Страница 6 из 8
ФРАНЦ. Скорее всего, отняли бы и пальто, и ботинки. Но как знать наверняка? Вдруг пальто бы случайно осталось? Вдруг это спасло бы ему жизнь?
ПАУЛЬ. Да поверь мне, тот эшелон пошел в газ. Там же были одни доходяги, никто не мог работать.
ФРАНЦ (упрямо). Как бы там ни было, я воспользовался его голодом и этим сэкономленным куском хлеба. А если бы эшелон не пошел в газ? А если бы Феликс поправился, тогда бы он замерз, ведь мое пальто, которое я ему дал, совсем легкое…
ПАУЛЬ. Если бы, если бы… Если б на другой манер, я бы был миллионер… А ты такой же убийца, какой я миллионер!
ФРАНЦ. Не надо так говорить. И не надо так поступать, как я поступил. Ведь главное не результат…
КАНТ. В чем-то он, конечно, прав.
СПИНОЗА. Я бы тоже не сделал того, что он сделал.
СОКРАТ. Чего вы хотите? Он по крайней мере это понял.
СПИНОЗА. Слишком поздно.
КАНТ. Больше он уже, конечно, так не поступит.
ПАУЛЬ. Никто из нас не ангел.
ФРАНЦ. Но мы должны всегда сами решать, всегда заново, каждый раз, в каждое мгновение! Потому что ведь никто из нас не дьявол с самого начала, даже эсэсовцы, поверь.
ПАУЛЬ. Вот теперь ты совсем спятил! Эта собака, у которой, наверно, сейчас на совести твой брат, — и этот уже не дьявол?
ФРАНЦ. Возможно, что и нет…
СПИНОЗА. Спорим, он близок к тому, чтобы разгадать нашу игру, он ее провидит!
КАНТ. Ангела не провидит никто.
СОКРАТ. Когда я там, внизу, уже давно готов был встретиться с судьбой, один старый еврей рассказал мне любопытную еврейскую легенду. Положение дел в мире зависит от того, живут ли в нем постоянно тридцать шесть праведников. Причем никому не известно, кто они. И если кого-то опознают, он немедленно исчезает.
СПИНОЗА. Я знаю эту легенду.
КАНТ. Видите, о чем бы мы ни говорили, у нас всегда найдутся предшественники.
СОКРАТ. Если бы их не было, это говорило бы не в нашу пользу!
ЭРНСТ (находившийся раньше позади барака, он входит вглубь и говорит с иронией). Мой стиль! Полчаса я исхитрялся достать из-за колючей проволоки картофелину, и наконец-то она — моя! Кому бы ее пожертвовать?
ПАУЛЬ. Дай сюда, ты, чокнутый! Франц умирает от голода.
ЭРНСТ (с шутливым поклоном). Кушать подано! Она превратилась в камень. Возьми, Франц, и заткни им глотку убийце твоего брата!
ПАУЛЬ. Оставь его в покое!
ФРАНЦ (задумчиво). В покое… Карл уже добился своего покоя, а я — нет, еще долго — нет. И не найду покоя, пока…
ПАУЛЬ. Дурачина, уж лучше выскажи свои сумасшедшие мысли.
ФРАНЦ. Ну что ты знаешь? Я — дерьмо, не больше, чем дерьмо.
ПАУЛЬ. Ты достаточно жертвовал ради других. Я знаю, я слышал.
ФРАНЦ. Я хотел… О да, я хотел многого! Когда-то я подолгу думал о заключенных в концлагерь, и однажды мне приснилось, будто кто-то или что-то спрашивает меня, хочу ли я добровольно отправиться туда, чтобы им помочь. И видит Бог, я никогда не был так счастлив, как в ту минуту, во сне, когда я сказал «да». И мне снилось, что я уже там, что бреду вместе с ними по какой-то бесконечной дороге вдоль колючей проволоки… А когда через несколько месяцев я действительно попал туда, тогда я понял, что я — несчастный слабак, ни на йоту не лучше других, даже этих капо, этих эсэсовцев…
ПАУЛЬ. А кто вообще вправе сказать, что он лучше других? Кто точно знает, что он хуже?
ФРАНЦ. Смотри, вот моя сестра была совсем другая. Ей дали шанс освободиться из тюрьмы — только надо было симулировать кровохарканье. Она уже проколола себе руку, она плевала в платок и втирала кровь, она научилась хрипло дышать — и от всего этого отказалась. Она просто не смогла — так она сказала.
ПАУЛЬ. Ну и дура!
ФРАНЦ. Нельзя рубить с плеча. Не все так просто.
СПИНОЗА. Что скажете об этом, господин профессор?
КАНТ. Не провоцируйте мой ригоризм — он и без того многим портил кровь.
СОКРАТ. А юноша прав! Все не так просто.
ФРАНЦ. Но я все-таки еще не сдаюсь. Еще нет. Я и теперь, в лагере, кое о чем мечтаю. О чем-то другом. О том, что я буду делать потом, когда выйду отсюда — если выйду…
ПАУЛЬ. И что же ты имеешь в виду, позволь узнать?
ФРАНЦ. Я достану себе автомобиль…
ПАУЛЬ. Да, я об этом тоже мечтаю.
ФРАНЦ. И сейчас же, в первые же дни, поеду по улицам — по моему списку.
ПАУЛЬ. И что это за новая идея?
ФРАНЦ. Да, мысленно я уже давно сделал список тех, кого могут схватить за шиворот в первый момент, не разобравшись, в горячке ненависти… Я ее предвижу, эту ненависть, эту жажду мести. Схватят и тех, кто втайне делал что-то доброе. Я же знаю и тех, кто носит эту ненавистную нам форму, но под ней сохранил сердце! Поверь, кто-то из них вопреки всему остался человеком и делает, что может, только мало кто об этом знает. И те немногие, кто знает, должны о них позаботиться. Белый список, вот что это! Я должен буду спешить, я должен их спасти!
ПАУЛЬ. Ты дурак — и опасный дурак! Я просто удивлен. Знаешь, кто ты? Изменник, да, изменник!
ФРАНЦ (ласково улыбаясь). Изменник? Кому, чему я изменил?
ПАУЛЬ. Нам, нам всем, кто здесь страдает, — страдает из-за тех, кому ты собрался еще помогать!
ФРАНЦ. Я не изменник. Я не предал никого и ничего. А прежде всего я не предал человечность.
ПАУЛЬ. И это ты называешь человечностью? Позволить этому сброду, этим преступникам уйти от справедливого возмездия?
ФРАНЦ. Справедливого… Что ты называешь справедливым? Ненавистью отвечать на ненависть? Несправедливостью на несправедливость? Чтобы мы делали то же, что они? Чтобы мы обращались с ними так же, как они с нами? Это — не справедливость. Это увековечит бесправие.
ПАУЛЬ. Око за око, зуб за зуб… Ты забываешь это.
ФРАНЦ. Только не ссылайся на Библию! Тебе очень легко понять ее превратно. Да и знаешь ли ты ее по-настоящему? Проверить тебя? Тогда скажи, зачем Господь наложил печать на Каина, убийцу Авеля?
ПАУЛЬ. Ясно, зачем. Чтобы его всюду узнавали, чтобы опасались его, вели себя с ним соответственно.
ФРАНЦ. Неверно! Этот знак, эта печать должна была как раз охранять Каина, чтобы с ним ничего не случилось, чтобы его не наказывали больше, потому что он уже наказан Господом. Понимаешь? Подумай, что бы случилось, если бы было иначе. Убийства бы просто не прекращались, потому что одно влекло бы за собой другое, одна несправедливость тянула бы за собой другую. Нет! В конце концов, цепь зла должна быть разорвана! Мы не хотим снова и снова платить за ненависть — ненавистью, за насилие — насилием! Это цепь, Пауль, пойми, цепь — вот что это! Ее нужно наконец разорвать…
ПАУЛЬ. Тебе плохо?
ФРАНЦ. Да, немного.
ПАУЛЬ. Покажись-ка. Какой ты бледный! Полежи, я тебя оставлю в покое, но если тебе что-нибудь понадобиться, позови меня. Надо взглянуть на Эрнста — что-то с ним неладно.
ФРАНЦ. Да, да.
ПАУЛЬ. Эрнст, как дела?
ЭРНСТ (слегка косноязычно, заплетающимся языком ослабевшего от голода человека). Спасибо, плохо. (Деловито.) Завтра можете меня уже списать.
ПАУЛЬ (с деланной бодростью). Глупый ты! Со мной часто случалось такое, как с тобой сейчас, и ничего.
ЭРНСТ. Я сказал, что сказал, и что я знаю, то знаю. Но подумай, смешно все-таки. Сегодня я здесь, а завтра — меня нет. А где же я завтра?