С попутным ветром

Шлюпка лежала на берегу в целости и сохранности. Я подошел к ней и несколько минут стоял неподвижно, прислушиваясь. Один раз мне послышался вдали какой-то звук. Я решил не возвращаться обратно той же дорогой, чтобы не наткнуться на индейцев, и пошел вниз по течению ручья до самого устья, а затем свернул к морю, собираясь подойти к Арманду со стороны берега. Несколько раз мне пришлось обходить завалы выброшенного на берег плавника, перелезать через стволы поваленных деревьев.

На берегу я остановился передохнуть, передо мной расстилалась спокойная гладь моря. Вдали снова послышались голоса, но тут же замерли, вновь наступила тишина.

Когда-то в такую же темную и тихую ночь, когда небо было затянуто облаками, я приплыл в Бристоль на рыбацкой лодке. Позади осталось все, что я знал и имел; впереди меня ждало одиночество и неопределенность, мне предстояло жить среди народа, который уничтожил все, что я любил.

Рыбак, который привез меня, был простой, добрый человек.

— Ступай как можно дальше от моря, в глубь страны, — посоветовал он мне. — В Англии говорят на разных диалектах, и если удалиться от побережья Ирландского моря, в тебе никто не признает ирландца. Живи тихо, постарайся овладеть каким-нибудь ремеслом, и все будет хорошо. Люди сейчас неохотно трогаются с мест, и большинство старается не уезжать далеко от дома. Возможно, кто-то и слышал про твою родину, но мало что знает о ней. Держись подальше от парней, они не любят пришлых.

Стояла темная ночь, на причале было безлюдно. Я выпрыгнул из лодки на берег, и добрый человек протянул мне небольшой узелок.

— Вот, возьми, парень, здесь смена белья и немножко еды, иди и не останавливайся, пока не уйдешь подальше отсюда. Бристоль большой город, в нем много разных людей. Одни будут дружелюбны к тебе, другие — враждебны, ступай с Богом.

Это был хороший человек. Я так и не узнал его имени и не встречался с ним больше никогда. Но где бы я ни был, я всегда старался помогать обездоленным людям, помня о том, что он сделал для меня, бездомного парня.

Поистине я дважды начинал свою жизнь — в первый раз, когда родился, и во второй, когда высадился на берег из рыбачьей лодки у бристольской пристани. Отсюда я отправился странствовать по миру.

И вот теперь, семнадцать лет спустя, я стою на американском берегу, и мне опять предстоит начать новую жизнь... или, может быть, здесь меня ждет конец?

Пора возвращаться в лагерь. Арманд ждет, я удостоверился, что шлюпка в порядке. Я пошел прочь от моря, уже не встречая более помех на своем пути. Пробравшись через последние заросли деревьев и кустарника, я вышел на опушку.

Костер, прогоревший до углей, был на прежнем месте, но это было все, что осталось от лагеря.

Испанцы исчезли... и я снова был один.

Первым моим побуждением было спрятаться, и я отступил в темноту — в тень деревьев. Красноватый отблеск затухающего костра тускло освещал поляну, она была совершенно пуста.

Оправившись от оцепенения, я некоторое время стоял неподвижно, внимательно прислушиваясь. Но вокруг все было тихо. Испанцы растворились во мраке ночи, как будто их и не было.

Но костер это опровергал. Должны были остаться и следы. Я, правда, не краснокожий и не могу узнать по следам на песке, что здесь произошло. И потом — как отличить следы испанцев от следов тех, кто на них напал? И нападал ли кто-то на них? Может быть, они ушли, чтобы избавиться от меня? Дон Мануэль с самого начала не скрывал своей враждебности, да и дон Диего тоже был сердит на меня.

Осмотрев опушку более внимательно, я увидел, что там, где спала Гвадалупа, лежит что-то темное, отливающее красноватым... похожее на плащ.

Стараясь держаться в тени, я прокрался на другой край опушки и рассмотрел оставленный предмет — это было одеяло. Одеяло или плащ... все равно пригодится. На том месте, где спал дон Диего, я нашел мешок с продовольствием. Еды осталось немного, но все же достаточно, чтобы поесть один-два раза.

Таким образом, очевидно, что они не взяты в плен индейцами, так как те обязательно забрали бы и одежду, и еду. С другой стороны, если они ушли, желая избавиться от меня, маловероятно, что они оставили бы вещи и продукты, разве что по своей беспечности, впрочем, это вполне можно допустить.

Предположим однако, что их взяли в плен индейцы, тогда каким образом им удалось захватить одиннадцать человек совершенно бесшумно? Я все это время находился на расстоянии не более трехсот ярдов и, безусловно, услышал бы крики и шум. А между тем я ничего не слышал.

Стало быть, испанцы ушли все-таки добровольно, ушли от меня!

Ну что ж, значит, так тому и быть.

Я подобрал одеяло и мешок с оставшимся провиантом, который оказался тяжелее, чем я ожидал, и отправился снова к шлюпке. Столкнув шлюпку в воду, я вскочил в нее, поднял парус, и скоро опушка, костер с догорающими углями и ручей остались позади. Подгоняемая легким ветром, шлюпка миновала устье ручья и вышла в залив.

Я думал лишь об одном: как попасть на галион?

Но подспудно меня мучила еще одна мысль: почему они не забрали шлюпку? Если испанцы в самом деле хотели избавиться от меня, почему было не сказать об этом прямо? Я ушел бы и сам. А если бы даже отказался, у них было огнестрельное оружие, а у меня его не было.

Все выглядело чистой бессмыслицей.

А если их захватили силой, почему я не увидел следов борьбы?

Никакие суда не проходили. Судя по всему, мы здесь одни.

Возможно, наши следы привлекли чье-то внимание.

Я глянул на воду, которую рассекала шлюпка. На поверхности она была спокойной, но в глубине мне мерещилось какое-то движение, как будто там проходило течение. Может быть, его создавала река, впадавшая в этом месте в море?

На востоке в темном небе появились первые просветы. Море отсвечивало металлом и чернело лишь у берега, в тени высоких деревьев. Плывя вдоль берега, я увидел наконец темный силуэт галиона. Опустив парус, подгребая одним веслом, я подошел вплотную к судну. Прислушался: на борту было тихо. С борта свисали канаты, очевидно здесь спускали шлюпку. Ухватившись за один из них, я дернул, проверяя, прочно ли он закреплен, а затем вскарабкался по нему и спрыгнул на палубу.

На палубе царил хаос. Валялись такелажные снасти, одежда, даже мешок с продовольствием, по-видимому, забытый в последний момент. Тихонько, со всеми предосторожностями, на случай, если на галионе все же кто-то есть, я обошел палубу.

Судно сюда отнесло приливной волной, но, похоже, оно лежало на киле, и можно было надеяться, что очередной прилив снова его поднимет.

Кругом было темно и тихо. Судно казалось призраком. И хотя я считал себя храбрым человеком, мурашки пробежали у меня по коже при мысли о том, что нужно спуститься вниз. Любой, даже покинутый корабль продолжает жить собственной жизнью — в нем постоянно что-то как будто движется, поскрипывает, стонет, порой слышится вроде бы и шепот.

Это было небольшое судно. Сжимая в руках кортик, я спустился вниз. Здесь все было спокойно. Увидев дверь в кают-компанию, я вошел внутрь.

Здесь все было перевернуто вверх дном. На столе рядом с поспешно свернутыми картами лежали астролябия, песочные часы, секстант. В какой же спешке люди бежали с судна, если бросили все самое нужное!

Здесь же лежал пистолет, я взял его в руки, проверил: он был заряжен. Я сунул его себе за пояс. Рядом с кают-компанией была дверь в совсем маленькую каюту, в воздухе которой носился тонкий аромат духов... Это, конечно же, была каюта Гвадалупы Романы.

Мне бросилась в глаза одна странная несообразность. В углу каюты стоял маленький сундучок, принадлежавший хозяйке каюты. Крышка сундучка была откинута, кто-то явно потрошил его. Ни одна женщина не оставит свое имущество в таком виде, а в таких сундучках обычно хранятся памятные вещи, которые женщинам очень дороги.

Было лишь одно возможное объяснение: кто-то побывал здесь после того, как Гвадалупа покинула каюту, и рылся в сундучке, надеясь что-то найти, но что?