Такер

Мне страшно не хотелось рвать рубашку, поскольку за всю свою жизнь я почти не носил новых рубашек, но другого выхода не было. Поэтому я вонзил лезвие ножа в ткань и отрезал рукав ниже локтя. После этого я сложил его в несколько раз и наложил на рану, чтобы остановить кровотечение. Оторвав кусок веревки, которой было связано одеяло, я привязал этот импровизированный тампон к ноге.

Опираясь на винтовку, как на костыль, я медленно поднялся. Где моя лошадь?.. Надо было во что бы то ни стало ее найти.

Несколько метров вверх по склону я проковылял, опираясь на винчестер, а потом пополз. Метров через сорок я увидел свою лошадь — она лежала на земле. Она была мертва.

Итак, я остался без лошади в каньоне, из которого не было выхода. Возможно, Боб и Рис имели в виду, что отсюда нельзя выбраться верхом, поскольку в этих краях жизнь человека настолько зависела от того, есть ли у него лошадь или нет, что, если ты лишился лошади, то мог считать себя мертвецом.

Присев на корточки, я тщательно осмотрел окрестности. Отсюда открывался вид на крутой склон каньона, и я был вынужден признать, что человеку с больной ногой на него не взобраться. Я задумался над ситуацией, в которой оказался.

Никто мне не поможет, поскольку даже если бы и нашелся человек, который захотел мне помочь, он бы все равно не знал, где меня искать. У единственного выхода из каньона меня ждут три человека, которым очень хотелось бы, чтобы я умер — двое мужчин и одна женщина. Только мне этого совсем не хотелось — я должен был во что бы то ни стало выбраться отсюда и забрать у них все мои деньги. Во мне нарастала ярость… она просто душила меня.

Боб и его дружки украли наши деньги, из-за них умер мой отец, хотя в этом отчасти был виноват и я. Не будь я таким дураком и не брось отца одного, его лошадь бы не убежала и он, возможно, остался бы в живых.

Всякий раз, когда я возмущался в душе поступком своих бывших друзей, я не мог избавиться от мысли, что причиной всего того, что произошло, было мое дурацкое поведение. Однако поведению Дока и Риса не было никакого оправдания. Они не только украли деньги, но и трижды пытались убить меня. Первый раз — когда я выходил из ресторана, а второй раз — когда Док Сайте выстрелил в меня на темной лестнице. Теперь они пытались убить меня в третий раз — и кто знает, может быть, на этот раз им это удастся. Однако я безумно хотел жить, хотел отомстить и вернуть свои деньги.

Я потерял много крови — Боб и Малыш видели мой кровавый след. Они знают, что я ранен, но не знают, насколько серьезно. Я этого тоже не знал, но, судя по виду раны, дело мое было плохо.

Теперь мне нужно было сделать две вещи. Первое — это найти укрытие и посмотреть, насколько серьезна моя рана, и второе — выбраться из этого каньона, хоть ползком, но выбраться, иначе мне конец. А потом нужно будет где-то раздобыть лошадь и добраться до Лидвилла, а там подлечиться и снова отправиться на поиски Боба Хеселтайна и Малыша Риса.

Отец всегда говорил мне, что человека, одержимого какой-то идеей, ничто не сможет остановить. Он рассказывал мне о людях, которые шли к своей цели, невзирая ни на какие препятствия. Я поставил перед собой цель, и теперь нужно было действовать.

Как раз позади того места, где лежала моя лошадь, я заметил проход в зарослях кустарника. Может быть, я найду там бурелом, а может — и тропу, а если это тропа, то она обязательно куда-нибудь меня выведет. Я пополз по этому проходу.

Да, это была действительно тропа, но очень старая. На ней не было никаких следов — значит, по этой тропе уже давно никто не ходил. Я захотел пить и пополз вниз, поскольку вода была на дне каньона, там, где текла река.

Снова полил дождь. Трава и люпины, по которым я полз, не успели еще высохнуть после предыдущего, поэтому дождь меня не особенно беспокоил — я и так уже промок насквозь. Мне обязательно нужно было найти укрытие, чтобы развести костер и осмотреть рану.

Время от времени я вспоминал о том, что, когда в меня стреляли, я почувствовал не один, а два удара. Где же вторая рана?.. Я не знал, но сейчас не время об этом думать — надо ползти.

Где-то по дороге я потерял сознание. Давным-давно, в прошлой жизни, когда я еще дружил с Рисом и Сайтсом, мы читали дешевые романы, главный герой которых, потеряв сознание, обязательно приходил в себя в роскошной спальне, а у кровати его сидела очаровательная девушка, нежной рукой вытиравшая ему со лба пот.

Я же очнулся в кромешной тьме, лежа лицом в грязи, и нигде не было ни огонька, даже звезды не светились на небе — их заволокло тучами. И уж конечно не было ни роскошной кровати, ни девушки, ухаживавшей за мной. Только дождь — и больше ничего.

— Ты всегда мечтал о подвигах, парень, — сказал я себе. — Давай-ка лучше ползи, а то некому будет их совершать.

И я пополз.

Глава 7

Сверкнула молния, и в горах загрохотал гром. Молния на мгновение осветила мокрую траву, почти касавшуюся моего лица, и погасла. Я пополз дальше.

Я тянул за собой скатку и винтовку, привязанную к ней веревкой. У меня хватило ума не бросить их в лесу.

Недалеко от подножия склона мне попалась лужа. Я зачерпнул рукой воды и напился. Я умирал от жажды, скорее всего, от большой потери крови.

Наконец мне встретилось поваленное дерево. Это была мертвая ель с большими развесистыми ветвями, и я подполз к ней. Дерево это упало совсем недавно — дождь размочил землю, и сильного порыва ветра оказалось достаточно, чтобы повалить эту ель. Я срезал ножом несколько еловых лап, расстелил скатку и, как был, мокрый и грязный, повалился на одеяло и уснул.

Ночь показалась мне бесконечной. Я два раза просыпался, первый раз от боли в ране, а второй раз — от холода. Я чувствовал неимоверную усталость и слабость, и, когда наконец наступило утро, серое, хмурое утро с низко нависшими над головой тучами и косым дождем, во рту у меня было сухо, голова раскалывалась от боли, а когда я попытался встать, то зашатался и все у меня перед глазами закружилось. Но я знал, что мне надо двигаться дальше. Если я останусь здесь, то непременно умру.

Шатаясь, я встал, кое-как скатал одеяло и натянул непромокаемый плащ… надо было сделать это раньше. Надев скатку через плечо, я потащился вверх по склону к тому месту, где лежала моя лошадь.

Невдалеке от нее я остановился на несколько минут, прислушался и огляделся. Но мои уши не уловили ничего, кроме шороха дождя, а глаза не заметили ничего подозрительного, и я подошел к лошади.

Отвязав седельные сумки, я закинул их на плечо и снова двинулся вверх по склону каньона.

Боб сказал, что из этого каньона нет выхода. Может быть. Я знал одно — они не дождутся, чтобы я вышел туда, где стоит их хижина, прямо под их пули. Насколько я помнил, хижина стояла на открытом месте… и, если я выйду из леса, то окажусь как на ладони перед Бобом и Рисом, и они подстрелят меня, не выходя даже из теплой комнаты.

В седельных сумках оказалось немного вяленого мяса и хлеба. Я прислонился к дереву, поскольку, когда я садился, нога начинала болеть сильнее, и поел, и потом пошел дальше.

У меня стучало в висках. Не пройдя и сотни метров, я так устал, что вынужден был сделать остановку. В изнеможении я повалился на упавшее дерево и какое-то время сидел здесь, тяжело дыша. Лоб у меня горел, а в глазах все двоилось. Отдохнув, я двинулся дальше, пробираясь между деревьями, карабкаясь по мокрым камням, все ближе и ближе к началу каньона.

Наконец я заметил, что каньон начал сужаться, а с юга в него впадал другой каньон, поменьше. Покачиваясь от слабости, я постоял, оценивая обстановку, и двинулся на юг, вдоль второго каньона.

Глазам моим предстало необычное зрелище — повсюду на склонах лежали деревья, казалось, поваленные одним могучим ударом.

Такие вещи случаются тогда, когда направление ветра в урагане совпадает с направлением каньона — и ветер с огромной силой обрушивается на деревья, выдирая их с корнем и валя на землю. В Скалистых горах частенько встречаются такие каньоны — похоже, что они всасывают в себя ветер, словно огромная воронка.