С первого взгляда

Честно, он не испытывал голода. Он испытывал сейчас невнятное беспокойство из-за того, что Алка выглядела черт знает как да еще и позволяла, чтобы ей рот кусали до крови. Из-за того, что Сашкины глаза показались ему грустными-грустными, и она не стала ничего объяснять – с чего это так. К беспокойству примешивалось легкое раздражение на Владу, смазавшую ему по лицу пятерней. Но это ладно, он заслужил будто бы.

Рогулиных-то с Логиновыми почему он должен был терпеть в день семнадцатой годовщины знакомства его друзей?

Ведь как все теперь пойдет? Ясно же, как!

Все пойдет по одному и тому же сценарию. Эти две парочки обтрескаются, начнутся какие-то непотребные игрища, в которые они станут вовлекать всех присутствующих. Удастся отказаться – замечательно. Не удастся – наутро будешь чувствовать себя последним мерзким червем. Тут еще и Сашка отказывается оставаться с ночевкой. Без нее вообще плохо дело. Раньше Алла умело контролировала ситуацию, удерживая его за шиворот на гране пьяных оргий, устраиваемых приблудами. А он ведь мог пойти на поводу, если принимал лишнего. Теперь его контролировать было некому. Самому себя не хотелось. Потому что дико хотелось надраться.

В какой момент его посетило это желание?

В тот самый, когда Сима Логинова полезла из-под стола, показав всему белому свету свою задницу, едва прикрытую трусами? Или в тот, когда Влада отвернулась от него, предложившего ей мир, и снова что-то зашипела, зашипела со злостью? А может, все же в тот самый момент, когда он, сунувшись в туалет на первом этаже, застал там полураздетую Аллу с Сергеем, спустившим штаны до колен?

Отпрянул от неожиданности, пробормотал извинения, тут же все понял и в два прыжка ринулся в спальню, отведенную ему на втором этаже. Там начал лихорадочно разбирать постель, хотя в нее никто не просился. А он так рано никогда не засыпал. Рассовывать какие-то мелочи из собственной сумки, прихваченные в дорогу, по полкам шкафа. А зачем? Он же здесь не на три дня. Утром рано и уедет. Потом выдохся, сел на край расстеленной им в лихорадочной спешке кровати и будто окаменел.

Одним словом, пакостно и гадливо сделалось Антону Марину еще задолго до того, как их всех усадили за стол. Там лучше не стало. Да и Сашка вдруг оказалась с другого края стола, а это никуда не годилось. Она пыталась грозить ему кулачком оттуда, когда он без остановки опрокидывал в себя рюмки с водкой, но поделать-то ничего не могла. А он не хотел.

Были, конечно, были и какие-то грязные танцы потом и бесноватые игрища с раздеванием, визгами и скованными улыбками хозяев. И даже Сашка в этих игрищах, кажется, принимала участие. Потому что он точно помнил, как она схватила его в какой-то момент за уши, притянула к себе и прошептала:

– Остановись, Марин!!! Остановись, пока не поздно!!! Что ты делаешь?!

Он не мог ей ответить, потому что не знал ответа. Не знал, почему это с ним, да и с ним ли?!

Потом все происходящее смешалось, скомкалось в один зловонный грязный комок, и следом все пропало.

Глава 4

Похмелье у Марина Антона началось не совсем обычно.

Нет, все симптомы присутствовали: и головная боль, разрывающая череп на фрагменты, и под ребрами все меленько трусилось, и как должно – тошнило, и пить при этом хотелось все равно что, но много-много. Но ко всем привычным и немного подзабытым ощущениям добавился женский непрекращающийся визг, зависший на одной высокой ноте где-то у него подо лбом и не желающий оттуда выбираться.

– Господи, что это??? – прохрипел он и чуть приподнял веки.

Слава богу, он был один в спальне, отведенной ему Снегиревыми. Лежал крестом строго посередине, без рубахи, в расстегнутых джинсах. Ремень отсутствовал.

Антон шевельнулся, слава богу, хоть это-то вышло. Дополз до края, свесил голову. Кроссовки с развязанными шнурками разбросаны на прикроватном коврике. Там же валялся его мобильник, а ремня не было. Тогда он пополз к другому краю, потом пошарил в изголовье, метнулся – как вышло, так и вышло – к противоположному краю. Не было ремня, хоть убейся. Он терпеть не мог носить штаны без ремня. Если даже пояс впивался в живот и спину, Антон всегда надевал ремень.

Как же он теперь без ремня-то?

Усевшись и зажав ладони между коленок, он пару раз крепко зажмурился, распахнул глаза, покосился за окошко. Там было солнечно, птички зачирикивали, впору жизни возрадоваться, а не выходило. Внутренности выворачивало тошнотой, мозг выдалбливало диким женским визгом. По коридору за дверью что-то носилось и грохотало.

Нарочно, что ли, а? Может, это приблуды снова какую игру самодеятельную с утра затеяли? Знают, как народу плохо, вот и куражатся.

Женский ор все нарастал. Понять, кому принадлежит этот голос, было невозможно, ничего похожего он никогда не слышал.

– Да кто же так орет-то, а??? – Антон сдавил виски, закачался на кровати. – Эй, чего вы там, а!!!

Оглушительный топот за дверью вдруг стих, круглая массивная ручка со скалящейся львиной мордой начала медленно поворачиваться, и через мгновение дверь приотворилась.

На Антона глянула пара испуганных глаз, которые он даже признал не сразу.

– Сашка, ты, что ли? – понял он через мгновение. – Чего ты там топаешь?

– Это не я топаю, – возразила она.

И говорила она каким-то странным незнакомым голосом, и губы ее при этом корчились и подрагивали.

– А кто?

Он начал растирать себе лицо ладонями, чтобы не мерещилось непонятно что про близкую подругу. Допился, называется!

– Это все топают, – выдал Сашкин рот, на который он смотрел не отрываясь, он снова начал странно ежиться. – Все топают, Тоша!

– А визжит кто? – Антон похлопал ладонью по краю кровати рядом с собой. – Иди ко мне, маленький. Мне так худо!!!

– Представляю, – закивала Сашка. – Мне тоже!

– Так ты же не пила вчера, – начал он припоминать. – Слушай, а ты же не собиралась ночевать, хотела домой уехать. Осталась или вернулась?

– Сначала вернулась, потом осталась.

Он вдруг почувствовал, что Сашкины плечи подрагивают.

– Слушай, а кто визжит-то? – визжали до сих пор, но уже с чуть меньшим чувством и напором.

– Ленка Снегирева визжит. – Саша тяжело вздохнула и опустила голову. – Ей тоже худо, Антоша.

– Да?

Сколько он помнил себя и их дружбу, Ленку не могла свалить ни одна выпивка. То ли заговоренной она была. То ли притворялась, что пила, а на самом деле выплескивала выпивку под стол. Но она никогда не страдала похмельем. Чего же сегодня?

– Антоша, а чего штаны расстегнуты? – Сашкина голова медленно повернулась на него, глаза глянули страшно. – Где твой ремень, Антоша?!

– Ты знаешь, не помню. – Он сделал попытку приложить руку к груди, но та, описав в воздухе вялый полукруг, свалилась на колено. – Ремень знатный, дорогой.

– Плетеный, знаю, – кивнула она и вдруг задрожала сильнее.

– Какая ты внимательная, – похвалил он и обнял подругу за плечи. – Рассмотреть успела вчера? Он у меня новый, раньше не надевал.

– Вчера я не смогла бы его рассмотреть, рубаха у тебя была навыпуск, разве нет?

– Точно! – обрадовался он, что хоть это-то помнит. – А где же ты его разглядела, а, колдунья ты наша?

– На Алкиной шее, – вдруг сразу осипла Саша Степанова, съежившись до размера диванной подушки.

– Что на Алкиной шее? – не понял Антон. – Она его вместо бус надела, что ли?

– Не она, а кто-то ей его надел на шею и затянул потом до упора. – Она нацелила на него подрагивающий палец. – Скажи!.. Скажи, Марин, что это не ты!!!

– Что не я?!

Понемногу, сквозь непрекращающийся болезненный скрежет в его голове, сквозь туманную вялость похмелья до него вдруг начало доходить, что все это – и лихорадочный топот, и страшный женский визг, и Сашкино странное состояние, – все это не просто так. Все это…

– Ты хочешь сказать?.. – Его рот тоже вдруг начал выделывать странные гримасы, мешая словам произноситься правильно. – Что мой ремень на ее шее? Он… Ее что, Саня?!