Страница 12 из 17
С запада на восток, по направлению к Черному морю, Крымский полуостров пересекают три зоны больших долин: Альма, Кача и Бельбек. Северная часть полуострова — это обширная соленая степь. Здесь находились большие залежи промышленной соли. Воды Сиваша легко испарялись, а драгоценная соль оставалась и выстилала котловины. Во многих других областях России соль встречается редко, и ее трудно добывать. Продвигаясь маршем через Украину, мы заметили, что соль использовилась местным населением как средство обмена, и она ценилась здесь больше, чем у нас на родине. Когда мы проходили через деревни, крестьянские женщины преподносили нам блюда с хлебом и солью как знак гостеприимства, и это указывало на высокую ценность, которую придавали этому дорогостоящему продукту.
Центральная часть Крыма — плоская равнина, где почти не встречается деревьев, но, тем не менее, она плодородна и хорошо ухожена. Здесь, как и повсюду в советской империи, хозяйства были поставлены под управление коллективов, образованы колхозы. В зимние месяцы в этом районе бушуют снежные и ледяные ураганы, пришедшие с Восточной Украины.
На юге находятся горы Яйла. Они круто поднимаются от уровня моря до высоты две тысячи метров и резко обрываются у Черного моря, на южном берегу. Эти горы густо покрыты лесом, а долины, тянущиеся с юга на север, покрыты бурной растительностью. Повсюду видны фруктовые плантации, а также живописные татарские деревни.
Вскоре мы достигли участка боевых действий, название которого не будет давать нам покоя в течение многих месяцев: Севастополь. В течение следующих нескольких дней мы осадили его северные и северо-восточные рубежи.
В первые дни ноября мы мало соприкасались с противником; тем не менее, артиллерийские батареи продолжали обстреливать наш незащищенный западный фланг. 2 ноября части 436-го и 437-го пехотных полков покинули район сосредоточения, расположенный в селении Чанишкой, и вскоре, в ранние утренние часы, встретили упорное сопротивление противника. Несмотря на то что русские теснили нас с левого фланга, мы наступали в направлении Адши-Булата и прорвали оборону противника, открыв тем самым путь к дальнейшему наступлению.
С приходом сумерек мощный натиск врага на наш левый фланг стал для нас очевиден. Части противника подавлялись лишь сильным огнем артиллерии. Прошел слух, что из-за нехватки личного состава артиллерийские расчеты противника пополнялись добровольцами из числа заключенных, содержавшихся в русских лагерях.
В течение ночи части советской морской пехоты не прекращали попыток прорыва, но, когда отчаявшиеся советские войска пытались пробиться через наши позиции в направлении Севастополя и побережья, их атаки разбивались о наши мощные оборонительные укрепления.
Чтобы защитить открытый западный фланг и подавить огонь батареи вражеской береговой артиллерии, расположенной на берегу Черного моря и препятствующей наступлению дивизии, подразделения 438-го пехотного полка нанесли удар в западном и юго-западном направлениях. Небольшому ударному отряду позже удалось достичь ложных позиций этой батареи. Здесь были обнаружены деревянные стволы артиллерийских орудий, нацеленные в небо, выглядевшие угрожающе, но беспомощно.
Русские сумели скрыть истинное расположение этой батареи тяжелой артиллерии, которая находилась дальше к югу, возле Николаева. С наступлением темноты после тяжелого боя нам удалось захватить позиции береговой артиллерии. Нам были видны маневры вражеского корабля на Черном море, и наше ПТО открыло по нему огонь. За ночь войска противника оставили береговую батарею, и уцелевшие военно-морские части эвакуировались с полуострова на лодках, а затем их подобрали большие советские корабли, крейсировавшие в открытом море.
Лейтенант Дигль из II батальона 438-го пехотного полка вместе с 20 своими товарищами погиб смертью солдата в ходе этой операции. Нам стало очевидно, что русские полностью контролируют Черное море, так как на горизонте были видны силуэты советских военных кораблей, беспрепятственно крейсировавших вне пределов досягаемости наших орудий. За день до этого, во время боя, мы видели огромное количество самолетов ВВС противника, но вскоре истребительная авиация очистила небо от вражеских самолетов.
3 ноября, в середине дня, передовые подразделения моего полка, состоящие из части 14-й моторизованной противотанковой роты и 9-й велосипедной роты, захватили небольшую татарскую деревушку к юго-западу от Эвель-Шейха, в которой мы обнаружили покинутый вещевой склад, где содержалось довольствие для русской армии, в том числе много ящиков с папиросами.
Мы продолжали наступать по долине Кача. В лучах заходящего солнца пейзаж казался изумительно красивым. Была видна узкая дорога, идущая вдоль насаждений тополей и между фруктовыми плантациями. С расстояния около полутора километров мы смотрели на симпатичные небольшие татарские домики с деревянными террасами и низкими крышами, разбросанные по долине и между гребнями холмов.
Когда мы приблизились к окраине селения, идущее впереди подразделение попало под сильный вражеский огонь, и я немедленно открыл стрельбу из своего ПТО по еще невидимым врагам, находившихся в домах и между них. При огневой поддержке нашего орудия офицер, командир 9-й роты, начал движение вперед. По стене дома, расположенного позади нас, противник вел огонь из стрелкового оружия. Пули оставляли отметины на выкрашенных в землистый цвет зданиях возле позиции нашего орудия, оставляя кружащиеся облачка пыли. В этом хаосе командир нашей роты остался непоколебим и устоял на ногах, не обращая внимания на то, что снаряды били в стену позади него, в то время как мы залегли или укрылись за стальным щитом ПТО.
Сквозь оглушительный грохот пулеметов я услышал пронзительный крик раненого солдата, и кто-то стал кричать: «Ранение в живот!» Расположенный вблизи пулемет стрелял почти непрерывно — пулеметчик посылал очередь за очередью в быстро движущиеся цели. Мы были поглощены тем, что заряжали орудие и вели огонь по отдаленным фигурам, пробирающимся между домов, а пулеметчик переносил огонь по мере передвижения противника.
Мы старались создать впечатление, что бой ведется силами всего полка, а отнюдь не слабого головного отряда, состоящего лишь из пехотной роты и двух противотанковых орудий. Хитрость удалась, и мы увидели группу советских солдат, одетых в облегающие темно-синие морские бушлаты, отступающих по дну долины на запад, к морю.
Раненый пехотинец лежал позади нас, в нескольких шагах, на краю дороги. Его перевернутая каска валялась и нескольких футах от него. Санитар опустился на колени возле него и расстегнул его запыленный китель, чтобы перевязать рану. Через несколько секунд крики лежащего в грязи солдата о помощи превратились в неразборчивое бормотание. Его лихорадочные глаза, выделяющиеся на белом как мел лице, казалось, стали широкими от удивления; он смотрел вперед, в черноту, и на него быстро опустилась тень смерти. Санитар снял часы с безжизненной руки солдата и торопливо стал вынимать личные вещи покойного из карманов изорванного, забрызганного кровью мундира. Мы отвернулись и занялись собственными мыслями и обязанностями.
Мысли тех, кто находился поблизости, были сугубо личными, и никто не мог избавиться от чувства острой жалости к нашему брату в сером мундире, сраженному смертью. Однако, думая об этом, каждый из нас, как оказалось, устремлял свои мысли на себя самого, на то, что, возможно, именно он будет следующим, кто погибнет, следующим, кто найдет свою могилу в России. Такие мысли иногда овладевали нами, и мы были беспомощны перед ними, как и перед смертью, которая так быстро унесла нашего товарища. Так началось осознание того, что эта чужая земля истребляет нас.
Люди стеснялись и старались подавить эти переживания. Во время боя эти подавленные эмоции опутывали каждый нерв и были напряжены до предела из-за того, что мы вновь и вновь сталкивались с чем-то, вызывающим у нас чувство неописуемого ужаса. Лекарством от внутреннего смятения было для нас лишь действие — посильная помощь раненым, манипуляции с оружием и военным снаряжением, ведение огня по противнику. Пехотинцев все больше и больше охватывало чувство беспощадного гнева, и возбужденный разум мог концентрироваться лишь на мщении за павших товарищей, истреблении врага, разрушении. Высшая степень ярости напоминала суицидальные настроения, столь близко друг от друга находились страх и смелость. В часы затишья мы иногда говорили о том, какое влияние на нашу жизнь оказывают утраты и опасность, с которыми мы встречались ежедневно. Все сходились в мысли о том, что простые люди с сильной натурой зачастую лучше справляются с ситуацией, испытывая меньший психологический стресс, чем те, кто в обычных условиях считаются интеллектуалами или чувствительными личностями. Однако не существует правил, которые могли бы послужить ориентиром для подобного рода рассуждений, они применимы лишь к конкретной ситуации, которая никогда больше в точности не повторится. На войне все ситуации отличаются друг от друга; личность солдата со временем, по мере того как он набирается опыта, также меняется.