Страница 50 из 75
– Шамиля Руслановна? – сказал он ошеломленно.
Шамиля изумилась встрече ничуть не меньше Вахтанга, своего лучшего ассистента, но времени на удивление не было.
– Не мучай его! – закричала она на по-чеченски. – Он добрый мальчик! Он не тронул меня, это все они, те, двое!
Лицо Вахтанга стало жестким. Хотя чечен примкнул к боевикам всего неделю назад, а во главе отряда оказался только сегодня ночью, после того, как большая часть отряда полегла, нарвавшись на засаду русских, он уже многое понимал. Вахтанг увидел оттопыренный карман Шамили и понял, где русский оставил рожок от своего автомата.
– За что же он дал тебе столько патронов? – сказал Вахтанг.
– Он дал их мне просто так! Чтобы я могла обменять их на еду!
Вахтанг покачал головой. Шамиля подбежала у нему вплотную и остановилась, задыхаясь.
– Прошу тебя, Вахтанг!
На голоса обернулись и другие боевики.
– Если он такой добрый, – сказал Вахтанг медленно. Ему в голову пришла новая мысль. – Почему ты не просишь, чтобы я его пощадил?
Шамиля опустила глаза.
– Ты ведь не сделаешь этого, – сказала она.
– Почему же? – сказал Вахтанг, усмехаясь. – Очень даже сделаю. Пусть живет, что же.
Шамиля застонала, поняв, что он хочет сделать. Вернувшись в разгромленный лагерь и обнаружив Грина в живых, русские скорее всего застрелили бы его сами.
– Пусть так, – сказала она.
– Дайте ему по башке и свяжите, – крикнул Вахтанг, обращаясь к остальным. – Пусть русские думают, что это он – предатель, что он нас навел.
Вахтанг улыбнулся.
– Это их немного развлечет, а мы будем уже о-ччень далеко отсюда…
Чечены поняли задумку своего командира и засмеялись.
Грин слышал, как Шамиля и бородатый чечен о чем-то говорят. О чем, было понятно и так, хотя чеченского Рома не знал. «Оторвите ему яйца – От сейчас их сам себе оторвет, а мы посмотрим, правда, Шамиля?». Грин невольно провел рукой себе по ноге. Пальцы его коснулись гранаты сквозь грубую ткань штанов. Чечены засмеялись.
Но Рома этого уже не слышал.
Он уже больше ничего не слышал, не видел и не чувствовал. Он боялся, что чека выскользнет из пальцев его вдруг вспотевшей руки.
Не выскользнула.
Выйдя из купе, Рикошет столкнулся с Ленкой, которая тащила громоздкий чехол со своей флейтой в одной руке, а рюкзачок с вещами и бубен – в другой.
– Привет, – сказал он, галантно отбирая у нее футляр и чмокнув в щечку. – Рита с Гариком в тамбуре?
– Гарик – то там, – сказала запыхавшаяся Лена. – А за Риткой я зашла, звонила-звонила, но мне никто не открыл… я подумала, что они уже оба здесь.
Рикошет изменился в лице, вернулся в купе и быстро запихнул чехол на верхнюю полку.
– О, Ленка, здравствуй, – сказал Андрей, подвигаясь.
Лена уселась рядом с ним и достала из рюкзачка пудреницу. Щелкнула дверь купе, закрываясь за Рикошетом.
Андрей метнулся к двери, но Орешек преградил ему путь. Вчерашние события он пропустил, Гарик подхватил его прямо на проходной. Но несмотря на усталость после смены, Орешек смог сделать правильные выводы из неохотного рассказа Гарика.
– Назад, – процедил Орешек сквозь зубы.
Андрей как-то сразу обмяк, словно в его теле сломался несущий стержень.
– Чем они тебе помешали? – свирепо глядя на него, сказал Орешек. – Или ты тоже Гарика хочешь?
Андрей никак не отреагировал на оскорбление. Парень безвольно опустился на койку.
– Заткнись ты, ради бога, – сипло сказал он.
Орешек тоже сел. В наступившей тишине было слышно, как тщательно пудрится Лена. Барабанщик почувствовал на себе ее взгляд, и поднял глаза.
– Рекомендую тебе запатентовать этот взгляд, – нехорошо усмехаясь, сказал он. – Могу даже название подарить – «Если бы красота убивала».
Но тут они посмотрели на него оба, разом, и Орешек ощутил неприятный холодок в животе. Это были не те люди, которых он знал с сопливого детства, с которыми ходил тайком от мамы по ночам купаться на карьеры и давал списать.
На него смотрели два безумных зверя.
Поезд чем-то лязгнул. Гарик ощутил первый толчок, и понял, что электричка отходит от перрона. В мутном стекле тамбура медленно проплыли метровые, с обтрескавшейся позолотой буквы ХИРИШИ на обшарпанном здании вокзала.
Увидев вошедшего Рикошета, он спросил:
– Ключи от дома Рита тебе дала?
– Ничего она мне дала, – сказал Эмиль мрачно.
Он достал сигареты и склонился, прикуривая. Ему не хотелось видеть на лице Гарика нескрываемое облегчение.
– Я не знаю, почему Рита не пришла, – закончил Рикошет.
За окном замелькали гаражи – поезд набирал скорость.
– Проспала, наверное, – сказал Гарик спокойно. – Или с работы не отпустили. Все ведь так неожиданно, а у них сейчас как раз этот… квартальный отчет.
– Так позвонила хотя бы, – пробормотал Рикошет.
– Эмиль, – сказал Гарик. – Дай мне твой питерский адрес.
Рикошет взглянул на него.
– Я что-то не понял логического перехода, – сказал он.
Гарик сказал, глядя через окно на перерубленную шлагбаумом пеструю ленту машин:
– Тебя ведь здесь больше ничего не держит. Не бойся, я намеки понимаю. Если ты уйдешь как в этот раз, не попрощавшись, я к тебе не буду заходить.
Он повернулся лицом к бас-гитаристу и закончил:
– Но я хочу иногда постоять и посмотреть на дом, в котором ты живешь.
Гарик опустил голову. С минуту Рикошет смотрел на осветленную полоску вокруг макушки в его черных волосах. Он понял наконец, что это ему напоминает. Хотя Гарик, когда делал колорирование, вряд ли думал об этом, светлый круг в волосах его казался нимбом.
Затем Рикошет сказал тихо, но отчетливо:
– Скажи, Гарик, если ты с самого начала думал, что я тебя только использую, почему ты вообще пошел на это все?
Гарик пожал плечами:
– Что же мне, как премудрому пескарю какому, всю жизнь дрожать? Я знал, что раньше или позже это кончится… Будет больно, так что ж… Было же и хорошо.
– А ты смелее, чем я, – сказал Рикошет задумчиво.
– Нет, – сказал Гарик. – Просто меня меньше били.
По лицу Эмиля, ломая его, прокатилась болезненная судорога.
– Поцелуй меня, – сказал Гарик.
Музыкант бросил сигарету, подошел к нему и наклонился.
За окном проносилась яркая, желто-красная стена осеннего леса.
В дверь тамбура раздался осторожный стук.
– Это Орешек, – сказал Гарик, отстраняясь от Рикошета. – Билеты, наверно, проверяют, а они у меня…
Дверь приоткрылась, и в тамбур осторожно заглянул Орешек. Увидев их обоих, он облегченно вздохнул.
– Там пришла какая-то тетенька и требует билеты, – сказал Орешек. – Лена сказала, что все они у тебя?
Парни вошли в покачивающийся вагон. Рикошет чуть отстал. Орешек воспользовался этим и тихо сказал Гарику:
– Я понимаю, что вы соскучились и все такое… Но слишком-то вы не бравируйте. Будь осторожнее, Гарик. Андрей хотел к вам сразу пойти, я не дал, так они вдвоем с Ленкой так на меня посмотрели, я не знаю… как крысы бешеные.
Гарик усмехнулся.
– Да ладно, – сказал он. – Что Андрей мне может сделать?
– Тебе-то ничего, – согласился Дима. – Но ты о Рикошете подумай хоть немножко…
Гарик вздохнул. Он хотел сказать: «Только о нем и думаю», но в открытую дверцу купе уже выглядывала встревоженная Лена и сердитая проводница, и парень промолчал.
На ходу доставая билеты, он вошел в купе.
Безумные глаза фанатов блестели в полумраке, как рассыпанные по залу веслогорского ДК осколки огромного зеркала. В них отражалась сцена, Андрей, Орешек, едва успевавший обрабатывать свои тарелки и барабаны, Гарик, прильнувший к микрофону. Как и Цой, он всегда поднимал голову чуть вверх, когда выступал, стойка не позволяла опустить микрофон так низко, как это ему требовалось. Рикошет стоял на краю сцены на широко расставленных, чуть присогнутых ногах. Бас-гитарист работал – "рубил мясо". Зал визжал от восторга. Около самой сцены творилось что-то страшное. Фанаты подпрыгивали, их цепкие руки тянулись к музыкантам.