Страница 64 из 75
Валера сказал:
– Блин, уже без двадцати. Чего он не выходит?
Миша лениво пожал плечами:
– Не выйдет до без десяти, сами пойдем.
И тут он заметил высокого парня, внешность которого в точности совпадала с ориентировкой. Объект шел не от своего дома, а, наоборот, к нему. Рядом с ним семенила пожилая женщина. Парень тащил в руках набитые продуктами сумки. «Эту Ленку можно понять», подумал Миша. – «Здоровый парень, видный…». Миша взял наручники.
– Да вот же он! – сказал он, указывая напарнику.
Валера толкнул дверцу «уазика». Миша выпрыгнул вслед за ним.
Эмиль все понял сразу, когда увидел двух выпрыгнувших из «уазика» ментов.
– Сержант Давыдов, проверка документов, – сказал тот из них, что был пониже.
Рикошет поставил сумку и поднял руку, чтобы достать паспорт из внутреннего кармана куртки. Второй мент хлестко ударил его по руке резиновой дубинкой. Марта Эмильевна вскрикнула. Давыдов ловко застегнул браслет на руке согнувшегося парня, замкнул второй железный круг на своем запястье. Эмиль выпрямился. На него смотрел пистолет из рук Валеры.
Марта Эмильевна подняла руки к лицу, словно сдерживая крик.
– Ты арестован, – сказал Миша. – По обвинению в тройном убийстве и изнасиловании.
– Сумки дайте донести, – прохрипел Рикошет.
Напарники переглянулись.
– Ребята, да что же это… – пробормотала Марта Эмильевна, и сержант сжалился над старой женщиной.
– Неси, – сказал Миша. – Только без фокусов.
– Я в воздух стрелять не буду, имей в виду, – сказал Валера.
Эмиль взял сумку, и они все вчетвером двинулись к дому.
– А что до того, о чем мы говорили, – произнес Рикошет, пристально глядя на бледную, ничего не понимающую тетю. – Вот много вы левшей выучили, пока в музыкальной школе работали? Так что совсем не такое уж распространенное явление.
Марта Эмильевна посмотрела на него диким взглядом.
Давыдов дернул Эмиля за руку.
– Не разговаривать, – сказал он.
Только когда дверь «уазика» захлопнулась, и машина тронулась с места, разбрызгивая воду из луж, женщина поверила в происходящее. Марта Эмильевна обвела взглядом прихожую. Глаза ее задержались на прозрачной коробке с тортом. Эмиль купил бисквит, покрытый глазурью, украшенный забавной фигуркой из разноцветного сахара – кошелек, из которого торчали купюры, женская головка, устрашающий бюст и стройные ноги. Поперек торта шла надпись: «Жизнь удалась». Эмиль долго смеялся, увидев торт на витрине, и Марта Эмильевна согласилась купить его, хотя не любила бисквит и пошлые слоганы. Эмиль поставил сумку неровно, и банка с черной икрой, ударившись об упаковку, сломала фигурку.
«Надо позвонить», подумала Марта Эмильевна. – «Кому-то из его друзей…»
Но никого из друзей племянника она не знала. Глаза женщины расширились. Марта Эмильевна вспомнила своего единственного ученика, который был левшой.
Всхлипнув, Марта Эмильевна поспешно начала рыться в карманах спортивной куртки племянника, в которой он вернулся из Питера. Записная книжка – мягкий блокнотик на спирали – оказался там. Марта Эмильевна открыла букву «Б». Там шел длинный список женских имен. Торопливо перелистывая страницы, испещренные вкривь и вкось пометками, обрывками нотных записей и многозначными телефонами, Марта Эмильевна нашла букву «И». Но телефона Игоря Бабаева не оказалось и там.
– Господи, – воскликнула Марта Эмильевна. – Куда же он его записал?
Страницы тихо перевернулись в ее руках. «Рита», увидела Марта Эмильевна надпись в самом верху странички с буквой «Л». А чуть ниже – «Гарик».
Она бросилась к телефону.
Как и ожидал Рикошет, «уазик» поехал вовсе не к опорному пункту милиции их района и не в центр, где находилась КПЗ. Менты везли его за город.
В гараж.
– Сержант, хочешь я подарю тебе раскрытое дело? – сказал Рикошет.
Миша, усмехаясь, посмотрел на него и сказал:
– Давай-давай. Помощь следствию учитывается при вынесении приговора…
– Убийца – Андрей Свистунов, – сказал Рикошет. – Убитый – Виктор Решетников, мотив – ревность…
– Да ладно тебе, – вполне добродушно сказал Миша. – Убить он тебя не убьет, не дурак.
– Но охоту зариться на наших баб надолго отобьет, – заметил Валера и гнусно, меленько захихикал. – Вместе с возможностью…
– Заявление потом не вздумай приходить подавать, – сказал Миша. – Как другу советую.
Рикошет усмехнулся:
– А броники-то вы зря не одели.
– Это почему еще? – лениво спросил Миша.
– На меня-то одну пулю потратит, прямо в голову, – сказал Рикошет и вдруг вспомнил что-то. – Хотя нет. Две минимум.
– Ну, так в стволе-то их шесть, – закончил Эмиль, глядя прямо в глаза сержанту.
Миша криво усмехнулся.
– Восемь, – сказал он.
Лена выбежала на перекресток и увидела удаляющийся ментовский «уазик». Машина падала на волну очередной лужи, словно катер. Ни на какой аборт девушка, конечно, не собиралась. По крайней мере, сегодня. Она прибежала предупредить Рикошета, но опоздала. Лена стояла на перекрестке, всхлипывая, и в голове у нее сами собой всплывали события вчерашнего вечера.
Когда отзвучал последний проигрыш из «Чистого беса», Рита сказала, смеясь:
– Хоть играешь ты лучше.
У Лены потемнело в глазах. Такой прыти она не ожидала. Рикошет закусил губу. Гарик, чуть наклонив голову вбок, спросил:
– А что я делаю хуже?
Рита смутилась.
– Раскручиваешься ты хуже Бутусова, – сказал Орешек.
– Да, я это и имела в виду, – сказала Рита.
– Пойду покурю, – сказал Гарик, вставая.
Рита увязалась за ним.
– На голову что-нибудь одень, – сказал Гарик. – Только менингита нам не хватало.
Девушка навертела полотенце на голову наподобие чалмы, и они вышли на балкон.
– Ты неправильно спел, – сказала Лена Рикошету. – Не «тяжесть обломанных крыльев», а «тяжесть их кованных крыльев». Там имелись в виду жуки. И не «белая птица», а черная.
Рикошет пожал плечами.
– Ну, я же говорил, что не фанат Наутилуса, – ответил он.
– Так даже лучше, – сказал Ваня. – Получается, что это поет сам бес, заглянувший на огонек.
Андрей достал сигареты, но Ваня мягко попросил его выйти на площадку. И Лена пошла с гитаристом, хотя курить не хотела. Дверь они закрывать не стали, и было слышно, как Рикошет поет «Падшего ангела», песню, которую его упросила спеть Катя. Мрачная неформалка оказалась чувствительна и сентиментальна, как все девушки.
– Я не помню паденья, я помню только глухой удар о холодные камни…
– И как таких земля носит, – сказала Лена. – Ведь сволочь, мразь…
Андрей затянулся. Не нравилась Свисту песня, которую спели Рикошет и Гарик, не нравилось то, как они ее поют, глядя друг на друга влюбленными глазами, почти соприкасаясь грифами гитар, не понравился восторг публики.
– Надо бы с ним поговорить, – сказал Свист. – По душам. Объяснить, что к чему. Что он не в Питере у себя… В гараже, с демократизатором, чтобы прочувствовал. Да только ко мне Рикошет не придет. Сволочь-то он сволочь, но не дурак.
Андрей посмотрел на Лену. Прежде чем девушка решилась на ответ, Рикошет успел спеть почти весь следующий куплет:
«А это идея. Дурь-то он всю из Витька выбьет», подумала девушка. – «Если Гарик и Риту ему простил, то почему я должна это терпеть? Мало того, что я его любовника терпела, как Рикошет мне объяснил это… мол, ревновать к человеку противоположного пола – это моветон… Хватит! Ну что за наглость! Мало того, что пидорас, или, как это, бисексуал, так и не скрывает этого! И не то что не скрывает, а прямо-таки демонстрирует это всем! Врешь, придется жить как все… Устроили тут, понимаешь, благословенную Швецию…»