качества.

— По-видимому, электроника «Быка» делает систему более чувствительной, — предположила Пруденс.

— Возможно, — согласился Бикель.

— А во время приема послания наблюдалось усиление нервной активности? — спросил Флэттери.

— У рыбы тоже может быть нервная активность, — отозвался Бикель. — Нервная активность вовсе не означает наличия разума.

— Однако это нечто довольно близкое, — начал Флэттери.

Бикель кивнул.

— Выборочное повышение и понижение порогов, — продолжал Флэттери. — Пороговый контроль.

Бикель снова кивнул.

— Что это? — спросила Пруденс.

— Эта штука… — Бикель указал на «Быка» —…только что продемонстрировала пороговый контроль… примерно так же, как мы, когда узнаем что-либо. — Он взглянул на нее. — Когда ты понижаешь порог восприятия, ты распространяешь пространственно-временное сообщение и проецируешь его на внутреннюю «ауру узнавания» своей ментальной системы сравнения. Сообщение является пространственно-временной конструкцией, которую ты накладываешь на зону узнавания. Эта зона узнавания может довольно точно определять характер полученной информации в диапазоне от «точно такой же», что является максимальной степенью соответствия, до «похожей на что-то». И такого рода сравнения производятся как раз с помощью порогового контроля.

Бикель снова взялся за дело, от которого его оторвало сообщение Лунной базы. Он взял пучок нейроволокон, сверился со схемой и с помощью микроманипулятора принялся подключать их к соответствующим гнездам.

В помещении Центрального Пульта Флэттери вытянул левую руку и стиснул высящуюся возле койки металлическую стойку, да так крепко, что даже костяшки пальцев побелели.

«Кто может мне сказать, где именно находится моя душа?» — подумал он.

В памяти всплыли строки 138-го псалма: «Славлю Тебя, потому что я дивно устроен».

«Интересно, предали ли мы Господа, создав нечто не менее дивное?» — подумал Флэттери.

— Отец наш небесный! — прошептал он.

«Но ведь и я сейчас на небесах, — мелькнула мысль. — И какому духовному риску я тут подвергаюсь!»

До его слуха донеслись голоса переговаривающихся за работой Бикеля и Пруденс. Эти звуки будто подтолкнули поток его мыслей.

Снова ощутил всплеск, исходящий от вечного поединка между Знанием и Верой, ареной которого оказалось избрано его тело. Флэттери почувствовал, как его захлестывает волна эмоций, которые, по идее, должна была гасить его Вера.

«Я легко мог бы покончить со всей этой чепухой, — думал он. — Но все мы в одной связке, и насилие лишь погубит нас всех. Религия и психиатрия не что иное, как две ветви одного и того же древа: искусства исцеления». Он ясно помнил эти слова. Так говорил их преподаватель по практической религии. Это было на втором курсе. «Религия и психиатрия — побеги одного и того же ствола… Однако сначала нужно самому исцелиться», — подумал он.

Флэттери отвернулся от нависающего над ним пульта, закрыл глаза и крепко ухватился за стойку.