Страница 22 из 71
— Я не забыл о вас, мои друзья, — сказал он в завершение, полез в объемистый пакет, откуда извлек три бутылки вина и несколько пачек сигарет. — Нет, я совсем не забыл про вас, мои дорогие, — улыбнулся он. Потрясая подарками, Шуман ухмыльнулся и прокричал: — Это вам! Желаю вам хорошо повеселиться сегодня вечером!
О клише не было сказано ни слова, как будто они были не имеющими значения пустяками.
Через час после возвращения припозднившегося Шумана к блоку № 19 подъехали Крюгер и Дорнер в сопровождении подразделения охраны. Четырех солдат они оставили снаружи, а сами направились в помещение, откуда доносился громкий храп Шумана и Венгера.
— Вы, идиоты! — закричал Дорнер. — И у вас хватает совести носить мундиры? Вы хоть понимаете, что натворили? Вы понимаете, что теперь с вами будет?
Шуман в ответ пытался промямлить что-то в свое оправдание.
— Мне это неинтересно! — продолжал кричать Дорнер. Потом он вызвал охрану и приказал: — Взять обоих!
В это время Крюгер осмотрел пластины. Случилось то, чего он так опасался: упаковку раскрывали, а потом небрежно закрыли снова. Было очевидно, что о существовании клише узнал кто-то, кому совсем не следовало знать это. Он доложил об этом Дорнеру, а потом отдал распоряжение начать печатать банкноты, которых так ждал Шелленберг.
Шумана и Венгера под конвоем отправили из блока № 19 в камеры одиночного заключения. Пластины пустили в дело. Одновременно началось дознание о том, кто мог их видеть. Через день отыскали и задержали рыжеволосую подружку Шумана. Она призналась, что видела пластины, но не смогла понять, что это такое. Через два дня бывшие охранники блока предстали перед специальным судом СС. Шуман пытался защищаться, но показания женщины не оставили камня на камне от этих попыток. Через час был оглашен приговор: смертная казнь для Шумана и пятнадцать лет принудительных работ для Венгера за преступную халатность при выполнении служебных обязанностей. Женщину-свидетельницу после судебного процесса сразу же арестовали и поместили в концентрационный лагерь: ей нельзя было позволить вернуться к нормальной жизни после того, как благодаря своему хвастливому любовнику ей стал известен секрет государственной важности.
Надеждам Крюгера на то, что теперь-то все должно было нормализоваться, не суждено было сбыться. Через несколько дней поступил телефонный звонок из Заксенхаузена, и ему сообщили, что пятидесятифунтовые купюры готовы. Он поздравил всех с успехом и тут же был огорошен очередной неприятной новостью: «Пропал двадцать один банкнот. Они должны были пройти процесс „старения“, но никто не может найти их».
Крюгер в сопровождении шестерых своих подчиненных прибыл на производство для проведения тщательного дознания. Блок № 19 обшарили сверху донизу. Сыщики внимательно обследовали все запирающиеся ящики, переворошили матрасы заключенных, но ничего так и не нашли. Наконец, приступили к обыску самих заключенных. Осмотру подвергли каждый сантиметр их одежды, даже самим заключенным пришлось пройти через неприятную и унизительную процедуру личного обыска. Но и теперь не удалось обнаружить ни намека на след хотя бы одной купюры. Шестеро сыщиков приказали заключенным возобновить работу, а сами составили на имя Крюгера рапорт о своей неудаче.
Рабочие решили, что инцидент исчерпан, что вся эта суета ничем не кончится. Ну, подумаешь, потеряно несколько купюр! Нужно было просто напечатать новые, и все снова будет в порядке. Но разозленный Дорнер, который вскоре прибыл в барак, был совсем не склонен разделять эту точку зрения. Сначала он просто расхаживал взад-вперед с угрожающим выражением лица, сверлил взглядом лица узников, пытаясь уловить на лице кого-нибудь из заключенных признаки беспокойства. Затем он приказал остановить работу и собрал всех рабочих вместе. Он сразу же перешел к сути дела:
— Слушайте, вы все. Либо виноватый признается, либо все вы будете… — с перекошенным лицом он сделал характерный знак у горла. — Просто подумайте над этим. Можете не утруждать себя работой, пока не дадите мне ответ.
Рабочие разбились на маленькие группки и начали что-то шепотом обсуждать. Дорнер спокойно курил, будто он намеревался провести здесь весь день. Голоса стали немного громче, потом кто-то ясно произнес «Гютиг». Для Дорнера этого было достаточно.
— Это ты забрал банкноты? — спросил он Гютига.
Тот, конечно, ответил отрицательно.
— Нет, это был ты, — ответил кто-то, стоявший поодаль. — Признавайся, пока нас всех не убили.
Через два часа, уличенный показаниями других заключенных, Гютиг признался Дорнеру, что он действительно взял эти банкноты. Но теперь Дорнер сам заподозрил здесь какой-то скрытый подвох.
— Ерунда, — ответил он. — Какой толк ему в этих деньгах? Он все равно не смог бы их вынести отсюда, а здесь от них никакой пользы.
Он резко повернулся к Гютигу и спросил:
— Ну и где же они?
— Я не знаю, — испуганно пробормотал Гютиг. — Я ничего о них не знаю. Я так сказал только потому, что они меня заставили.
Дорнер поставил Гютига лицом к стене, будто провинившегося школьника, и запретил заключенным разговаривать с ним.
Остальные получили приказ продолжать поиски. На этот раз удалось кое-что обнаружить: это были остатки пепла в печи. Определить, что именно сожгли, было невозможно. Может быть, это были банкноты, а может быть, просто куски бумаги. Дорнер начал терять терпение.
— Это ты сжег банкноты, ты, маленькое животное? — кричал он Гютигу.
Гютиг обернулся и значительно более уверенно ответил, что это был не он.
— Но ты сознался, что взял те банкноты, — продолжал настаивать Дорнер. — Так это был ты или нет?
Карлик тихо ответил, что это был он, и вжался в стену, подавленный и испуганный.
— Я вижу это. Деньги исчезли, и ты признался, что украл их. — В голосе Дорнера зазвучала сталь. — Ты послужишь примером для них всех, — наконец бросил он.
Бывший клоун жалобно плакал, когда Дорнер направился к дому, где размещалась охрана.
— Взять его!
Два здоровяка охранника легко оторвали маленькое тельце от земли и понесли его прочь, не обращая внимания на дерганье ног и вопли о невиновности. Его положили в машину скорой помощи, которая уже ждала снаружи, за деревянной дверью. Всем вдруг стало жаль этого человека, а Петрич произнес запомнившиеся всем слова:
— В машине скорой помощи ему впрыснут яд и повезут прямиком в крематорий.
Никто из заключенных так и не узнал, что произошло с Гютигом потом. А пропавшие деньги так и не нашли.
Первую партию пятидесятифунтовых купюр Швенд вручил одному из лучших своих людей для распространения в Париже. Того человека звали Шпиц, и, как у многих из тех, кто участвовал в операции «Бернхард», его прошлое было покрыто мраком неизвестности. Некоторые утверждали, что прежде видели этого человека в Праге, где он на улице торговал коврами. Сам он иногда упоминал, что принадлежит к известному в Вене роду коммерсантов. Швенд достаточно доверял этому человеку, чтобы отправить его в Париж с партией вновь изготовленных и искусственно состаренных пятидесятифунтовых банкнотов на сумму двести тысяч фунтов стерлингов. И снова оказалось справедливым нехорошее предчувствие, которое испытывал Крюгер к новым образцам продукции. Каким-то образом слухи об этих деньгах опередили появление агента Швенда в Париже. Шпиц успел реализовать лишь небольшую часть своих запасов, прежде чем попал в поле зрения двух агентов гестапо. Они ждали его в холле роскошного отеля «Бристоль», где он остановился. Поздним вечером Шпиц вернулся в гостиницу и, ничего не подозревая, потребовал у портье ключ от своего номера. Он вошел в лифт и стал подниматься на свой этаж. Агенты ехали в лифте вместе с ним. Они проводили его до номера, дали ему войти туда и спустя некоторое время негромко постучали в дверь. «Войдите», — разрешил Шпиц, и агенты гестапо вошли в номер.
Шпиц вежливо поднялся им навстречу и поинтересовался, что им нужно. Тогда они представились и попросили предъявить для проверки свой багаж. Не подавая ни малейших признаков беспокойства, мужчина проговорил: «Конечно, господа. Каждый должен выполнять свою работу, не так ли?» Он указал на свой багаж и осведомился, что господа хотели бы выпить. Агенты от выпивки отказались. Они открыли багаж и нашли в нем несколько пачек денег, после чего арестовали владельца. Все еще не чувствуя беспокойства, Шпиц осведомился: