Орион взойдет

— Хорошо, ограничимся цивилизованными странами, — продолжал Лауни. — Я бывал и на юге, доходил почти до Корадо, там все в порядке, конечно, они ваши политические марионетки, но там жизнь что надо. И у монгов тоже. Я бывал и у них, они во всем не похожи на нас, невзирая на все перемены, но даже их серфы сытно едят и достаточно много знают.

Безусловно, я бы хотел посетить когда-нибудь вашу Федерацию — в качестве частного лица. И еще — съездить в Юропу в ближайшие годы.

Торговля с ней все время возрастает, не так ли? Интересно бы посмотреть на Скайгольм. Конечно, можно назвать и другие удачливые места. Но по большей части… — Он ядовито качнул головой. — Нет уж, спасибо. Я знаю страны, где богатым вполне хорошо, но как живут там бедные, мне тоже известно; видал я и такие земли, где все бедны, вот уж этих повсюду предостаточно.

Тераи возобновил нападение.

— Ну, если у вас такое мягкое сердце, как можно защищать убийство — пусть и китов? — спросил он.

— В прошлом и вы, маураи, охотились на них. И даже пытались разводить их как скот.

— Ну, это было давно — перед самым Судным Днем, еще до того, как наши ученые выяснили, насколько разумны китообразные. — Тераи взял свой стакан, понюхал смолистый аромат, глотнул крепкую жидкость. — Да, вы слыхали об этом. Так вот, помаленьку мы осознавали, что мир еще не впал в такую бедность, чтобы люди могли убивать китов просто ради мяса и жира.

Тераи поглядел на своего собеседника: он был высок, правда, чуть пониже ростом его самого, с грубым красным лицом; соломенные волосы ниспадали на плечи, лицо обрамляла коротко стриженная рыжевато-желтая борода. Норрмен был одет, как полагается для подобных оказий: шарф из импортного шелка, заправленный в открытый воротник шотладской шерстяной куртки, брюки из оленьей кожи, прочные полусапоги. Кольцо из слоновой кости на левой руке свидетельствовало о том, что он женат.

В этом климате Тераи одевался подобным образом; впрочем, невзирая на простой покрой одежды, весь облик его не был привычным для окружающих.

Сидевшие вокруг них супружеские пары пытаюсь не докучать своими взглядами иноземцу.

— Вы можете решить, но только за себя, — сказал Лауни, — а не за всю человеческую расу. И когда начали захватывать китобойные суда Северо-западного Союза…

— Мы всегда перехватывали рабовладельческие корабли. И вы никогда не возражали против этого.

— Нет, рабство у нас невозможно. — Движением ладони Лауни остановил его. — Подождите: мы за свободу, но для людей, а не коней и цыплят.

Конечно, киты — животные смышленые, и лучше бы их оставить в покое. Вы ведь таки не сумели доказать, что они более чем животные. По чести говоря, у вас нет ничего, кроме теорий. — Выпив, он торопливо продолжил:

— Вы решили все своей волей, решили, что вы всемогущи и вправе приказывать свободным капитанам, что им можно делать в открытом море, а что нельзя. Наверное, вы знали, что у нас китобойным промыслом занимаются лишь члены Лож Сколы и Полярно, и не рассчитывали, что остальные жители этой разболтанной страны решат помочь им своей кровью. Ну нет, ни одна Ложа не бросит другую; войны с монгами научили нас взаимовыручке. Конечно же, мы сразу сказали вам, деловым: пошли вы в Рашу, но вы перешли к насилию. Что ж, тогда Ложи набрали людей и денег, вооружились, выступили и ответили вам тем же самым.

«И в боях, и в налетах доказали нам, что лучше не настаивать, — не мог не признать Тераи. Он вспомнил тяжелый броненосец Союза у Фаралоннес: паровые машины, укрытые стальными плитами, без катапульт, но с драконовой головой — пушками, извергавшими разрывные снаряды, и трубами ракетных пусковых установок. — Мы не поняли вас. Мы никогда не думали — в своем… своем „всемогуществе“ — что кому-то может потребоваться даже такая ценность ради столь ничтожной выгоды».

Голос Лауни сделался тише. Он наклонился вперед.

— Видите ли, Тераи, — откровенным тоном продолжал он. — Давайте не будем ссориться из-за пустяков. Позвольте мне добавить еще кос-что, а потом выпьем как следует, споем и повеселимся. Поймите: нам нужен спермацет для смазки машин. Конечно, я знаю, что годится и масло жужубы. Но мы не можем импортировать его из тех мест, где растет жужуба, там ее не выращивают в нужном для нас количестве, даже торговля не способна стимулировать крестьян. Что касается китового мяса, масла для ламп, китового уса и всего прочего, мы продаем их монгам и покупаем у них все необходимое: будь то уголь или право проезда по железной дороге через их территорию. Когда промышленность наша вновь обретет силу, нам не потребуется китовый промысел. Он перестает быть выгодным. И вместо того чтобы скорбеть о нашем развитии и ме… да, мешать ему как только можно, провоцируя полномасштабную войну… почему бы вам не помочь нам? Тогда мы прекратим бить китов намного раньше. Почему не может случиться так, что вы — не вы лично, а ваши политики, ваши купцы — не хотите допустить, чтобы кто-нибудь на свете сделался столь же значительным, как и Федерация маураев?

— Нет! — принялся отрицать Тераи и на мгновение пожалел, что не может проявить полную искренность. «Однако перед самим собой вилять нечего, — подумал он. — Сколько раз повторяли мы это? Мы не хотим, чтобы планетой правила единая цивилизация; мы не хотим индустрии, которая губит планету…»

Откинув назад голову, Лауни остановил своего гостя коротким хохотом.

— Прошу прощения, — извинился он. — Мне вдруг подумалось… вот мы с вами повторяем газетные статьи, речи профессоров и ораторов… а вам отплывать с утренним приливом. О чем разговариваем!

Тераи расслабился и усмехнулся.

— В этом вы, бесспорно, правы. Время, которое можно употребить на хорошую выпивку, грех тратить на другое. Кстати, где тут у вас девицы пляшут?

— Я не забыл об этом.

Мужчины не нуждались в подружках из портовых кварталов: Лауни прибыл в Сиэттл с женой, отпустившей его на травку на весь сегодняшний вечер; в экипаже Тераи кроме канаков были и вахины. Но сиэттлский стриптиз — это не скромная авайянская хула.

Вечер выдался запоминающимся.

Эта встреча оказалась не последней. Через пять лет после окончания Китовой войны началась Энергетическая — Федерация объявила войну Союзу. Она продолжалась три мрачных года, на сей раз каждый из противников намеревался сокрушить другого.