Страница 22 из 54
Убийства начались внезапно. Месье Тони Ламбер-Бок решил побриться, несмотря на бушующую снаружи битву и лязг немецких танков на дороге перед домом. Все утро он просидел в подвале со своей семьей и всеми остальными, кто прятался в их доме. Пробило уже два часа дня, а он все еще не умылся и не побрился. Надо сказать, что для месье Ламбер-Бока было очень важно опрятно выглядеть. И вот, несмотря на уговоры всей семьи, он решил, что пора заняться своим туалетом. Бреясь над тазом с холодной водой, он услышал, как распахнулась входная дверь. Хозяин решил, что она открылась от взрыва, и вышел из ванной с мыльной пеной на лице, чтобы закрыть дверь. Однако тут же бритва выпала у него из рук: перед ним стояла группа вооруженных эсэсовцев. Один из них молча прошел через холл и выстрелил месье Ламбер-Боку в голову. Тот упал без единого звука, и эсэсовцы ушли прочь.
Сидящие в подвале слышали выстрел, но никто не решился выйти посмотреть, что произошло. Наконец сын месье Ламбер-Бока поднялся по ступенькам; через несколько секунд он вернулся с криком:
— Us ont tué mon papa![27]
Убийства шли волной.
Час спустя пятеро немецких солдат вошли в дом, где проживали месье и мадам Жоржин, мадам Куне и семья Николе. Двое вошедших без единого слова направились вверх, а остальные трое согнали жильцов под дулами автоматов на кухню. Один из эсэсовцев крикнул:
— Вы прячете бандитов!
Перепуганные бельгийцы поняли, что он имеет в виду.
— Нет! — закричали они. — Здесь нет ни одного американца! Вообще ни одного!
Солдаты не успокоились. Один из них приказал Луи Николе выйти вместе с ним на улицу. Николе подчинился. Несколько секунд было тихо, а потом тишину разорвал одиночный выстрел. Мадам Николе зарыдала.
Теперь один из оставшихся на кухне немцев приказал выходить месье Жоржину. Тот послушно отправился вместе с немцем к двери, но мозг его лихорадочно работал. Он не собирался покорно умереть, так, как Николе. Немец жестом приказал Жоржину следовать за собой. Автомат лязгнул; Жоржин глубоко вдохнул, собрал все силы и рванулся к реке по булыжникам мостовой. Немец оторопел, казалось, на целую вечность. За оторопью последовала вспышка ярости, сопровождаемая градом пуль. Жоржин тут же тяжело рухнул на мостовую. Он затаил дыхание, пытаясь скрыть дрожь, в надежде, что его посчитают мертвым. Видимо, солдат, стоявший на крыльце с автоматом, именно так и решил, потому что повернулся и ушел обратно в дом.
Жоржин отсчитал в уме пять минут. Потом, осторожно, сантиметр за сантиметром, он начал ползти к реке. Наконец, добравшись до воды, он свалился в нее и поплыл. Но когда он уже выбирался на противоположный берег, раздалась пулеметная очередь, и он тяжело рухнул, на этот раз уже не понарошку. Немецкая пуля чуть не оторвала ему руку.[28]
Стреляли уже в каждом доме по всей дороге от Ставло до Труа-Пон и в деревушках, расположенных в горах над дорогой. В Стере было убито четверо, и еще пятнадцать — за околицей деревни. В Ренармоне — девятнадцать человек, их дома подожгли, чтобы скрыть следы. В Парфондрю убили двадцать шесть человек. На ферме Юрле, что находилась на окраине деревни, эсэсовцы скосили из пулемета двенадцать человек. Когда немцы ушли, жители деревни выбрались из укромных мест. Среди убитых они узнали земляков всех возрастов — от девятимесячного Бруно Клейн-Терфу до семидесятивосьмилетней Жозефины Грожен-Урон. Только один человек из расстрелянных выжил — двухлетняя Моника Тонон. Вся в крови, она лежала рядом с матерью.
Убийства продолжались весь день, не прекратились с наступлением темноты. Молодые эсэсовцы (убийства были делом рук в основном вояк до двадцати лет), которым не дали пробиться на запад и которых весь день обстреливала американская артиллерия, врывались в домики на берегу реки с двумя фразами, призванными оправдать последующие действия:
— Вы прячете американцев! Они стреляют по нам!
С этими словами они открывали огонь. Количество убитых мирных жителей горных деревушек и местности вдоль дороги от Ставло до Труа-Пон быстро увеличивалось.
Незадолго до того, как Кобленц отправился в наступление по дороге на Ставло, мадемуазель Регина Грегуар, урожденная Регина Хойзер из приграничного Мандерфельда, женщина, бегло говорившая по-немецки, решила укрыться вместе с двумя детьми в подвале дома месье Легая, напротив ее собственного дома. Там уже собралась толпа перепуганных беженцев. С тремя новоприбывшими — двадцать шесть человек, по большей части — женщины и дети.
Весь день ничего не происходило, только один американский солдат спустился в подвал, осмотрел перепуганные лица, как будто искал кого-то, и так же молча вышел.
Темнело. Женщины кормили детей хлебом и особым местным копченым беконом. В подвал спустился еще один американский солдат с винтовкой. С помощью жестов, нескольких французских и четко произносимых английских слов он донес до собравшихся мысль о том, что немцы атакуют соседний Стер и лучше всего пересидеть в подвале, пока все не закончится. На этом американец ушел, и женщины принялись укладывать малышей спать в корзинки в углу подвала. Было 6 часов вечера.
Вдруг прямо у них надо головой раздался выстрел, потом — залп. Ему ответил еще один залп, подальше. Стреляли все интенсивнее, наконец, перестрелка стала непрерывной. Стреляли у них над головой, потом — в отдалении. Застрочил пулемет, за ним — еще один. Над собравшимися в подвале шел жестокий бой.
Примерно час спустя бой прекратился так же внезапно, как начался. Стрельба затихла, и перепуганные жители замерли в ожидании дальнейших ударов. Они не замедлили явиться. Дверь подвала распахнулась, и по ступенькам скатился какой-то предмет. Секунду собравшиеся смотрели на него, не веря собственным глазам, — это была граната! Полыхнула вспышка, и по подвалу разлетелись металлические осколки. Только чудом никого не задело.
Через несколько секунд влетела еще одна граната. Мадам Грегуар почувствовала резкую боль в ноге. Она посмотрела вниз — кусок металла пропорол ее чулок из темной шерсти. Из раны текла кровь.
Резкий голос сверху крикнул:
— Hieraus![29]
В подвале началась паника. Кто-то вспомнил, что мадам Грегуар говорит по-немецки, и бросились к ней:
— Скажите им, что здесь только мирные жители!
Она так и сказала, но в ответ сверху снова крикнули:
— Aus!
Она крепко взяла детей за руку и вскарабкалась по ступенькам. Наверху ее ждали с полдюжины эсэсовцев. Мадам Грегуар посмотрела на их ожесточенные молодые лица и поняла, что одно неверное движение — и они начнут стрелять. Она торопливо повторила, что в подвале только женщины, дети и два старика.
Подходили еще эсэсовцы. Женщину подвергли быстрому перекрестному допросу на смеси французского и немецкого языков, после чего командир молодых солдат, сержант ненамного старше юнцов, поставленных ему под начало, приказал ей выводить из подвала остальных.
Она подчинилась. Перепуганные женщины и дети выходили из подвала, и мадам Грегуар переводила им приказы немцев — собраться в саду и расположиться в ряд вдоль изгороди. Бельгийцы торопливо выполняли полученный приказ.
Сержант повернулся к мадам Грегуар и приказал ей оказать медицинскую помощь своему товарищу, раненному в бою, который проходил над головами собравшихся в подвале. Не отпуская от себя детей, она пересекла комнату и осмотрела раненого солдата, лежащего на кровати. В него попали из винтовки, и он истекал кровью. Солдат, бросавший в подвал гранату, протянул ей перевязочный пакет.
— В нас стрелял кто-то из местных, — злобно добавил он.
— Неправда! — горячо ответила женщина. — Это вы ранили нас своей гранатой!
— Не ори на меня! — завопил немец и ударил ее ногой.
Потом он ушел, и женщина занялась перевязкой, но ненадолго. Снова вдруг зазвучали выстрелы. Мадам Грегуар оторвалась от своей работы и увидела, что двое молодых солдат, один с револьвером, а второй — с винтовкой, расстреливали сидящих вдоль изгороди. Одного за другим палачи поднимали и убивали: Проспера Легая (66 лет), его жену Мари Крисмер (63), их дочерей Жанну (40) и Алису (39), их внучку Мари-Жанну (9), Октавиеля Лекока (68), Анри Дезомона (52), который всего два дня назад поклялся, что не бросит больше родной деревни, его жену и двух дочерей, Анну-Марию (18) и Марию-Терезу (14), Русе (41), ее детей Ролана (14), Марка (12), Монику (9) и Бруно (7).
27
Папу убили! (фр.) (Примеч. пер.)
28
Месье Жоржину повезло больше, чем его жене и всем остальным, кто остался в доме. Несколько дней спустя всех их нашли расстрелянными.
29
Выходите наружу! (нем.) (Примеч. пер.)