Могильщик. Черные перчатки

Тотенграбер шагнул к алтарю. До Черепа дотянуться было нельзя, алтарь возвышался не меньше, чем на десяток футов. Значит, придётся лезть.

— Нет! — раздалось в его голове.

— Да! Давай, могильщик, сделай это! Вперёд!

Могильщик ухватился за какие-то выступы, подтянулся, с трудом нашёл, куда наступить ногой, ещё раз подтянулся, нашёл выступ повыше для другой ноги, зацепился за что-то. Его подбородок оказался над постаментом, пустые глазницы Черепа смотрели в его глаза. Получше ухватившись правой рукой, могильщик протянул к Черепу левую…

Вспышка. Боль в руке…

Они стояли в заиндевевшей пыли. Мрачные фигуры с мёртвыми глазами, угрюмо смотрящими на него из чёрных провалов глазниц.

Пошатнувшись, он шагнул вперёд. Левая рука жутко болела, но, казалось бы, никаких внешних повреждений не было, даже крови на бледной коже. Было холодно, чертовски холодно. Он поёжился, сделал ещё шаг, но приближаться к людям не стал, к ним нельзя, они были по ту сторону… Чего?

— Где я? — спросил он у людей, стоящих перед ним. Но те молчали.

Серые неподвижные тучи закрывали весь небосклон, вокруг царил полумрак, под ногами была только пыль. Ни деревца, ни камня, ничего, даже лёгкого движения ветра.

— Где я? — повторил он. — Кто я? Как я здесь оказался?

Люди молчали. Они не шевелились, казалось, даже не дышали, только беспрестанно смотрели на него. Он не видел ни одного знакомого лица… он даже себя не помнил, о каких знакомых лицах можно говорить… Но он продолжал вглядываться в их лица, мужские и женские, старые и молодые, бородатые, лысые. Здесь стояло даже несколько детей, причём, самому младшему на вид было не больше семи.

— Кто вы такие? — спросил он, всё ещё надеясь на ответ. Но все по-прежнему молчали.

Резкий порыв ветра чуть не сбил его с ног, но люди перед ним даже не шевельнулись. Выражение их лиц не изменилось ни на йоту, только глаза поднялись к верху. Он повернулся назад, задрал голову.

В их сторону шагала огромная фигура, её голова практически касалась туч. Гигант напоминал карлика. Длинные, как у обезьяны, руки сжимали косу, на уровне гниющей необрезанной пуповины, чёрный плащ безвольно висел, изорванные полы волочились по пыли. При каждом шаге несоразмерно коротких и кривых ног тело гиганта раскачивалось. Плоть великана прикрывал лишь плащ, хотя скрывать тому было нечего — существо оказалось бесполым. Но самым ужасным было его лицо — несоразмерно огромная плешивая голова, оттопыренные уши, низкий лоб, вдавленные виски. Глаз был лишь один, чёрная точка на огромной бесформенной голове, на месте второго зияла огромная гноящаяся рана. Из угла улыбающегося толстогубого рта бежала струйка слюны, по центру торчало несколько кривых гнилых зубов. У гиганта имел лицо дебила, выражающее жестокую радость, он предвкушал забаву.

Могильщик чувствовал страх и отвращение, его трясло…

Могильщик? Он — могильщик? Кажется, да… но где же тогда его перчатки? Что было до того, как он стал тотенграбером? Воспоминания не хотели возвращаться, кружились только их обрывки. Пытки, муки, голод, жар, бред… Собака, свинья, конь. Они разговаривали с ним. Что за бред? Причём тут животные? Они что-то хотели от него, предлагали ему. Что?

Голая ступня гиганта опустилась рядом с ним. Зловоние чуть не заставило потерять могильщика сознание. Миг он видел перед собой обломанный грязный ноготь большого пальца, бородавки на жёлтой нездоровой коже, гноящиеся струпья. Потом ступня поднялась. Тотенграбер повернулся к людям, чтобы предупредить их, будто бы они ничего не видели. Но люди стояли.

Гигант на миг остановился, улыбка на его губах стала ещё шире, слюна запузырилась на губах. Он удобней перехватил косу и, широко размахнувшись, опустил её.

Кровь била фонтаном из перерубленных тел, впитывалась в ледяной песок и испарялась густыми белыми клубами. Гигант размахнулся ещё раз, вновь раздался свист, брызнула кровь. Могильщик с диким воплем упал на колени, зажимая уши, но это не помогло, звук третьего удара косы чуть не разорвал ушные перепонки. А люди, часть которых ещё стояла перед гигантом, молчали, тупо глядя на убивающего их гиганта.

Удар косы, потоки крови, ещё удар. Кровь пропитала пыль, сделала её тёмно-красной. Пятно крови растекалось, уже практически достигнув колен могильщика. Его затрясло, он отшатнулся, упал на пыль, начал неуклюже отползать назад, по-прежнему зажимая руками уши… Руками? Левая рука не шевелилась. Почему? Почему? Что произошло? Где он? Как он сюда попал? Что с ним? Кто эти люди? Кто этот гигант с лицом идиота? Что вообще происходит???!!!

— Одна тысяча четыреста пятьдесят три души, — сказал кто-то рядом. — На сто восемнадцать душ больше, чем в прошлом году, не так плохо.

— Это значит, что мы сможем оставить себе только пятьсот-шестьсот душ. Останется ещё… хм… почти сто восемьдесят тысяч из требуемых нам двухсот тысяч. Двадцать тысяч душ за восемьдесят три года. Предлагаешь ждать ещё семьсот пятьдесят лет? Да эдак ни одного могильника не останется. А следующем году душ будет ещё меньше — нынче быть могильщиком опасно.

— Конь, не паникуй. Наш дорогой друг Велион, который сейчас валяется в полубессознательном состоянии, снял печать с Черепа, а это значит, что нам удастся его перетащить сюда… не в следующем году, конечно, барьер-то остался, но года через четыре мы его заполучим.

— Думаешь, на это уйдёт так много времени, Медведь?

— Думаю, да. Собака, мои аплодисменты. Волк, ты проиграл спор.

— Собаке повезло. Но мой могильщик ещё жив, и, возможно, доберётся до Илленсии, может, ему удастся нам помочь…

— Волк, это бессмысленный разговор. Череп всего лишь заберёт его душу… О, да нашему другу лучше. Может, он очнётся?

Могильщик поднялся, опираясь на правую руку. В голове шумело так, будто его ударили чем-то тяжёлым, в глазах плыло. Пошатываясь, он стоял, тупо вглядываясь куда-то вдаль. Ничего не было, ничего. Под его ногами только пыль, его ноги хлюпают не в крови, а перед ним никого.

— Привет, могильщик! — радостно сказал ему кто-то знакомым голосом. — Ты-таки добрался! Но не могу сказать, что рад за тебя. Ну да ничего, увидимся в следующем году, когда ты будешь стоять по ту сторону.

Тотенграбер не отвечал. Ответить означало поверить в этот бред, признаться себе в том, что он на самом деле здесь, это ему не снится.

Бочкообразное туловище говоривших качнулось, шипастый хвост мёл по пыли, пропитанной кровью. Когтистые пальцы лап сжимались в кулаки, возбуждённое дыхание вырывалось из их глоток.

— Видишь ли, Велион, — начал Медведь, но сразу осёкся. — Ты ни черта не помнишь?

— У него болевой шок, — сказала Обезьяна. — Может, помочь? Он нам помог… да и не с кем нам поболтать, кроме Вусуулома.

— Можно, можно… — пробормотал Медведь.

С глаз будто кто-то снял пелену, голова прочистилась. Боль в левой руке наоборот резко усилилась, но к нему вернулась память. И пришло понимание того, что это не бред.

Гигант ползал рядом, отбросив косу. Он погружал пальцы в мешанину из пыли, крови и человеческих внутренностей, а после, даваясь, обсасывал их. Сукровица струилась по его подбородку, капая на руки, пуп тащился за ним.

Напротив Велиона стояло нечто другое, такое же неестественное и уродливое. Бочкообразное туловище, из которого на уровне плеч торчало несколько шей с головами разных животных, скалящими клыки хищников.

— Видишь ли, мы были помощниками, — сказал Медведь. — Наши хозяева не могли управлять миром людей сами, поэтому пришлось создать нас. Мы были созданы, чтобы помогать людям, а младшие братья людей — звери. Мы — самые важные в жизни человека животные. Я Медведь — царь зверей.

— Обезьяна — пародия на человека.

— Волк — первый враг.

— Собака — первый друг.

— Кошка — домашний друг.

— Крыса — вредитель.

— Лиса — хитрый вредитель.

— Свинья — одежда и пища.

— Овца — одежда и пища.

— Корова — мясо и молоко.